Страница 23 из 26
— Не надо обо мне много говорить, — тихо сказал Валька и с тревогой почувствовал, что Сашка ему неприятен.
— Хорошо, — сказал Сашка тоже тихо и спокойно.
Валька выволок из угла портфель и вытряхнул на стол тетрадки и книги. Только так можно было достать из набитого портфеля дневник.
— Вот запиши, что задано…
— Спасибо, не надо.
Неужели Сашка обиделся? Впрочем, это его дело. Валька не виноват. Он сказал:
— Как хочешь.
— Поздно уже, — объяснил Сашка. — Не успею сделать. Потом спишу у кого-нибудь.
— Ну смотри…
— Смотрю. — Сашка снова зевнул.
И Валька почувствовал, что за этим пустым разговором прячется и растет у них обида друг на друга. Надо было сказать что-нибудь хорошее. Может быть, смешное. Поскорее разогнать обиду. Но что сказать, Валька не знал. Потому что подъемный кран действительно ржавеет на пустыре, у баркентин деревянные корпуса, а Равенков строит из себя фельдмаршала. И, кроме того, у Сашки было такое лицо, что говорить хорошие слова не хотелось. Казалось, они отскочат от Бестужева, как ягоды рябины от гипсовой статуи (осенью в школьном сквере мальчишки стреляют ими из трубочек).
Сашка встал.
— Пойду.
— Я запру за тобой дверь.
Он вышел за Бестужевым в сени в одной рубашке, и холод сразу ухватил его в крепкие ладони.
Сашка замешкался у порога.
— Не копайся, — ворчливо сказал Валька. — Вон какой холодюга.
— Придешь завтра? — вдруг спросил Сашка, словно не было долгого разговора.
— Железо собирать?
— Железо.
«Видно будет», — хотел сказать Валька. Или можно было ответить: «Завтра и поговорим». Но Вальке показалось, что Сашка заранее готов услышать этот ответ и снисходительно улыбается в темноте. А тут еще этот холод.
— Я сказал: не приду.
Сашка и в самом деле, кажется, улыбался. Он спросил уже с крыльца:
— А якоря у деревянных баркентин тоже деревянные?
— Отвяжись ты…
— Отвязаться — это пожалуйста.
Снег заскрипел под его ботинками. Валька хлопнул дверью.
В комнате он начал дрожать от запоздалого озноба. Так часто бывает: попадешь с мороза в тепло и начинаешь вибрировать, как стиральная машина.
— Бегает раздетый, а потом трясется, — сказала мама. — Попробуй только заикнуться завтра, что у тебя температура.
Валька сердито промолчал.
— Не трогай его, — сказал отец. — Он поссорился с Сашкой и теперь будет тихо рычать весь вечер. Вон как дверью ахнул. Я думал, потолок рухнет.
— Не рухнет. Мы не ссорились, а просто поспорили.
— Хорошо хоть, что так по-джентльменски. В наше время споры больше кулаками решались.
— Чему ты учишь ребенка! — сказала мама.
— В ваше время… — буркнул Валька. Представить, что они с Сашкой раздерутся, он просто не мог. Даже при самой смертельной ссоре они разговаривали бы тихо и спокойно.
А сейчас была ссора? Валька не мог понять. Может, и была, но он не чувствовал особого беспокойства. Завтра все равно они забудут этот спор, потому что придет новый день с новыми делами. Можно, в конце концов, сходить на сбор металлолома, раз уж Сашка так уцепился за это. Найдут они какое-нибудь старое корыто и с победным грохотом поволокут по улицам… Все будет хорошо. Не может быть плохо, потому что наконец у Вальки начал получаться рисунок с марсельной шхуной. Когда у человека есть радость, она не оставляет места для глупых огорчений…
— А уроки ты сделал? — услышал Валька мамин ежевечерний вопрос.
— Почти, — уклончиво ответил он и сел писать упражнение по русскому.
АНТИЦИКЛОН. ДЕНЬ
Перед тем как уснуть, Валька услышал пронзительный голос ветра. Даже здесь, в тепле, чувствовалось, что ветер ледяной и резкий. Это примчался антициклон, который зимой вторгается на Урал из Арктики и свищет вдоль хребта.
Ветер не успокоился к утру. Жесткие струи воздуха хлестали вдоль улиц, гнали по асфальту змейки колючего снега. Заледенелые ветки мертво стучали друг о друга.
Валька бежал в школу, прикрывая лицо портфелем. Но когда он свернул к школе, портфель опустил. Ветер теперь дул в спину, а впереди в три ряда горели желтые квадраты школьных окон.
Валька любил эти окна. Любил за теплый свет в морозной синеве утра, за то, что они обещали шумный день, встречу с ребятами, с Сашкой. А если школьный день приносил огорчения, назавтра Валька забывал об этом, и окна школы снова казались ему приветливыми и радостными.
Сегодня Валька особенно спешил. Хотелось поскорей укрыться от злого ветра, окунуться в тепло и веселый шум школьных коридоров.
Он влетел с разбегу в вестибюль и наскочил на Петьку Лисовских. Большой, грузный Петро ухватил Вальку за воротник и голосом Анны Борисовны произнес:
— Бегунов! Бе-гу-нов! Мне надоело повторять, что по школе следует ходить спокойно. Кстати, почему ты опять не был на репетиции хора?
— Отчипысь, — сказал Валька.
Лисовских отпустил его и пригорюнился:
— Валь, ты мне подскажешь сегодня? Она меня обязательно вызовет разбор предложения делать, и я опять заплюхаюсь. А мне надо пару исправлять.
— Подскажу, только слушай как следует, а то прошлый раз я — одно, а ты — другое.
— Туговат я на ухо-то, — сокрушенно сказал Петро.
— Взял бы да и выучил этот несчастный разбор, — заметил Валька.
— Так я же лодырь, — печально произнес Петро. — Лодырь и неразвитый тип. Мне бы во второгодники…
Валька засмеялся и пошел раздеваться. Все время он искал глазами Сашку, но того не оказалось ни в коридоре, ни в классе. Бестужев пришел перед самым звонком. Мельком и равнодушно глянул на Вальку и заспешил к своей задней парте. Не будь вчерашнего спора, Валька не обратил бы на это внимания. Но сейчас он слегка встревожился.
Русский был первым уроком. Анна Борисовна медленно оглядела стоявших ребят и вздохнула.
— Садитесь. — Она всегда вздыхала в начале урока. — Кто дежурный? Подберите на полу бумагу. Неужели вам приятно начинать урок, когда столько мусора в классе?
Валька не был дежурным, но клочок бумаги валялся у его парты. Валька поднял бумажку и сунул в карман.
— Неужели нельзя было прибрать в классе до прихода учителя? — сказала Анна Борисовна. — Не класс, а мученье. Я, между прочим, с тобой разговариваю, Бегунов. Ты вообще последнее время разболтался что-то. Школьные мероприятия не для тебя: на хор ты не ходишь, правила поведения, видимо, тоже считаешь лишними. Убрать класс перед уроком для тебя тяжкий труд.
Валька встал. Объяснять, что не он сегодня дежурит, было как-то нехорошо: будто ябедничаешь на другого. К счастью, в дверь постучали, и в класс шагнул высокий молодцеватый десятиклассник. Ребята встали.
— Интересно, почему Лисовских не считает нужным вставать, когда входит вожатый? — поинтересовалась Анна Борисовна.
— А я не пионер, — сообщил Петро.
— Но все равно — Валерий твой старший товарищ…
— Какой он мне товарищ, — сказал Петро. — Он нашей Галке товарищ, они каждый день вместе на каток бегают. А я ему не пара, двоечник и бездельник…
— Наконец-то ты это понял.
Вожатый Валерий Равенков молча ждал, когда кончится разговор. Потом повернулся к завучу:
— Извините, Анна Борисовна, я помешал. Только одно объявление. Вы, ребята, садитесь.
— Говори, говори, Валерий. — Голос Анны Борисовны заметно потеплел.
— На сегодня был назначен сбор металлолома. Из-за холодной погоды отменяется. Вместо этого члены редколлегии после уроков в пионерской комнате выпускают фотомонтаж. В семь часов вечера совет дружины: о подготовке встречи Нового года. У кого есть предложения и планы, приходите. Все, — отчеканил Равенков.
— А Галка с тобой на семь тридцать в кино собиралась, — ленивым голосом произнес Петро.
По классу пронеслись смешки.
Равенков медленно оглядел всех.
— Я хожу в кино и на каток с Галей Лисовских, — отчетливо сказал он. — Это знают все. Что здесь смешного?