Страница 2 из 26
Но не следует слишком полагаться на фотографию. Ведь, по правде говоря, даже в хорошую пору жизни дядюшка Юферс редко надевал выходной костюм. Обычно его видели в полосатой матросской фуфайке. А Дик часто бегал босиком и растрепанные, как пеньковая конопатка, волосы прикрывал не модной шляпой с ленточкой. Носил он матросский берет с мохнатым помпоном, но в конце концов помпон оторвал и привязал к нему нитку, чтобы играть с котом поварихи тетушки Марты. Берет сделался плоским и на маленьком щуплом Дике выглядел громадным.
Однажды, года три назад, папаша Юферс и Дик гуляли по причалам. И попался им навстречу капитан российского клипера «Кречет» Аполлон Филиппович Гущин-Безбородько. Они с папашей Юферсом давно были знакомы, но не виделись несколько лет и сейчас шумно обрадовались друг другу. Потом командир «Кречета» сверху посмотрел на Дика и спросил густым басом:
— А это что за карандаш под блюдцем?
Дик левым глазом глянул вверх из-под берета. И сказал бесстрашно:
— Здрасте, капитан! Я — Дик.
— Да-а? — удивился Гущин-Безбородько. — Это прекрасно!.. Только, по-моему, ты не просто Дик, а Гвоз-Дик. Замечательный гвоздик под шляпой. А? — И он объяснил дядюшке и племяннику, что «гвоздик» по-русски то же самое, что «тэк» по-английски, «нагельхен» по-немецки, «клавито» по-испански и так далее, на десятке всяких языков.
Это очень понравилось Дику. Не каждому повезет получить имя от капитана знаменитого клипера. В тот же день все в таверне дядюшки Юферса узнали, что племянник хозяина с этой поры не Дик, а Гвоз-Дик, так и будьте добры его называть. Все быстро к этому привыкли. Тем более что было в маленьком Дике и по правде что-то от крепкого острого гвоздика.
Он почти не плакал, если сильно расшибался или когда попадало от портовых мальчишек. Только съеживал плечи и, прищуря один глаз, сердито смотрел из-под берета. А потом научился крепко и быстро давать сдачи. Кулачки у него были твердые, как кубики для игры в кости. Папаша Юферс ворчал:
— Дикки, если ты хочешь стать капитаном, то, конечно, не должен давать себя в обиду. Но с какой стати ты поставил фонарь нашему юному соседу Джекки Тимсону? Его родители говорят, что он вовсе не задевал тебя!
— Но Тимсон стрелял из рогатки в тети-Март кота! А ты сам говорил, что надо защищать всех, кто слабее!
Папаша Юферс вздыхал и натягивал на уши племянника берет. Он любил Гвоздика. И тот любил дядюшку. Хотя и не всегда слушался.
Надо признаться, что Гвоздика порой баловали. Как не приласкать сироту? Отец был штурманом на «Генерале Джексоне» и потонул вместе с пароходом семь лет назад. А мать — сестра папаши Юферса — умерла еще раньше от сильной простуды.
С самого малолетства жил Гвоздик у дядюшки. Все, кто работал в заведении папаши Юферса, относились к хозяйскому племяннику по-приятельски. Зазывали на кухню, угощали вкусненьким, делали ему игрушки. Гости таверны сажали Гвоздика себе на колени, гладили по голове и порой дарили заморские диковинки: то клешню большущего омара, то раковину «Антильский шлем», то стеклянного китайского дракончика. А капитан Аполлон Филиппович Гущин-Безбородь-ко однажды наградил его деревянной куколкой, внутри которой сидела еще одна, а в той еще, и так шесть раз. И всех их звали одинаково — Матти Рёшкинг…
Гвоздик был не жадный. Многие подарки моряков он передаривал в школе одноклассникам. И даже Джекки Тим-сону через день после драки отдал японский прозрачный шарик, внутри которого плавали игрушечные, но совсем как настоящие рыбки…
Таверна папаши Юферса называлась «Долбленая тыква». Возможно, потому, что над приземистым деревянным домом поднималась круглая надстройка, увенчанная желто-зеленым куполом. Словно и в самом деле кто-то вырастил громадную тыкву, разрезал, выдолбил половину и водрузил ее на широкую, досками обшитую башню. Над «тыквой» на шесте вертелся, как водится, флюгер-кораблик, а под ним скрещивались железные стрелы, они показывали норд, зюйд, ост и вест.
Моряки со всех сторон света прекрасно знали «Долбленую тыкву». Какой бы пароход или парусник ни приходил в Гульстаун, матросы его и боцманы, штурманы и сам капитан спешили навестить папашу Юферса.
Очень славно было в этой береговой таверне. Под потолочными балками, в табачном дыму покачивались, разумеется, модели кораблей. По углам стояли, конечно, громадные бочки с начищенными медными кранами. Само собой, что на окнах вместо штор висели разноцветные флаги морского сигнального свода, а в простенках красовались, упираясь в потолок, носовые деревянные фигуры со старых бригов и фрегатов: зубастые львы и усатые султаны в чалмах, суровые рыцари и лукавые русалки. То и дело звенела музыка: в стеклянном шкафу двигались рычажки, зубчатые барабаны и шестеренки, а среди них неторопливо крутился медный диск с частыми дырками музыкальной записи. Дисков было в запасе много, их меняли по заказу гостей, и колокольчики в шкафу играли самые разные мелодии. Но, пожалуй, еще лучше были песни, которые то в одном, то в другом углу затягивали морские бродяги (и, конечно, подхватывал весь зал). Ох, какие песни! Душа замирала… Пели здесь и «Малютку Дженни», и «В гавань входит черный клипер», и «В пятницу у мыса Горн», и «Плыла по Миссисипи старая лошадь», и «У моей малютки Джулы зубки в ряд, как у акулы», и (ближе к ночи, притомившись) знаменитую колыбельную:
Надо признаться, что не всякий час гости «Долбленой тыквы» вели себя мирно. Порой случались тут споры и потасовки. Ну да иначе было бы просто неприлично: что за портовая таверна, если ни одной драки за день? Но кончалось все, как правило, без большого урона — синяками, шишками да парой сломанных стульев. И тут же — шумным примирением, звяканьем сдвинутых кружек и новой дружеской песней.
Дело в том, что в «Долбленую тыкву» никого не пускали с оружием, это было железное правило. За его исполнением строго следил одноглазый отставной матрос по прозвищу Бобби Брам-стеньга (он был очень длинный).
— Сеньор капитан! — окликал он какого-нибудь гордого испанца в фуражке с галунами. — Соблаговолите оставить ваш кортик на вешалке, он никуда не денется… Мучо граси-ас[1], капитан, вот ваш номерок…
— А ты, приятель! — останавливал он тут же другого гостя. — Зачем этот длинный «смит-вессон»? Он будет мешать тебе за столом, когда ты набьешь брюхо! Тетушка Марта приготовила сегодня отличное баранье жаркое…
Тетушка Марта с двумя поварами хозяйничала на кухне, где шипело, булькало, дымилось и восхитительно пахло. Иногда ей помогали Гвоздик и сам папаша Юферс. Дядюшка любил и умел готовить. Но чаще он проводил время в главном зале, за стойкой, в своем любимом кресле. Под рукой у дядюшки всегда были толстая клеенчатая тетрадь и остро очиненный карандаш. Нет, не для того, чтобы вносить в нее свои доходы и долги посетителей. Папаша Юферс внимательно слушал и записывал морские истории!
Это было страстное увлечение папаши Юферса. Можно сказать даже, главное дело его жизни.
Стоило дядюшкиному уху уловить чей-то интересный рассказ, как он подсаживался поближе. А Гвоздик обычно устраивался рядом. Папаша Юферс лихо строчил карандашом, а Гвоздик замирал от интереса. Он приоткрывал рот и кончиком языка нащупывал темную родинку, сидевшую у самого уголка рта. Когда Гвоздик был маленький, дядюшка рассказал ему, что это — яблочное семечко. Будто бы оно прилипло, когда Дик угощался яблочным пудингом, да так и приросло. Сначала Гвоздик старался слизнуть родинку, а потом привык просто трогать ее языком, если задумывался или слушал что-то интересное.
А послушать было что! На маленьком остром носу Дика от любопытства даже зажигалась искорка.
1
Большое спасибо (исп.).