Возвращение

Данифай предупредила ее.

Было между ними некое родство, Халисстра знала это, нечто порожденное заклинанием, соединившим хозяйку и рабыню. Она знала, что Данифай можно спасти. А поскольку Халисстра всецело посвятила себя Покровительнице Танца, она должна сделать все, чтобы помочь Данифай ступить на путь искупления, если та еще не умерла.

Всепоглощающее чувство сожаления сжало грудь Халисстры, — сожаления о дурно прожитой жизни, о том, что она причиняла горе другим и занималась мелочной тиранией. Она растратила века на ненависть. К глазам подступили слезы, но она сдержала их, упрямо тряхнув головой.

Ветер уносил слова ее молитвы, завывал в поющей паутине и взывал к Йор'таэ.

В этом слове не было больше никакой магии для Халисстры и никакой притягательности тоже.

Она глянула вверх, на восемь звезд, казавшихся столь похожими на глаза Ллос, и поклялась: — Никто не ответит на твой зов.

Халисстра не знала и не желала знать, чего хочет Ллос от своей Йор'таэ. Она догадывалась, что убийство Йор'таэ повредит Ллос, возможно, ослабит ее. И знала, что Избранной Ллос может быть лишь одно живое существо: Квентл Бэнр.

— Я убью твою Избранную, а потом убью тебя, — прошептала она.

Ветер снова стих, словно успокоенный ее обещанием. Халисстра смотрела на обожженную землю царства Ллос, на груды растерзанных паучьих останков. Она гадала, где теперь Квентл. Халисстра подозревала, что жрица Бэнр уже в Паутине Демонов, на пути к Ллос, — еще одна из проклятых Паучьей Королевы.

— Я иду за тобой, Бэнр, — прошептала она.

Некоторое время она сидела в тишине, наедине со своей богиней, глядя на бесконечную реку душ, летящих к Ллос. Потом она взяла поющий меч Сейилл, поднесла к губам его похожую на флейту рукоять и начала играть медленную погребальную песнь, дань затерянным душам в вышине. Прекрасная мелодия поплыла над бесплодной равниной.

Если души и слышали ее, они никак не показали этого.

Поднялся ветер, словно для того, чтобы заглушить мелодию, но Халисстра продолжала играть. Хотя она и знала, что это невозможно, но надеялась, что где-то, каким-то образом Сейилл услышит эту песню и все поймет. Закончив, Халисстра убрала меч Сейилл в ножны и поднялась. Глядя в небо, она вытянула руку ладонью кверху и согнула пальцы, изображая символ мертвого паука, — богохульство для Ллос. Она не могла не улыбнуться. — Это тоже для тебя, — сказала она. Повинуясь внезапному порыву, она сняла с себя доспех и щит, обнажила Лунный Клинок и принялась танцевать. На вершине полуразрушенного скалистого холма, посреди опаленного Уровня Ллос, Халисстра Меларн кружилась, делала выпады и отскакивала. Кроме плача ветра, здесь не было звуков, в такт которым она могла бы двигаться, и она танцевала, следуя ритму, звучащему лишь в ее голове. Радость переполняла ее все сильнее и сильнее с каждым шагом, с каждым поворотом. Она стала одним целым с оружием, одним целым с Эйлистри. Она изгоняла из себя Ллос вместе с потом, избавлялась от собственного прошлого с каждым тяжелым, счастливым вздохом.

Волосы ее летели по ветру. Она не могла не улыбаться. Лунный Клинок казался ей не тяжелее былинки, крохотного зеленого растения, покрывавшего большую часть Верхнего Мира. Меч свистел в воздухе, создавая свою собственную мелодию, свою песню.

Халисстра танцевала, пока не взмокла от пота и не запыхалась. Закончив, наконец, обессилевшая и ликующая, она навзничь повалилась на землю. Ощущение благодати переполняло ее. Она чувствовала себя очистившейся, достойной наконец владеть Лунным Клинком.

«Благодарю тебя, Госпожа», — подумала жрица, обращаясь к Эйлистри, и улыбнулась, когда тучи на время закрыли восемь звезд Ллос.

Так Халисстра лежала некоторое время — бездельно, наслаждаясь своей свободой.

Потом она встала, подошла к краю обрыва и снова надела кольчугу. Когда она пристегивала заплечные ножны с мечом Сейилл, на плечо ее опустилась рука, заставив жрицу на миг вздрогнуть.

— Фелиани, — выдохнула она, обернувшись и увидев добрые миндалевидные глаза лунной эльфийки.

Фелиани тепло улыбнулась ей:

— Ты не разбудила меня на дежурство. Я проспала целый день. Ночь давно началась?

— Несколько часов назад, — ответила Халисстра, завязывая ножны с мечом Сейилл. — Надо поднимать Улуйару.

Фелиани кивнула:

— Меня разбудил твой смех.

— Прошу прощения, — ответила Халисстра. Она не сознавала, что смеялась вслух.

— Не извиняйся, — возразила Фелиани. — Зато я смогла увидеть твой танец.

К своему удивлению, Халисстра не почувствовала смущения.

— Это было красиво, — сказала Фелиани с улыбкой. — Я видела в этом танце Госпожу, так ясно, как никогда.

Халисстра не знала, что ответить.

— Спасибо, — только и сказала она, опустив взгляд.

— За очень короткое время ты прошла большой путь, — заметила Фелиани, подошла к обрыву и глянула вниз.

Халисстра кивнула. Это было действительно так.

— Можно спросить у тебя кое-что? — продолжала эльфийка.

— Конечно. — Что-то в тоне Фелиани заставило сердце Халисстры забиться быстрее.

— Что в первую очередь привело тебя к служению Ллос? Ее вера — это… ненависть, скверна. Но я вижу, что ты не такая.

Сердце Халисстры гулко стучало в груди. Она не понимала, почему этот вопрос так взволновал ее. Что-то шелохнулось в самой глубине ее души, но ответ пришел к ней не сразу.

Она задумалась на мгновение и наконец ответила:

— Ты слишком хорошо обо мне думаешь, Фелиани. Я была исполнена ненависти. И скверны. Ничто не приводило меня к Ллос. В этом не было необходимости. Меня растили в поклонении ей, и я наслаждалась всеми преимуществами своего положения. Я была маленькая и глупая и настолько погрязла в злобе, что мне даже не приходило в голову, что может быть иначе. Пока я не встретила тебя и Улуйару и не увидела солнце. Я в большом долгу перед вами обеими за это. И перед Госпожой тоже.

Фелиани взяла ее за руку и крепко сжала.

— Можно я спрошу еще кое о чем? — спросила эльфийка.

Халисстра вновь кивнула. Она ничего не станет утаивать от сестер по вере.

Фелиани глубоко вдохнула, прежде чем спросить:

— А ты когда-нибудь задумывалась о том, что творимое тобою во имя нее — это… зло?

Халисстра осознанно решила не слышать в этом вопросе упрека. Лицо Фелиани выражало лишь любопытство, не осуждение. Халисстра попыталась подобрать слова, чтобы объяснить это как можно понятнее.

— Нет, — ответила она наконец. — Теперь мне стыдно говорить это, но нет. Вера в Паучью Королеву давала силу, Фелиани. А сила в Чед Насаде означала разницу между теми, кто правит, и теми, кто служит, кто живет и кто умирает. Это не оправдание, — добавила она, видя, как мрачнеет лицо Фелиани, — просто объяснение. Теперь мне стыдно за то, что я делала тогда, за то, кем я была.

Задумчиво глядя во тьму, Фелиани кивнула. Молчание затянулось.

— Спасибо, что ты доверилась мне, Халисстра, — сказала эльфийка в конце концов. — И не стыдись того, кем ты была. Мы все меняемся с каждым мигом. Измениться никогда не поздно.

Халисстра улыбнулась:

— Я очень рада этому, Фелиани. Это дает мне надежду, что может быть спасен еще кое-кто, кого я знаю.

Фелиани улыбнулась ей в ответ.

Они постояли молча, прислушиваясь к ветру.

— Надо разбудить Улуйару и отправляться в путь, — сказала Халисстра.

Фелиани не возразила, но не двинулась с места.

— Я боюсь, — призналась она.

Слова эти поразили Халисстру. Она никогда не слышала ничего подобного от другой женщины.

После минутного замешательства она обняла Фелиани и привлекла ее к себе:

— Я тоже. Но мы обретем силу в нашем страхе. Хорошо?

— Хорошо, — отозвалась Фелиани.

Халисстра отстранилась на расстояние вытянутой руки и продолжила:

— Госпожа с нами. И у меня есть план.

Фелиани подняла тонкие брови:

— План?

— Давай разбудим Улуйару, — предложила Халисстра.