Страница 5 из 34
«Джорнал» принадлежал еще одному медиамагнату Уильяму Херсту. Для повышения тиражей Херст нуждался в сенсации. По каким-то своим каналам он узнал, что в скором времени на Кубе, возможно, начнется восстание, и тут же отправил туда своего самого дорогого художника Фредерика Ремингтона. За командировку было заплачено, место для сенсации приготовлено, — а восстания не случилось.
Художник отправил медиамагнату телеграмму: «Все тихо. Войны не будет. Планирую возвращаться».
Херст ответил: «Пожалуйста, оставайтесь. Вышлите мне рисунки, а уж войну я обеспечу».
Обычный таможенный досмотр американского корабля в своем журнале Херст превратил в безнравственное злодеяние. Эту тему он раздувал до тех пор, пока под нажимом возмущенной общественности президент не объявил, что черт с ним, он вступает в войну.
Каждые десять лет число американских газет удваивалось. К 1890-м годам в Штатах издавалось уже почти десять тысяч газет. Причем в каждой работало по несколько десятков человек. Денег хватало всем: рекламные бюджеты приличной нью-йоркской газеты превышали годовой бюджет какой-нибудь не очень крупной банановой республики. Издатели, редактора и журналисты медленно, но верно превращались в новый класс американского общества. Их место было где-то между нефтяными магнатами и правительственными чиновниками.
Именно пресса по собственной воле начинала и заканчивала войны между государствами. Именно она создавала политические партии, а потом одной-единственной передовицей их уничтожала. Первое, что делали теперь претенденты на пост американского президента, — искали газету, которая станет их раскручивать. Если найти «крышу» не удавалось, то и о Белом доме можно было забыть.
Один из издателей того времени писал: «Именно пресса сегодня является стержнем, на который нанизана американская нация. Политика находится в ее руках, влияние церкви не может идти ни в какое сравнение. Мы — нация читателей газет». Даже Первая мировая война была начата вовсе не политиками, а опять-таки газетным магнатом. Звали его Альфред Хармсуорт.
История его жизни будто через копирку переписана с биографии Эмиля Жирардена, с той лишь разницей, что Хармсуорт был англичанином и жил на полвека позже. Он родился в семье небогатого адвоката, закончил колледж и, скинувшись с братом, купил самую первую в жизни газету. Называлась она The Evening News («Вечерние новости»). Было Хармсуорту на тот момент чуть-чуть за двадцать.
Первое, что он сделал, — уменьшил формат газеты с A2 на A3. Теперь ее стало удобно держать в руках. После этого он снизил стоимость издания: рекламным слоганом было «У нас вы прочтете истории по пенни, которые обошлись вам в полпенни!». Ну и наконец ввел на первую полосу фотографию и изменил систему заголовков. Теперь они не просто кричали, они вопили: «Труп в спальне епископа!», «Убийца-гипнотизер!», «Голова, проломленная жерновом!», «Ежи-мутанты сожрали заключенного!», «Мнимое самоубийство разоблачено!». Этого оказалось достаточно. Загибавшиеся «Новости» моментально стали продаваться тиражом почти в четыреста тысяч. А еще пять лет спустя — в восемьсот тысяч.
На деньги, заработанные в «Новостях», Хармсуорт стал понемножку скупать остальные газеты Великобритании. Каждой из них он устраивал ап-грейд: чистил засорившийся мотор, до блеска надраивал кузов и лишь после этого выпускал на старт.
Читатель любит погорячее, любил повторять Хармсуорт. Он первым из издателей стал стремиться к «эксклюзивности». Уже на следующий день после назначения лорда Минто новым вице-королем Индии, в хармсуортовских газетах появилось интервью с ним. Прежде о такой скорости пресса не могла и мечтать. Кроме того, читатель любит попонятнее. Хармсуорт с удовольствием публиковал репортажи, написанные очевидцами происшествий: рабочими, домохозяйками, детьми. Все они писали на том же языке, к которому привыкли его читатели. А главное, читатель любит попроще. Фотографии в газетах Хармсуорта стали занимать почти столько же места, сколько и текст: зачем описывать то, что можно показать? Как-то ему удалось договориться о фотосессии с самим английским королем, и в 1904-м его газета Daily Mirror впервые в мире опубликовала портреты семьи монарха.
Хармсуорт не ждал, пока сенсация сама приплывет к нему в руки, а ковал ее самостоятельно. Еще в конце 1890-х годов он стал настойчиво, будто заклинание, повторять: Англии пора готовиться к войне с немцами. Эта война неизбежна, и если британцы не начнут готовиться уже сейчас, они будут разбиты. Его журналист Стивенс специально съездил в Германию и написал цикл репортажей «Под Железной Пятой». Там описывалась мощь и сила германской армии. Ежась от ужаса, читатели понимали: против чертовых немцев пора действительно принять меры.
После этого Хармсуорт взялся за перо уже сам. Цикл его передовиц в Daily Mail вызвал небывалый ажиотаж. Когда Первая мировая все-таки началась, о Хармсуорте говорили, что он сделал для ее начала даже больше, чем немецкий кайзер. Сами немцы, кстати, понимали, кому они обязаны своей репутацией. В благодарность за все статьи Хармсуорта, в которых он называл их не иначе как «жуткими восточноевропейскими животными», они как-то послали два корабля, чтобы те разбомбили его лондонский дом. В результате массированного артиллеристского обстрела часть дома была разрушена, а жена хармсуортовского садовника погибла. Впрочем, сам газетный магнат уцелел.
Немцы понимали ситуацию правильно: какой смысл уничтожать британских военных, если Хармсуорт все равно отыщет для начатой им войны новых? Поражать врага нужно в самое сердце, а оно теперь стучит в ритме типографского станка. Медиаимперии поделили планету и делали с ней, что хотели. Люди, вроде Альфреда Хармсуорта или Фрэнка Мэнси, были богаты, влиятельны и полны решимости изменить мир в соответствии со своими представлениями. Как только XX век наступил, они взялись за дело.
Глава II
Роман «Парижские тайны» и изобретение прозы
Никто и не заметил, как власть в Европе и США постепенно перешла к медиамагнатам. Именно эти люди теперь определяли, как именно станут жить их подданные. Каждая передовица принадлежащих им газет была как королевский указ. Каждый новый блок новостей читался будто Священное Писание.
А для того чтобы их власть стала и вовсе незыблема, владельцы медиаимперий создали никогда прежде невиданную штуку. Называлась она «литература».
1
В марте 1831 года директором парижской Гранд-опера стал Луи-Дезире Верон. На тот момент ему едва исполнилось тридцать. Единственное, о чем он мечтал, — разбогатеть.
До изобретения кино в тот момент оставалось еще лет пятьдесят. До повсеместного внедрения радио — почти век. Так что индустрия развлечений выглядела хиленько. Единственный шанс весело провести вечерок как раз в том и состоял, чтобы сходить на балет, потаращиться на длинные ножки балерин.
Заняв директорское кресло, Вернон запустил сразу несколько масштабных проектов. Самым масштабным стала опера «Роберт Дьявол». По ходу дела главный герой ночью забирается в брошенный монастырь, где его встречают повылезшие из могил призраки грешных монашек. Вернону хотелось, чтобы зритель увидел такое, чего прежде и представить себе не мог. Он нанял постановщика спецэффектов, который умудрился сделать так, чтобы монашки не только прыгали над сценой метров на пять-шесть, но и в самом конце улетали бы, маяча кружевным нижним бельем, вертикально вверх.
Публика была в нокауте. Шоу тут же провозгласили «самым необычным зрелищем со времен изобретения театра». Очереди перед кассой не могли рассосаться несколько лет подряд. Как-то прямо во время спектакля исполнительница главной роли сорвалась с тонкого троса и грохнулась на нарисованные руины, сломав ногу и перепортив кучу реквизита. Но даже это не могло бросить тень на репутацию Вернона как самого толкового продюсера в развлекательной индустрии тех лет.