Завещание предков

Вот это номер! Нас отпускают. Прав, прав Кулибин — история своё возьмет. Нет никакого «эффекта бабочки», нет ничего, что помешает течению уже свершенной истории. А свою судьбу человек может творить только в своём времени.

Из-за ханской свиты появился всадник в черном халате. Он пристально посмотрел на меня и, подъехав к Батыю, что-то сказал. Толмач, тут же, перевёл:

— Ты тот Велесов, что бился у реки с двумя сотнями против двадцати.

Я пожал плечами:

— Да я тот Велесов. И что? — И пригляделся к тому монголу. Злость накатила волной, это был Буол. Жив, тварь. Жаль Борзов погиб, ну ничего, сочтёмся.

— Ты убил много воинов хана.

— Мы ведь враги. — Подавив очередной зевок и пожав плечами, сказал я, при этом пристально смотря на Буола. Не достать, далеко стоит. И вон сколько стрел направлено, просто не успею.

Батый долго смотрел на меня, наконец, двинув чуть вперед коня, впервые сказал громко:

— Би холдуулах чи. Бид мєн цуглах, миний дайсан

И я понял его, повторив про себя — конечно, встретимся. А хан развернулся и ускакал прочь. Вслед за ним двинулась его свита, затем, обтекая меня на почтительном расстоянии, ушла ханская гвардия.

Я озирался, не понимая — что происходит? Монголы уходили, игнорируя меня и оставшихся на холме русских ратников. Ну да, как в истории и писано, то есть в сказании о Ефпатии. Пожав плечами, повернул коня и медленно поехал к укреплению. Там наверно тоже не понимают — что всё это значит?

На середине холма меня нагнал глашатай.

— Урус, вот возьми. С этим вас не тронут. — И сунул что-то в руку. Глянул и усмехнулся — на руке лежала деревяная пайцза. Такая же, как мы сорвали с шеи Кутерьмы.

— Уй-ча!

Монгол опустил копьё и начал разгоняться. Я толкнул бока коня каблуками и поскакал навстречу. Щит наискось, рогатину на врага.

Удар!

В последний момент успеваю отбросить вражеское копьё в сторону, но всё равно щит от удара, трещит, а ратовище, ударив во вражеский щит, с силой отдаёт в руку. Еле удержавшись в седле, осаживаю и разворачиваю коня, отбрасывая разбитый щит в сторону. Вижу, что степняк повернулся и тоже стряхнул остатки своего щита с руки. Это радует, хоть будут равные шансы. А монгол поднимает копьё и орёт:

— Уй-ча!

Наклонив копьё, поганый опять атакует. Дал коню по бокам, разгоняясь, левой рукой рванул саблю и наклонился вперёд, держа клинок перед собой.

С силой выбрасываю рогатину вперёд, целя степняку в грудь, а саблей подбиваю наконечник его копья вверх. Не успел. Страшный удар вырывает из седла.

У-у-ус-с-с…!

Всё тело сразу отдалось тупой болью. Подтаявший снег смягчает падение и облепляет со всех сторон. Сырость и холод проникает под доспех и приносит облегчение, но ненадолго. Рукой провожу по плечу — монгольское копьё, соскользнув с нагрудника, вспороло кольчугу, и, не достав до тела, прошло вдоль подоспешника. Опять меня спас старый бронежилет, но всё равно плечо превратилось в сплошной синяк. Матерясь от пульсирующей боли и нащупав рукоятку сабли, с трудом поднимаюсь.

А я его всё-таки достал!

Поганый копошился в четырёх метрах. Остриё рогатины вошло в его плечо, сорвав несколько стальных пластин вместе с солидным куском стеганого халата, и вспороло сетку кольчуги.

Ну что же, получается один — один.

Степняк дотянулся до мохнатой шапки, обшитой стальными пластинами и, надев её, смотрит на меня.

— Буол?

Так вот кто преследовал нас?

Монгол щерится и встаёт.

— У тебя хорошая бронь, урус. — Поганый, с саблей в правой руке и с клевцом в левой, замирает в трёх метрах от меня.

— Зато у тебя не очень, Буол. — Покачивая саблей, достаю засапожый нож. От клевца бронь не спасёт, а кроме ножа и сабли у меня ничего нет.

— Это была лучшая цзыньская работа, урус. — Поганый морщится, сжимая клевец в левой руке. На левом плече у него расползается тёмное пятно. Клинком показываю на него.

— И это лучшая работа? — Оказывается, китайцы с древности брак гонят. Буол шагнул вперёд и поднял оружие.

— Ты сильный богатур, урус, но я заберу не только твою бронь, но и твою жизнь.

— Спешишь, монгол? — Внимательно смотрю за перемещением степняка. Кто его знает? Может он лучший в мире боец. Как-то же он справился с братьями Борзовыми. — У нас говорят — не дели шкуру не убитого медведя. Тем более у меня к тебе тоже счёт имеется.

Перемещаюсь в сторону, держа степняка на расстоянии. Поганый покачивая оружием по-кошачьи перемещается по подтаявшему снегу. Похоже, рана его совсем не беспокоит. Плечо у меня тоже болеть перестало. Делаю ещё один шаг и останавливаюсь. Дальше обрыв и маленькая речка с потемневшим льдом. Внизу темное пятно чистой воды — в этом месте, почему-то льда нет.

— Уй-ча!

Степняк прыгает вперёд, его сабля скрежещет по нагруднику, пусть, главное — клевец. Ловлю его ножом и отвожу в сторону, а саблей рублю наискось. Китайская работа на этот раз не подвела. Халат расползается, открывая ровное кольчужное плетение.

Поганый смотрит на меня и качает головой:

— Хорошая бронь, урус. Цена — твоя жизнь.

— Иди и попробуй взять. — Надо было ниже рубить, халат бы у него в ногах запутался, а сейчас поздно — он быстрым движением сабли отсек мешающий лоскут. Затем он делает пару резких движений. Что-то мелькает, и я успеваю отбить летящие в меня ножи.

Буол качает головой:

— Ты сильный богатур, урус.

— Меня зовут Владимир Велесов, поганый.

Монгол зашипел и шагнул вперёд, сталь в его руках замелькала. Удар справа — спасает бронь, слева и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол, вдруг, распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьёт по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором — тот улетает в сугроб. Степняк отскакивает, и тут же наносит быстрый удар саблей.

Крак!

Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга.

— Я сверну тебе шею также легко, как свернул её тому юнцу.

— Попробуй.

Монгол прыгает вперёд.

— Уй-ча!

Вскидываю руки и… просыпаюсь.

Брр. Опять вещий сон?

Костёр горит, отбрасывая свет. Вокруг сидят дремлющие ратники. Горин шевелит угли и подбрасывает дрова.

— Что, Володимир Иванович?

— Сон дурной. — Ёжусь от холода и оглядываюсь. Рядом, укрывшись овчиной, сопит Велесов Борис.

— Как там дед Матвей?

— Рану промыл, моха наложил и подвязал. Что ещё сделаешь? Всё в руках Господа нашего. — Демьян вздохнул. — Ты поспи, Володимир Иванович, я посижу.

— А сам-то что?

— Не спится мне.

Киваю и, устроившись удобнее, опять окунаюсь в дрёму.

Караван из всадников и саней вытянулся на полверсты. Сорок три смертельно усталых ратника верхом и длинный обоз с ранеными и убитыми. Мы забрали всех, не могли оставить своих павших братьев без погребения. Но сил похоронить столько народу не было. После битвы ратники от усталости валились с ног и всю ночь спали, а утром явились поганые.

Как только рассвело, те монголы, что ночевали у подножья холма, поднялись и стали собирать своих соратников, не обращая внимания на ощетинившихся щитами и рогатинами русских. Как только они убрались прочь, мы стали собирать своих погибших.

Господи, не похоронить нам всех. В живых осталось чуть более сотни воев. Из них с тяжелыми ранениями половина. Было решено собрать всех погибших и отвезти к ближайшему селению и там, с помощью местного священника отпеть и похоронить. Наш батюшка погиб во время последней атаки, закрывая собой раненого ратника. Его положили на сани рядом с телом Коловрата. Монголы не тронули ни одной лошади, так что саней и лошадей хватало, только пришлось оставить все большие щиты — на кой они нам теперь?

Я ехал впереди и думал над последним сном. Что он означал?

Как только я заснул, то опять приснился берег неизвестной реки и наша схватка с Буолом.

- Ты умрешь. — Прыгая на меня, крикнул поганый.

Я вскинул руки навстречу, схватив степняка за остатки халата и, уперев ногу в его живот, перебросил Буола через себя. Сильно бьёт болью наконечник от сломанной стрелы, застрявший где-то сзади. Стараясь не замечать тупой боли по всему телу метнулся следом, но напоролся на удар ногой. Вывернулся, гад.