Последнее поколение

Юлия Федотова

Последнее поколение

Часть 1

Не люди

…Где-то в старой столице было правительство. И даже президент, вроде бы, был – забавный пережиток мирного времени. Они ничего не значили теперь. Страной управлял Генеральный штаб. А Генеральным штабом – контрразведка. Сила страшная и вездесущая. И все знали, что она есть, что каждый однажды с ней столкнётся – но выживет не каждый…

Она не была тайной – её знали в лицо. Её встречали везде, куда ни придёшь. В кабинете чиновника, в зале общественной столовой, в санчасти, в заразном бараке, в пункте раздачи продовольствия, в школьном классе, в бомбоубежище, в любом жилом доме на самом видном месте обязательно висели девять портретов. Без подписей – имена надо было знать наизусть.

Совет цергардов Федерации. Верховная власть военного времени. Друг на друга похожие, мужественные квадратные лица в обрамлении коротко стриженых иссиня-чёрных волос. Волевые подбородки, суровый, непреклонный взгляд из-под густых, сведённых к переносице бровей – куда ни стань, он везде тебя настигнет, даже жутко. Вездесущие, всесильные и страшные, эти люди казались богами. Их полагалось бояться, и любить, и верить.

И когда однажды седьмой справа портрет оказался заклеенным крест-накрест по диагонали траурными серыми полосками – страна была в ужасе. Такого случиться не могло! Бессмертные не умирают!

А потом на месте седьмого слева портрета появилось новое лицо – совсем другое. Оно было молодым и странным. Светлая чёлка падала на бледный лоб. Серые глаза смотрели грустно и устало. Оно казалось таким неуместным в этом гордом ряду. Но кто решился бы… нет, не сказать вслух – громко подумать об этом? Его старались не замечать, его избегали – поначалу. Потом, конечно, привыкли. Но любить не любили, и не верили – чужой.

Только в промышленных школах и санитарных училищах бледные, изможденные девочки со светлыми косичками и прозрачными лицами втайне писали записки, а потом долго подпрыгивали, стараясь забросить их за портрет так, чтобы не выпали назад – примета такая была: не вывалится, значит сбудется желание: «Цергард Эйнер, пожалуйста, пусть меня не спросят по истории. Ученица Эльма Стре-ат». Или просто, без подписи: «Люблю».

Только слабые, болезненные мальчики, вечно отстающие, вечно последние в строю, проходя маршем мимо седьмого портрета, сжимали кулаки, смотрели в усталые серые глаза и шептали беззвучно, одними губами: «Клянусь!» Но если бы кто-то из людей узнал об этом и спросил, о чём эта клятва – не смогли бы ответить, даже если бы не боялись.

И с каждым годом их становилось всё больше – этих мальчиков и девочек. А крепких и сильных, черноволосых ребят рождалось всё меньше. Время людей проходило. Наступало время детей болот.

… Могу я хотя бы узнать, в чём именно меня обвиняют? – раздражённо и нагло спросил арестованный. – Я лояльный гражданин, с положением, а меня схватили, как дезертира или мародёра, приволокли, ничего не объясняют…

Вместо ответа допрашивающий – лица его арестованный не видел, лицо оставалось в тени – извлёк из ящика стола массивную бутыль дутого синего стекла, теперь таких не делают, довоенное производство. Втащил пробку, не зубами по-солдатски, а красивым штопором, как в довоенные времена. Наполнил стакан светлой жидкостью, протянул арестованному. Рука его, вынырнувшая на миг из темноты, выглядела странно – бледная, изящная, с тонкими пальцами. У людей не бывает таких рук.

– Пейте! – это звучало как приказ.

По тёмному кабинету быстро распространялся характерный резкий запах дорогой кватты, пятьдесят дореформенных скалей за меру, такую не добудешь и на чёрном рынке. Но арестованный не прельстился шикарным напитком, отодвинул стакан.

– Спасибо, не пью.

– И всё же выпейте, уж будьте так любезны! – теперь это звучало как издёвка. Манеры контрразведчика были наиграно вежливы, он был отвратителен.

– Нет. Я не пью спиртного.

– Почему? – в голосе появилось непонятное напряжение.

– Какая вам разница? Это что, преступление? – разозлился арестованный. Или сделал вид, что злится?

– Хорошо, не пейте, ваше право. Просто подержите во рту и выплюньте. Можете прямо на пол.

– Что за чушь?! Это что – новый метод работы контрразведки?

– Считайте, что так. Держите стакан.

– Нет.

Они долго смотрели друг на друга. Один видел ярко освещенное прямым светом лампы лицо – мужественное, черноволосое, с волевым подбородком. Другой видел темноту. Потом контрразведчик заговорил.

– Представьте себе, что я вызвал конвой, и они силой влили вам кватту. Что будет?

– Скончаюсь на месте, – был ответ.

– Что, тоже аллергия на цианиды? – усмехнулся допрашивающий. – Однако, многовато вас развелось, аллергиков! Куда смотрит здравоохранение? – он нажал под столом невидимую кнопку, издалека донёсся звон, потом тяжёлые шаги. Конвой вошел в кабинет.

– Уведите, – велел допрашивающий.

Он проводил арестованного взглядом, механическим движением спрятал бутыль. Потом заполз вглубь огромного черного кресла, устроился в нём, обхватив руками согнутые колени.

Ему было страшно.

За свою, пока ещё не слишком долгую жизнь он успел повидать разных людей – шпионов, убийц, заговорщиков, ядерных психопатов-бронзоггов, генетических уродов всех мастей. Он и сам был мутантом, «дети болот» – назывались такие, как он. Но тот, кто сидел пред ним минуту назад, был ещё хуже. Он ВООБЩЕ НЕ БЫЛ ЧЕЛОВЕКОМ. И не он один…

Топот сапог раздался на лестнице. Доктор Гвейран – так он здесь назывался – знал: это за ним. Он ждал этого давно, он остался последним из группы, остальных уже взяли. Напрасно суетились, метались в панике соседи, натягивали одежду, хватали свои узлы – сквозь тонкие перегородки и перекрытия он отчётливо слышал их беготню. Контрразведка не устраивала обысков, людей уводили, кто в чем есть, не дав времени даже одеться. Вот почему в каждом доме, у каждого жильца был заранее приготовлен специальный узел, на случай ареста. Держали его обычно у входных дверей, чтобы был под рукой. Его прихватить разрешалось – если успеешь. Имелся такой узел и у Гвейрана, стоял в шкафу. Он небрежно сунул его под мышку, накинул лёгкое клетчатое пальто и вышел на стук. Вздох облегчения прокатился по дому. Гвейран знал, как это бывает, когда приходят не за тобой. Но сегодня ему предстояло узнать другое.

«Утратив свои прямые функции, контрразведка постепенно трансформировалась из чисто военной структуры в структуру властную, осуществляющую прямое руководство страной и армией, активно преследующую инакомыслие…» – так, кажется, писалось в отчётах?

Вот в чём была их ошибка. Контрразведка ничего не утратила. Контрразведка работала, всесильная, страшная и беспощадная. Что ж, познакомимся с её работой поближе. Двум смертям, как говорится, не бывать…

В квартиру вошли всего трое – два здоровяка из полицейской гвардии и мальчишка, с виду, едва достигший совершеннолетия, но уже в чёрной форме, со значком младшего агарда: серебряная ветка с одним листом. Типичное «дитя болот» – худенькие плечики, тонкая шейка, по цыплячьи торчащая из широкого воротника, большие глаза на птичьем личике, скошенный подбородок, светлый пучок волосёнок. Рядом с гвардейцами он казался особенно жалким.

– Доктор Гвейран Лер-ат? – мальчишка пыжился, стараясь придать своему ломкому юношескому тенорку командную интонацию. – Вы задержаны. Пройдёмте.

– На каком основании? – Гвейрану показалось полезным изобразить возмущение. – В чём меня обвиняют?!

– Вам объяснят позже. Следуйте за нами. И наденьте, вот… – он протянул наручники.

Это был хороший признак. Если в задержанном подозревали шпиона, с ним не разговаривали вовсе, хватали и вязали сразу. Если обходились вот так небрежно, значит, брали по другим соображениям, и сами сознавали что берут невиновного. И сопротивления не ждали – кто посмеет? Невиновные верят, что случилась ошибка, что «там разберутся». Им положено доказывать свою чистоту и лояльность, а не сопротивляться, «усугубляя положение». А если поступить наоборот? Эксперимента ради? Конец-то один…