Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 45

Важно отметить, что в процессе инициации и в её итоге субъект приобщается не просто к знанию, а к тайному, секретному. Таких «инициационных» сюжетов в былине множество. Это и испытание страхом на берегу Ильменя, и «погружение — смерть» на дне Синего (Балтийского моря) во владениях Морского царя, и «брак» гусляра с речкой, и «воскресение» — пробуждение на берегу в Новгороде.

В канву повествования вплетено столько основательно небытовых — мифологических — событий, заканчивающихся браком гусляра с дочкой Морского царя — рекой Чернавой, что говорить об этом произведении древнерусского поэтического искусства как лишь о буквальном отражении картины быта древнего Новгорода, не остается никакой возможности.

Разберем все по порядку.

Статусный, можно сказать, профессиональный рост Садка как гусляра в былине выглядит как лестница трехэтапного восхождения с уровня просто хорошего музыканта, играющего на пирах новгородским богатеям, до зятя Морского царя.

Как мы уже выяснили, Морской царь был неким мифическим патроном и куратором гусляров. А сама гусельная игра считалась взаимосвязанной с водной стихией.

На первом этапе «карьерного роста», когда Садко перестает посещать пиры и отправляется на берег Ильменя, осуществляется некая ритуальная практика, предписывающая гусляру играть три дня подряд на берегу Ильмень-озера. Играть и не бояться! Когда ему удается преодолеть страх и остаться у воды до ночи, к нему выходит Морской царь и в благодарность за игру награждает его знанием о том, как поймать рыбу золото-перо и разбогатеть. Из текста былины следует, что Садку неизвестно, почему Ильмень начинает волноваться от его игры. И только когда Морской царь сам является и сообщает, что Садко, оказывается, играл для гостей Морского царя, музыкант становится посвященным в тайну того, что гусли могут влиять на волны и что их игра приятна Морскому царю.

В этой сцене видны яркие черты инициации. Садко очень долго играет, целых три дня — то есть проходит испытание в профессиональном навыке и борется с возникающим к вечеру страхом. Когда ему все же удается играть три дня кряду и вызвать этим волнение на озере, он получает от Морского царя первое посвящение в сакральное знание. На этом первый этап его инициации заканчивается.

Сюжеты подобных по организации посвящений мы часто встречаем в русских богатырских сказках. Там герой должен ночевать трое суток на могиле отца, испытывая страх. В итоге тот, кому это удается, получает от явившегося отца волшебное оружие, доспехи и коня. В былине о Садке схема инициации похожа, но посвящение получает не воин, а музыкант.

Второе посвящение Садка происходит на Синем море, то есть на Балтийском.

Памятуя о том, что новгородцы были генетически и культурно связаны с западным славянством — ободритами, руянами, ваграми, поморянами… что даже Старигард-«Старгород» (современный Альдинбург — вероятный предтеча Новгорода) находился на земле балтийских славян и что новгородская Славия фактически являлась разросшейся колонией славян-переселенцев с Балтики80, Новгородские словене имеют непосредственную связь с западными поморскими и полабскими славянами — или, по-немецки, «вендами». На Руси славянские насельники южного берега Балтики назывались «варяги», видимо, по названию одного из племен — варнов или варинов (которое немцы называли «вагры»). Балтийское море как у немцев, так и у нас называлось Варецкое. Повесть временных лет определяет, что новгородцы происходят от варяг:

«В лето 862 <…> Новгородцы же, люди новгородские — от рода варяжского, прежде же были словенами».

В тексте Новгородской I летописи новгородцы просто выводятся «от рода варяжского». «Повесть временных лет» дает и второе название — «прежде же были словенами».

Территориально в соответствие с ПВЛ варяги располагались между ляхами (в X–XI вв. поляками — Поморье тогда было ляшским), землями лютичей и Агнянами (англами).

Славянское племя, известное по немецким источникам как вагры, называлось варягами не только у нас на Руси — вероятнее всего, они точно также — варягами — называли себя сами, просто в немецком написании сохранилось «вагры». А на Руси осталось в употреблении, а потом было зафиксировано и письменно, исконное славянское название. Варяги — варны или варяны — жили между Ангельном и Поморьем, что соответствует современным немецким землям Мекленбург и Шлезвиг-Гольштейн. Столицей конкретно племени вагров был Старигард — нынешний Альдинбург, расположенный на полуострове Вагрия (напротив острова Фембре) в немецкой земле Шлезвиг-Гольштейн. Титмар Мерзенбургский упомянул этот город как столицу вагров Альдинбург. Но по-славянски он назывался Старигард.

Можно предположить, что гусляр не случайно оказался на Балтике, а плавал на родину предков, в места, где находился старинный центр древней мифопоэтической и гусельной традиции и где он только и мог получить следующее (второе) профессиональное инициационное посвящение.

Былина описывает длительное стояние кораблей Садка на обратном пути. Морской царь не отпускал их, пока не будет заплачена дань.

Взглянув на этот сюжет через призму символического описания обряда инициации, мы можем предположить, что на самом деле корабли причалили к какому-то острову на Балтике для проведения обряда инициации. По мнению Евгения Нефедова, давно и серьезно занимающегося историей балтийских славян, Садко мог ходить именно на Руян (Рюген). Туда же, по его мнению, скорее всего в дохристианский период Новгород регулярно отправлял дань для храмов Свентовита и Руевита — самых главных храмов славянского языческого мира. Рюген был дохристианским культурным и религиозным центром славянской земли; более того, с точки зрения славян, центром всего мира. Евгений Нефедов также полагает, что экспедиция Садка могла заходить и в Щетыно, к богу Триглаву, Морскому царю.

Наше предположение о том, что Садко проходил инициацию на острове в храме, посвященном Морскому царю, подтверждает вариант былины «Садков корабль стал на море». В этой былине рассказывается о некой огромной избе (храме?), в которой находился сам Морской царь. Изба расположена на острове, где есть какая-то особая гора. Для острова Руяна, как мы помним, крутые белые прибрежные скалы — характерный топографический признак. Храмы балтийских славян были деревянными, так что их вполне можно было бы назвать «большими избами»:

Подымалася погода тихая,

Понесло Садка гостя богатого.

Не видал Садко-купец богатой гость

Ни горы, ни берегу,

Понесло его, Садка, к берегу,





Он и сам, Садко, тута дивуется.

Выходил Садко на круты береги,

Пошел Садко подле синя моря,

Нашел он избу великую,

А избу великую, во все дерево,

Нашел он двери, в избу пошел.

И лежит на лавке царь морской:

«А и гой еси ты, купец — богатой гость!

А что душа радела, того бог мне дал:

И ждал Садка двенадцать лет,

А ныне Садко головой пришел,

Поиграй, Садко, в гусли звончаты!

Можно предположить, что 12 лет, которые Морской царь ждал Садка, — это срок обучения и испытания, после которого гусляр допускался к инициации.

Средневековые немецкие историки Адам Бременский81 и Гельмольд82 пишут почти одно и то же, описывая храм, посвященный славянскому богу Радигосту в городе Ретра. Они рассказывают о храме как об огромном деревянном здании, внутри которого на ложе (!) из пурпурной ткани находился золотой идол бога. Описанный хронистами славянский идол напоминает нам лежащего на лавке былинного Морского царя, которого встретил Садко в «большой деревянной избе». Эти свидетельства немецких хронистов интересны не только тем, что перекликаются с былиной, но и тем, что сообщают, что скульптуры богов у балтийских славян могли быть расположены не только в вертикальном положении, но и лёжа, словно на отдыхе.

80

Стратиграфия Пскова (археологические данные к проблеме происхождения города) // КСИА. Вып. 160. М., 1980. С. 7–8), в Городке на Ловати около 30% Горюнова В.М. О западных связях «Городка» на Ловати (по керамическим материалам) // Проблемы археологии и этнографии. Вып. 1. Л., 1977. С. 53, примеч. 2; ее же. О раннекруговой керамике на Северо-Западе Руси // Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья. Л., 1982. С. 42. Лебедев Г.С. Археологические памятники Ленинградской области. Л., 1977. С. 119. Смирнова Г.П. О трех группах новгородской керамики X — начала XI в. // КСИА. Вып. 139. М., 1974. С. 20. Белецкий С.В. Биконические сосуды Труворова городища // СА. 1976. С. 328–329. Станкевич В.Я. Керамика нижнего горизонта Старой Ладоги. По материалам раскопок 1947 г. // СА. Т. XIV. М.; Л., 1950. С. 190–191, 195–196. Носов Е.Н. Поселение у волховских порогов // КСИА. Вып. 146. М., 1976. С. 76–81. Белецкий С.В. Раскопки в Псковском кремле в 1972–1974 гг. // КСИА. Вып. 155. М., 1978. С. 57–63; его же. Изборск+ С. 113. Седов В.В. Лепная керамика Изборского городища // КСИА. Вып. 155. С. 63–67; его же. Восточные славяне в VI–XIII вв. С. 64. Носов Е.Н. Волховский водный путь и поселения конца I тысячелетия н. э. // КСИА. Вып. 164. М., 1981. С. 22–23. Седов В.В. Лепная керамика Изборского городища. Раскопки древнего Пскова в 1964 году // Тезисы докладов научной сессии, посвященной итогам работы Государственного Эрмитажа за 1964 год. Л., 1965. С. 29; его же. Древний Псков по материалам археологических раскопок экспедиции Государственного Эрмитажа // Сообщения Государственного ордена Ленина Эрмитажа. Вып. XXIX. Л., 1968. С. 7. Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1970. С. 71–72. Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода. (К постановке проблемы) // История СССР. 1971. 2. С. 50–51.

Это лишь малая часть библиографических ссылок на эту тему. Автор выражает искреннюю признательность Нефедову Евгению и Сергею Прямчуку за источниковедческую помощь и консультации по истории генезиса южно-балтийских славянских племен, новгородских словен и кривичей.

81

Деяния священников Гамбургской церкви. Адам Бременский, средневековый северогерманский хронист, каноник и схоластик. Adam von Bremen; умер после 1081 года.

82

Славя́нская хро́ника — важный исторический источник, описывающий дохристианскую и раннюю христианскую эпоху в жизни полабских славян. Автор — немецкий священник и миссионер XII века Гельмольд фон Бозау. Хроника является продолжением сочинения Адама Бременского.