Страница 45 из 104
Понимая, сколь важно не дать французам добраться до Египта, Нельсон еще раньше объяснял лорду Сен-Винсену, почему он не присоединяется к основным силам британского флота, сосредоточенным в западной части Средиземного моря. «На меня Вы можете положиться всегда, — писал он ему из Сицилии, — но сейчас мне остается лишь выразить свое сожаление в связи с невозможностью прийти к Вам на помощь: остров удерживает меня на месте. Королеву успокоит только одно — мое твердое обещание никуда не уходить отсюда». Тем не менее, пусть и пришлось для этого оставить позиции, прикрывающие Сицилию, Мальту и Египет от возможного вторжения французов и нарушить тем самым известные ему замыслы командующего флотом, Нельсон недолго колебался перед тем, как выполнить просьбу Гамильтона и направиться в Неаполь.
По пути он остановился в Палермо, где получил следующее сообщение: люди кардинала Руффо дерутся на улицах Неаполя и постепенно приближаются к замкам, в которых засели намного уступающие им в численности защитники Партенопейской республики. Выяснил он также, что роялисты полностью взяли под контроль острова Неаполитанского залива, где, мстя за недавнее поражение, творят жестокий суд над местными якобинцами или их приверженцами, включая трех священнослужителей, обвиненных в измене и переправленных на Сицилию. «Сообщение о казни тринадцати якобинцев весьма нас порадовало, — пишет Нельсон Эдварду Футу, командиру «Морского конька» и старшему английскому офицеру в Заливе. — А трое святош, надо надеяться, будут болтаться на дереве, достаточно прочном, чтобы не сломиться под тяжестью их грехов». Кардиналу же Руффо Нельсон доверял не больше, чем врагам короля Фердинанда. Леди Гамильтон он говорил, что направляется в Неаполь, намереваясь «помочь их величествам упорядочить там дела и отозвать (если надо, вместе с головой) кардинала».
В Неаполь вместе с ним ушли леди Гамильтон и сэр Уильям — дипломатический жест со стороны последнего. Его жена следовала в качестве переводчицы и представителя королевы. Переход оказался спокойным, и когда они достигли Неаполя, город выглядел en fete[27]: окна сверкали огнями, с набережной доносились возгласы «Viva il Re!». Навстречу Нельсону вышли переполненные лодки. В одной из них находился Эгидио Палмио, вождь девяностотысячной, по его заверениям, армии lazzaroni, готовых, если только им выдадут оружие, сражаться за короля. Нельсон неосмотрительно откликнулся на его просьбу и, чем мог, помог.
В городе царил хаос. Люди кардинала Руффо творили сущее беззаконие: мародерствовали, убивали всех, кто казался им врагом. «На улицах повсюду валялись трупы. Одежда с них была сорвана, кожа белая — явно это были люди из благородных, — рассказывал очевидец событий своему сыну. — На виа ди Понто, с криками «якобинец!» на меня внезапно налетела целая толпа горожан. Я почувствовал, как с меня срывают парик (скрывавший короткую, по республиканской моде, прическу). Меня схватили, сорвали одежду, принялись колоть штыками». К счастью, в толпе оказался какой-то знакомый. Это и спасло беднягу от верной смерти. Его бросили в тюрьму, где сестра при свидании с ним упала в обморок. «Ну да не страшно, — повествовал тюремщик, — я живо привел ее в чувство». Для этого понадобилось лишь дважды хлестнуть ее плеткой по лицу.
«Город кишел бандитами и вооруженными lazzaroni, — передает другой очевидец, сумевший выжить. — У них только одно на уме — безжалостно рушить дома, по виду казавшиеся им прибежищем патриотов-якобинцев… Повсюду валялись тела убитых, в основном искалеченные… женщин и девушек, принадлежащих якобинским семействам, тащили по улицам обнаженными. На перекрестках валялись отсеченные головы и части тел… Людей убивали у меня на глазах, одного за другим… А потом эти мясники, даже не давая себе труда убедиться, что несчастные мертвы, отрезали им головы: иные насаживали на длинные пики, другими играли, как мячами».
Напуганный поведением своих людей, стремясь избежать дальнейшего кровопролития — да и опасаясь появления в заливе французских кораблей, заручившихся к тому же поддержкой испанцев, — Руффо принял капитуляцию остающихся в укрепленных пунктах города французских отрядов и их неаполитанских союзников с условием: французам и тем из местных, кто пожелает к ним присоединиться, будет обеспечена свободная эвакуация во Францию. Таким образом они избегут резни, устроенной lazzaroni и калабрийцами. Неаполитанцы, выступившие в поддержку недолговечной Партенопейской республики, будут отпущены домой по закону о всеобщей амнистии.
Нельсона, всегда считавшего и продолжающего считать, что «с французами возможен только один язык — язык силы», возмутил такого рода либерализм. Курьер из Неаполя, появившийся на борту флагмана, рассказал — сообщение привело Нельсона в ярость. «Скажите публике на берегу, — взорвался он, — что я смету с лица земли их город». Сэр Уильям, перехвативший курьера, когда тот уже спускался по трапу в лодку, просил его никому не передавать адмиральских угроз. «Надеюсь, — продолжал посол, — к утру он успокоится и передумает». Не дожидаясь подробностей соглашения, Нельсон принялся писать на него уничижительный отзыв, озаглавленный следующим образом: «Суждение, вынесенное до опыта знакомства с договором о перемирии, исключительно на основании сообщений, полученных в море». Пространный документ заканчивался так: «Исходя из вышесказанного, адмирал флота Его Величества предлагает кардиналу направить совместное послание французам и бунтовщикам, где разъяснялось бы следующее: прибытие в Неаполь английского флота означает полное прекращение действия данной договоренности… Между бунтовщиками и изменниками, с одной стороны, и их милосердным королем, с другой, не может стоять никакая третья сила, и они должны незамедлительно предать себя справедливому суду своего суверена».
Уверенный в поддержке короля, и в самом деле обрушившегося на «недостойный компромисс с бунтовщиками», Нельсон продолжал твердо стоять на своем в разговоре с «никчемным малым» Руффо, когда тот поднялся на борт и начал пробираться к нему, лавируя между расчехленными орудиями и лодками, из которых как раз выгружали лимоны и мясо. Нельсон встретил кардинала на верхней палубе и немедленно повторил (через Гамильтона, служившего переводчиком) сказанное в письме — «никакой договор с бунтовщиками не может вступить в силу до одобрения оного Его Сицилийским Величеством». Французы должны капитулировать безоговорочно, а «бунтовщиков — подданных Его Сицилийского Величества» не следует отпускать из замков Кастель Нуово и Кастель д’Ово в ожидающие их лодки. Кардинал Руффо, «само итальянское лукавство», по словам Гамильтона, указал на то, что полякры для французов и тех неаполитанцев, изъявивших желание ехать с ними во Францию, готовы и ждут команды на отплытие. Он, кардинал, уже дал слово, что никто им не будет препятствовать, и нарушить своего обещания не может. Самая разумная, с его точки зрения, и самая справедливая политика заключалась бы в амнистии всем, за исключением самых отъявленных разбойников. Впоследствии Гамильтон утверждал — лишь его дипломатическое посредничество «предотвратило открытый разрыв между кардиналом Руффо и адмиралом Нельсоном». Последний же в разговоре с адмиралом Дуквортом, посланным на усиление нельсоновской эскадры иод Неаполем, говорил: «Как нетрудно понять, мы с кардиналом изначально занимаем разные позиции». И вообще адмиралу трудно договориться с кардиналом.
Разногласия остались неразрешенными и во время второй встречи, столь же холодной и безрезультатной, сколь и первая. Нельсон, чьи и без того властные, раздражающие манеры усугублялись, по его собственным словам, «непрекращающимися головными болями, общим болезненным состоянием и бессонницей», продолжал настаивать на безоговорочной капитуляции. Руффо противился. Если не будут приняты, говорил он, его предложения, он отзовет своих людей и предоставит англичанам самим решать все проблемы. В конце концов, это он подавил сопротивление врагов короля без всякой поддержки со стороны английского адмирала, пытающегося теперь навязать ему свою волю. По возвращении в город кардинал дал понять, что Нельсон готов нарушить условия перемирия и в предстоящую ночь может начаться паника и резня.
27
Праздничный (фр.).