Страница 10 из 104

Частная жизнь адмирала Нельсона

Хибберт Кристофер

А уж гостиница в местечке Маркиз, где они, на ухабистом пути в Булонь, решили остановиться, представляла собой нечто совершенно невообразимое. «И они называют это гостиницей! — писал Нельсон Локеру. — По мне, так это самый настоящий свинарник. Спать нам предстояло на соломенных тюфяках, причем с огромным трудом удалось добыть две чистые простыни. На ужин подали голубей, а стол вместо скатерти покрывала какая-то грязная тряпка! Ножи — с деревянными ручками! О Господи, как все это не похоже на счастливую Англию! И все-таки за трапезой мы от души веселились и спать легли, дав себе слово, что ничто не испортит нашего настроения».

Булонь оказалась куда привлекательнее Маркиза. С другой стороны, здесь встречалось множество англичан весьма подозрительного, по мнению Нельсона, вида. Скорее всего сюда их привлекло отличного качества дешевое вино, которое и сам Нельсон пил за завтраком.

По улицам Сент-Омера тоже расхаживали англичане, с которыми Нельсон почел за благо не общаться, особенно с двумя «славными капитанами». Их звали, насколько ему было известно, Шеппардом и Боллом, и они носили мундиры «совершенно пижонского вида», украшенные красивыми эполетами по новой и еще официально не признанной моде. Нельсону, с его всегдашней неприязнью к любым новшествам в одежде, она пришлась совсем не по душе (хотя впоследствии он сам надел точно такой же мундир)[9].

Правда, сам Сен-Омер оказался отнюдь не «грязным и тусклым», как пугали Нельсона, а, напротив, очень славным городком с опрятными домами, хорошо замощенными, ярко освещенными улицами с богатыми магазинами. Словом, после темных и угрюмых деревень, через которые они проезжали, пребывание здесь оказалось сплошным удовольствием. Остановившись в пансионе мадам ла Мури, Нельсон отправился в книжную лавку, где купил «Грамматику французского языка» Шамбо, и написал на форзаце; «Горацио Нельсон. Приступил к изучению французского языка 1 ноября 1783 года».

Правда, особыми успехами в занятиях он пока похвастаться не мог. У хозяйки пансиона было две дочери. Одна подавала гостям завтрак, другая — ужин. По-английски не говорили обе, и никакого желания научиться не выказывали. И пока Нельсон не мог общаться с девушками на родном их языке, совместные карточные игры после ужина, доставлявшегося из ближайшей закусочной, сопровождались по преимуществу языком жестов и улыбок.

Довольно быстро наскучив этим, Нельсон начал проводить вечера в кругу семьи английского священнослужителя по имени Эндрюс, человека с большим количеством чад и домочадцев, в том числе сыном-моряком, двумя дочерьми лет двадцати и еще множеством тех, чьи родственные отношения с мистером Эндрюсом так и остались невыясненными. Интересовали Нельсона в первую очередь девушки. В одну из них, так славно певшую по вечерам, он почти влюбился. «От французских красоток мое сердце защищено надежной броней, — писал он брату Уильяму. — Увы, не могу сказать того же о юной англичанке, дочери священника К нему я как раз сейчас иду ужинать. Она наделена такими достоинствами, что будь у меня в кармане миллион, я бы тут же сделал ей предложение! Увы, доходы мои в настоящий момент слишком незначительны, а у нее своих средств нет».

Тем не менее мысль о браке засела у Нельсона в голове, и он отправил письмо дяде Уильяму Саклингу, где без всяких предисловий, с полной прямотой писал: в жизни каждого человека наступает момент, когда друзья «либо помогают ему занять положение, полностью исключающее необходимость дальнейшей поддержки, либо помогают материально — если могут себе это позволить и если он того заслуживает». «В моей жизни как раз настал такой критический момент, — заявляет Нельсон и продолжает в той же энергичной, наступательной манере: — Либо мне улыбнется счастье, либо будет плохо — все целиком зависит от Вас… Я здесь встречаюсь с юной дамой из добропорядочной и с хорошими связями, но небогатой семьи — доход ее, насколько я знаю, составляет 1000 ливров[10]. Мой годовой доход не превышает 130 ливров. Вопрос, стало быть, состоит в том, сможете ли Вы выплачивать по 100 ливров ежегодно, пока мне либо не увеличат жалованье, либо я не заработаю денег каким-нибудь другим способом. Надеюсь с помощью друзей достичь желаемого в самые ближайшие годы. Если у Вас нет денег, способных составить счастье всей моей жизни, может, Вы обратитесь либо к лорду Норту (до недавнего времени — премьер-министру), либо к мистеру Дженкинсу (Чарлз Дженкинс, впоследствии первый граф Ливерпуль, друг Норта, обладавший, по слухам, большим влиянием при дворе) с просьбой назначить меня на сторожевой корабль, либо, наконец, подыскать мне какую-нибудь государственную должность… Если ничего не получится, не знаю, что и делать. Если счастья нет, стоит ли жить? Мне все равно, где влачить жалкое существование. Я готов к Вашему отказу, я смогу принять его и в любом случае останусь верен и Вам, и всей Вашей семье и буду молить Бога избавить Вас от тех мук, которые я сейчас испытываю. Да благослови Вас Господь. Я же остаюсь Вашим любящим и преданным племянником Горацио Нельсоном».

Пометка Саклинга на обороте письма говорит о готовности дяди оказать помощь племяннику. Но, судя по всему, мисс Эндрюс вовсе не жаждала сделаться миссис Нельсон. К тому времени, когда до него дошло положительное решение дяди, претендент на руку юной дамы отказался от намерения стать лингвистом и вернулся в Лондон, где нашел всех друзей и знакомых поглощенными бурными событиями политической жизни и предстоящими выборами.

Нельсон и сам задумывался о парламентской карьере, хотя и не имел сколько-нибудь твердых политических убеждений и не прославился ни административными, ни ораторскими талантами. Он по-настоящему восхищался благородным, патриотически настроенным и замкнутым Уильямом Питтом, исключительно одаренным политиком, «величайшим деятелем в истории страны и честнейшим человеком», бывшим всего на несколько месяцев старше его самого. Высокого мнения Нельсон был и о Генри Аддингтоне, прямодушном лидере тори, в 1801 году сменившем Питта на посту премьер-министра. С другой стороны, он рассчитывал извлечь пользу из связей, сколь угодно опосредованных, с ведущими вигскими семьями из Восточной Англии. Правда, ставил он Чарлза Джеймса Фокса и других вигов-франкофилов, друзей принца Уэльского, невысоко — это, говорил, он, «беспокойная орава, способная разрушить нашу страну». Говорят, узнав, будто отец одного из его мичманов придерживается крайне вигских взглядов, он немедленно вызвал юношу к себе в каюту и со всей решительностью заявил следующее: «Есть три вещи, о которых вам, молодой человек, следует помнить постоянно. Первое — надо безоговорочно подчиняться приказам, даже не пытаясь выражать собственное к ним отношение. Второе — необходимо воспринимать всякого, кто дурно отзывается о нашем короле, как своего личного врага. И третье — вы должны ненавидеть любого француза, как исчадие ада»[11].

На политические воззрения Нельсона большое влияние оказывал адмирал Худ, противник Фокса, которому вскоре предстояло возглавить вестминстерскую гонку[12]. В его доме на Уимпол-стрит Нельсон был частым гостем, как и в номерах гостиницы «Линкольн», где весьма комфортабельно расположился Александр Дэвисон. К тому времени он уже нажил себе немалое состояние, впоследствии, в качестве не слишком щепетильного правительственного подрядчика, многократно увеличив его. Тем не менее, в отличие от некоторых других молодых офицеров, не имевших столь влиятельных друзей, Нельсон в парламент не попал и к концу января 1784 года оставил всякие надежды на политическую карьеру. «Что касается твоего участия в борьбе под знаменами Уолполов, — писал он брату Уильяму, ныне настоятелю церкви в Брэндоне, графство Норфолк, — то с таким же успехом ты мог выступить под знаменами нашей бабушки. Это же просто ничтожество, каких свет не видел… Можешь быть уверен, мистер Питт сметет любую оппозицию: честный человек всегда возьмет верх над негодяем. Но я с политикой покончил! Кто хочет — Бог в помощь, а меня увольте».

Нельсону казалось дурным вкусом следовать хоть в чем-то французской моде, хотя к тому времени многие англичане — морские офицеры, будучи в отпуске, уже носили эполеты. Поправка к уставу, принятая в 1795 году, разрешала их ношение офицерам от лейтенанта и выше. Капитана 3-го ранга отличал эполет на левом плече, капитана со сроком службы в этом звании менее трех лет — на правом, старшие офицеры носили эполеты на обоих плечах. Эполеты контр-адмиралов украшала одна звезда, вице-адмиралов — две. адмиралов флота — три.

Ввиду инфляции, колебания курсов валют и иных причин вряд ли имеет смысл искать современные эквиваленты цифрам XVIII века. Грубо говоря, их следует увеличивать в 60 раз.

Ненависть к французам ощущается едва ли не во всей переписке Нельсона: «Покончим, покончим с негодяями-французами… Извините мою горячность, но, право, при одном упоминании французского имени у меня кровь закипает в жилах… Вы можете не сомневаться, французам я не доверяю никогда… От всего сердца ненавижу французов… Ненавижу всех — роялистов и республиканцев… Покончить, покончить с французами — вот моя каждодневная молитва… «Покончить с французами» — эти слова следовало бы запечатлеть в самых высоких кабинетах каждой страны мира». Когда в 1801 году были согласованы условия мира с Францией и ликующая толпа лондонцев распрягла и сама провезла по улицам столицы экипаж французского посла, Нельсон пришел в ярость. «Скажите, а от безумия вы лечите? — спросил он своего врача. — Ибо я и впрямь схожу с ума, слыша, как наши гнусные подлецы впряглись во французский экипаж… Надеюсь, мне эти идиоты такого приема никогда не окажут».

Борьба за место в Вестминстере оказалась чрезвычайно напряженной. Худ, поддерживаемый правительством, набрал 6694 голоса, Фокс — 6233. На второй день предвыборной кампании банда худовских матросов буквально с кулаками набросилась на сторонников Фокса, и лишь некоторое время спустя их оттеснили ирландские носильщики.