Страница 21 из 49
Они поскакали через брод по реке и по сумеречной равнине к Яралету, цитадели Мунтассем-хана. И сердце Конана, которое никогда не бывало счастливее, чем в преддверии новых приключений, яростно колотилось от ожидания.
4
В доме Аталиса
Необычное совещание состоялось в маленьком, освещенном свечами покое с бархатными драпировками в доме Аталиса, которого одни называли философом, другие — провидцем, а третьи — негодяем.
Эта загадочная личность была стройным человеком среднего роста, с впечатляющей головой ученого и лицом аскета, и все же нечто в его гладком лице и острых глазах выдавало в нем искушенного купца. На нем была простого покроя хламида из дорогой ткани, а череп гладко выбрит, что характеризовало его как человека науки и искусства. Со своим посетителем он говорил тихим голосом. Третьему, окажись он здесь, вероятно, бросилась бы в глаза такая странность: во время беседы Аталис жестикулировал только левой рукой. Правая в неестественном положении лежала на коленях, и то и дело его умное, спокойное лицо искажала внезапная ужасная боль, и в тот же миг правая нога, скрытая хламидой, начинала мучительно выворачиваться в суставах.
Его гость был известен в городе Яралет как принц Тан, отпрыск древней и зажиточной туранской семьи. Принц был рослым, стройным как тополь мужчиной, он был молод и бесспорно хорош собой. Прямая осанка и жесткое выражение холодных серых глаз не соответствовали его тщательно завитым, напомаженным локонам и чрезмерно роскошной, украшенной драгоценными камнями одежде.
Возле Аталиса — он сидел в кресле из темного дерева с высокой спинкой, на которой с педантичной тщательностью были вырезаны гримасничающие рожи, — стоял маленький эбеновый столик, инкрустированный желтой слоновой костью. На этом столике лежал огромный обломок зеленого кристалла размером с человеческую голову. Он источал таинственное сияние. Через неравные промежутки времени философ прерывал тихую беседу и заглядывал глубоко в недра сверкающего камня.
— Найдет ли она его? И пойдет ли он за ней следом? — в отчаянии вопрошал принц Тан.
— Он придет.
— Но каждое уходящее мгновение увеличивает опасность. Уже сейчас Мунтассем-хан может наблюдать за нами, и для нас опасно, если нас увидят вместе…
— Мунтассем-хан покоится в глубокой дреме сновидений, навеваемых лотосом, ибо тени Нергала поднялись к часу заката, — заверил его Аталис. — И мы должны пойти на риск, чем бы он ни обернулся, худом ли, благом ли, если мы хотим, чтобы город был наконец освобожден от этого кровопийцы! — Внезапно его черты исказила гримаса почти непереносимой муки, затем они вновь разгладились. Он яростно продолжал: — Вам слишком хорошо известно, о принц, как мало времени нам еще осталось. Отчаявшиеся люди должны прибегать к отчаянным средствам!
Внезапно и лицо принца Тана исказила паника, и он обратил на Аталиса глаза, разом ставшие такими же безжизненными, как холодный мрамор. Но с той же быстротой, с какой охватил его приступ, жизнь возвратилась в его взор. Бледный, истекающий потом, он откинулся на спинку кресла.
— Слишком… мало времени! — прохрипел он.
Невидимый гонг тихо ударил где-то в темном, тихом доме Аталиса Видящего Далеко. Аталис поднял левую руку, делая знак принцу, испуганно вытянувшемуся в кресле, оставаться на месте.
Мгновением позже одна из бархатных драпировок отодвинулась, и показалась потайная дверца. В дверном проеме стояла, точно кровавый призрак, могучая фигура киммерийца, с девушкой, в полубессознательном состоянии опиравшейся на его руку.
С тихим вскриком радости философ вскочил и бросился навстречу угрюмому варвару.
— Добро пожаловать… трижды добро пожаловать, Конан! Давайте же, входите! Вот вино… немного перекусить…
Он указал на столик у стены и забрал у Конана бессильно падающую девушку. Ноздри киммерийца расширились, как у изголодавшегося волка, когда он почуял запахи съестного. Однако — опять же совершенно как волк, опасающийся ловушки, — он обвел пылающими синими глазами улыбающегося философа, бледного принца, обшарил взглядом каждый уголок маленького покоя.
— Позаботьтесь о девушке. Лошадь побила ее копытами, но она все же передала ваше послание по назначению, — проворчал он. Не чинясь, он тяжелым шагом прошелся по комнате, налил густого красного вина в кубок и опорожнил его. Затем оторвал поджаристую ножку от куропатки и жадно зачавкал. Аталис потянул за шнур звонка и перепоручил девушку немому рабу, выступившему, как по колдовству, из-за другой драпировки.
— Ну, так в чем дело? — спросил киммериец. Он уселся на низенькую скамейку и вздрогнул, когда боль пронзила его, напомнив о зияющей ране на бедре. — Кто вы такой? Откуда знаете мое имя? И чего от меня хотите?
— Мы еще сможем побеседовать с вами и потом, — ответил Аталис. — Ешьте и пейте, затем передохните. Вы ранены…
— К Крому все эти проволочки! Говорить будем сейчас!
— Хорошо, хорошо, как хотите. Но вы должны мне позволить промыть и перевязать ваши раны, пока мы разговариваем.
Киммериец нетерпеливо передернул плечами и нехотя разрешил философу сделать то, чего тот потребовал. Пока Аталис промывал большую рану губкой, посыпал ее толстым слоем пахучего порошка и перевязывал чистыми полосами ткани, киммериец утолял голод, жадно поглощая тонко приправленное холодное жареное мясо и вливая в себя без устали красное вино.
— Я знаю вас, хотя мы никогда не встречались, — сказал Аталис мягко. — Я видел вас в хрустальном шаре, который вы видите здесь, на столе. В его глубине я могу видеть и слышать за сотни миль.
— Колдовство? — кислым тоном осведомился Конан, как всякий воин, презирая всю эту магическую дребедень.
— Если вам угодно называть это так. — Аталис улыбнулся своей располагающей улыбкой. — Но я не волшебник, а всего лишь искатель истины. Кое-кто называет меня философом…
Его улыбка исказилась, превратившись в жуткий оскал боли, и, чувствуя мурашки на коже, Конан увидел, как зашатался Аталис, когда его ногу свело ужасной судорогой.
— Кром! Вы что, больны, приятель?
Хрипя от боли, Аталис рухнул в свое кресло с высокой спинкой.
— Не болен… проклят. Этим дьяволом, который владычествует над нами со своим скипетром адской магии…
— Вы говорите о Мунтассем-хане?
Аталис устало кивнул.
— То, что я не волшебник, спасало мне жизнь до сей поры. Ибо наместник велел перебить всех магов в Яралете. Меня же, поскольку я только маленький философ, он оставил жить. Однако он подозревает, что я чуть-чуть разбираюсь в черном искусстве, и потому наградил меня этим смертельным проклятием. Оно пожирает мою плоть, терзает мои нервы и слишком скоро приведет меня к предсмертной агонии! — Он показал на свою неестественно вывернутую руку, неподвижно лежащую у него на коленях.
Принц Тан дикими глазами смотрел на Конана.
— И я тоже проклят этим отродьем преисподней, ибо мое положение — следующее за постом наместника, и он думает, что я взалкал его трона. Меня он мучает иным образом — терзая мозг, и все время меня охватывают приступы, отнимающие зрение у глаз, которые в конце концов лишат меня рассудка и превратят в бездушную, слепую, скулящую тварь!
— Кром! — тихо выругался Конан.
Философ сделал беспомощный жест.
— Вы — наша единственная надежда! Только вы можете спасти наш город от этого не ведающего пощады дьявола, мучающего и терзающего нас.
Конан уставился на него, ничего не понимая.
— Я? Но я-то не волшебник, приятель! Все, чего может добиться воин с обнаженной сталью, я совершить в состоянии, но чего я стою против черного искусства?
— Выслушайте меня, Конан из Киммерии! Я расскажу вам странную и ужасную повесть…
5
Рука Нергала
В городе Яралет, как рассказывал Аталис, при наступлении ночной темноты люди запирают на засовы двери и окна и, дрожа, прячутся в своих жилищах. Исполненные ужаса, они возносят молитвы перед изображениями своих домашних божеств, освещенных свечами, пока чистый ясный свет нового дня не польется от огненных лучей встающего солнца на темные городские башни.