Страница 2 из 6
Карзинкин-старший, как было сказано выше, был крупным коммерсантом. Именно при нем семейное чаеторговое дело стало приносить особенно большие прибыли. Четыре его амбара располагались в самом сердце Москвы — в Старом Гостином Дворе, а фирменные чайные магазины, число которых доходило до десятка, были разбросаны по всей первопрестольной. Кроме того, Андрей Александрович самое активное участие принимал в деятельности Товарищества Ярославской Большой мануфактуры, став, наряду с братом Иваном Александровичем и петербургским купцом Г.М. Игумновым, его учредителем (1858) и директором. Мануфактура, на которой велось бумагопрядильное и ткацкое производство, стала к 1912 году вторым по мощности предприятием данного профиля в России. Одним словом, он был из числа солидных воротил, вышедших из недр русского народа и отличавшихся железной хваткой в делах, масштабом замыслов и весьма почтительным отношением к другим представителям национальной торгово-промышленной среды. Сегодня о русской предпринимательской элите, которая была бы столь же крепка, разумна, да чтобы еще и толща ее пронизывалась во всех направлениях тысячами родственных и дружеских связей, наша страна может только мечтать.
Будучи отпрыском видного купеческого семейства, Александр Андреевич должен был пойти по стопам отца. Так и произошло. Унаследовав со временем семейное дело, Карзинкин-младший значительную часть своего времени отдавал делам Товарищества Ярославской мануфактуры, одним из директоров которого он стал еще при жизни родителя, в 1886 году. Современники величали Александра Андреевича «льняным королем». Впрочем, при нем Товарищество не ограничивалось производством льняных материй. После окончательного присоединения Средней Азии к России (в 80-х годах XIX века) семейство Карзинкиных стало одним из пионеров освоения среднеазиатского хлопка в российской текстильной промышленности. В конце XIX века Товарищество стремительно расширялось. В Туркестане располагались его хлопковые плантации. В Ферганской долине и близлежащих землях была создана целая сеть хлопкоочистительных заводов. Кроме того, Товариществу принадлежали два вспомогательных предприятия по производству прутового железа в Череповецком уезде Новгородской губернии… Помимо всего прочего, Александр Андреевич стал после кончины родителей крупнейшим домовладельцем. Он унаследовал пять домов в Москве (два от отца и три от матери), четыре амбара в Старом Гостином Дворе, десять лавок, дачу в Сокольниках и имение в Звенигородском уезде. А.А. Карзинкин-младший, пребывая в числе владельцев Ярославской мануфактуры — огромного современного предприятия, — претворял вместе с ними в жизнь широчайшую социальную программу для рабочих. Например, для детей работников были устроены школы и детский сад, тратились значительные средства на жилье и больницы. Бывавший на карзинкинской фабрике художник К.А.Коровин сказал как-то в разговоре с искусствоведом П.П..Муратовым: «У Карзинкина на фабрике рабочие жили так, как в Англии не живут». Сам же Муратов рассказывает о том, что в глазах А.А. Карзинкина-младшего семейное дело являлось частью дела общероссийского. По мнению Муратова, для Александра Андреевича и других «традиционно принадлежавших к промышленности» коммерсантов, то есть представителей старых купеческих родов, было свойственно особое отношение к труду как к самостоятельной ценности, помимо прибыли, — отношение, которого уже не знали многие крупные фигуры «современного индустриального мира». «Для Александра Андреевича, — пишет Муратов, — эта мануфактура была семейным, наследственным, воистину родным делом. Он служил ему верно и старался беречь его лучшие традиции. Хозяином был он мягчайшим и заботливейшим».
Помимо устройства дел мануфактуры, Александр Андреевич выполнял и немало общественных обязательств. Купец первой гильдии, потомственный почетный гражданин, владелец огромного предприятия, Карзинкин был членом советов Московского учетного банка, Московского банка, Российского взаимного страхового союза. И, однако, высокая социальная активность не мешала ему иметь собственные культурные и научные интересы. Мало того, эта сторона жизни предпринимателя могла, как ни парадоксально, представлять для него даже большую ценность…
Та среда, к которой А.А. Карзинкин принадлежал по рождению, воспринималась им двояко. С одной стороны, мир московского купечества являлся для него родным. С детства узнавал он деловых товарищей отца, знакомился с членами их семей, входил в курс дела отцовских предприятий. С другой же… Александр Андреевич ясно чувствовал, что, помимо дел коммерции, помимо материальных интересов, есть нечто другое, как минимум не менее важное. Наука, искусство. То, чем постепенно пропитывалась жизнь вокруг него. И Карзинкин пожелал войти в этот новый для себя мир. Иначе зачем бы молодой человек, уже располагая и высоким социальным статусом, и многообещающими перспективами, пошел в дом крупного ученого Александра Васильевича Орешникова и высказал желание всерьез заниматься под его руководством нумизматикой? Притом не просто собирать монеты, а окунуться в сложные вопросы нумизматики как особой исторической дисциплины. С этого момента — Карзинкин был 23 лет, Орешников 31 года от роду — началось наставничество ученого над Александром Андреевичем и вместе с ним — крепкая дружба, не прекращавшаяся на протяжении всей их жизни, несмотря ни на какие внешние обстоятельства.
А.А. Карзинкин в письме 1918 года, адресованном своему старшему товарищу, признается ему, что именно А. В. Орешников, как наставник, способствовал формированию личности Александра Андреевича, проявлению его вкусов и увлечений. «Ясно помню я, как много лет тому назад… в 1-й раз явился я к Вам, в Вашу контору, которая находилась тогда в Стар[ом] Гост[ином] Дворе, в Рыбном переулке, и заявил Вам, что пришел по совету А.И.Майтова и что желал бы заняться нумизматикой. На Ваш естественный вопрос: каким именно отделом? — я, подобно П.И.Чичикову, наивно ответил: „что нумизматикой вообще“. Вы ласково поддержали меня, подбодрили, пригласили к себе, помогли мне завести нумизматическую библиотеку и всемерно постарались не заглушить во мне этот наивный порыв к знанию, к свету, к науке. С этого времени началось наше знакомство, а для меня — началась моя умственная жизнь».
В доме Орешникова Карзинкин знакомится с людьми науки, осваивает книжные премудрости, находит новые увлечения. Это был иной, свежий воздух, ничуть не похожий на тот, которым он дышал прежде. Матерый делец, купчина из рода купчин, Александр Андреевич неожиданно для себя воспаряет над миром «счетов и кредитов», быть может, крепко опостылевшим. Он как будто расстается с ветхими одеждами — пусть и прочными, добротно скроенными, удобно сшитыми, чтобы примерить новые, совершенно другие. Дух его приобретает опыт, который можно было бы, наверное, сравнить с первой влюбленностью, внезапно переросшей в большую настоящую любовь — на всю жизнь. Александр Андреевич не поступается ради нового отношения к действительности ни нравственным чувством своим, ни верой. Господь послал ему душевный покой, которого Карзинкин не терял, даже когда личность его вошла в полосу столь значительной духовной эмансипации. Наверное, здесь можно найти сходство с ласковым августовским дождем… Человек выходит из дому, думая о делах, о прибыли, о повседневной суете, чувствует, как теплые капли падают ему на щеки, останавливается, поднимает ладони к небу, ощущает, как сердце наполняется неизвестно откуда пришедшим ликованием — и каким-то неизъяснимым чудом сохраняет это ликование на протяжении многих десятилетий, до гробовой доски. В душе у Александра Андреевича всегда был мир, он не ломался, не знал буйства внутренних революций. Кажется, спокойное счастье было даровано ему свыше…
В доме Орешникова и под влиянием его рассказов растет и крепнет в сердце коммерсанта восхищение великолепной Италией — родиной его будущей жены, да еще миром изобразительного и музыкального искусства, художественной литературы и строгой науки. Здесь, под впечатлением от бесед со знатоками истории и нумизматики И.Е.Забелиным, Хр. Хр. Гилем, О.И.Горнунгом, И.И. Толстым и другими крупными учеными, складываются его собственные ученые интересы, кристаллизуется новое мировосприятие, сфокусированное не на увеличении капитала, а на эстетических запросах. Здесь он обретает почву для самостоятельного творчества и впоследствии, напитавшись ее соками, Александр Андреевич пишет первые статьи — и первую книгу, о медалях времен Лжедмитрия I. Карзинкин-младший знал иностранные языки, много путешествовал, впитывая европейскую и среднеазиатскую культуру. До конца жизни пронес А.А. Карзинкин в своем сердце признательность А.В.Орешникову.