Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 44 из 154

В конце концов Нилус появился в Царском Селе. Возникла идея женить его на фрейлине императрицы Е. А. Озеровой и затем рукоположить в сан священника (для последующего назначения духовником царской семьи). Разумеется, в таком случае Филипп утратил бы свое влияние. Однако этот план оказалось невозможно реализовать: заинтересованные лица обратили внимание духовного начальства на факты жизни Нилуса, исключавшие его рукоположение (прежде всего — на его длительную любовную связь с Наталией Афанасьевной К., с которой он ранее уезжал во Францию). Брак с Озеровой, все-таки состоявшийся, не имел «клерикального» продолжения.

Задаваясь вопросом, на что рассчитывал Рачковский, посылая «Протоколы» Нилусу, английский ученый Норманн Руфус Кон в своей книге «Лицензия на геноцид: Миф о всемирном еврейском заговоре и „Протоколах сионских мудрецов“» вполне логично акцентирует внимание на идее разоблачения в «Протоколах» заговора франкмасонов, отождествляемых с евреями. «Филипп был мартинистом, то есть членом кружка, который следовал учению оккультиста XVIII столетия Клода де Сен-Мартена. Мартинисты, по сути дела, не были масонами, но царь вряд ли мог знать эти тонкости. Если бы царь поверил, что Филипп был агентом заговора, о котором говорится в „Протоколах“, то он, разумеется, отослал бы его немедленно. Расчет был совершенно точным, а подобные расчеты были вполне в духе Рачковского». Царь, очевидно, не поверил в представленные ему доказательства. Получив от матери выговор за общение с Филиппом, Николай II пожаловался министру внутренних дел В. К. Плеве на «подлеца Рачковского», и против него было начато следствие. Лишь вмешательство дворцового коменданта Гессе спасло Рачковского, отделавшегося, как уже говорилось, отставкой. На время он сошел с политической сцены «и с ним „Протоколы“ как средство насаждения антисемитизма»[59].

Тогда никто и представить не мог, какую роль сыграют «Протоколы сионских мудрецов» в истории XX века, кто и как будет их использовать. Скорее всего, в тот момент царь еще не ознакомился с ними. Но можно было не сомневаться: все еще впереди — как и его отец, последний самодержец никогда не скрывал своего негативного отношения к евреям. И действительно, прочитанные вскоре после революции 1905–1907 годов «Протоколы» произвели неизгладимое впечатление на Николая II. На полях представленного ему генералом Треповым экземпляра он оставил несколько красноречивых пометок: «Какая глубина мысли!», «Какая предусмотрительность!», «Какое точное выполнение своей программы!», «Наш 1905 год точно под дирижерством мудрецов», «Не может быть сомнений в их подлинности», «Всюду видна направляющая и разрушающая рука еврейства» и т. п.

Однако когда в МВД за разрешением широко использовать «Протоколы» обратились известные антисемиты H. E. Марков и А. С. Шмаков, а секретное дознание министерских чиновников установило подложность текста, потрясенный царь на представленном ему докладе написал: «Протоколы изъять. Нельзя чистое дело защищать грязными способами». Но своего отношения к идее масонского заговора царь, видимо, не изменил: уже после отречения, в марте 1918 года, он записал в дневнике, что «начал читать вслух книгу Нилуса об Антихристе, куда прибавлены „Протоколы“ евреев и масонов — весьма современное чтение».

Но все это будет потом, а тогда, в 1902 году, конфликт, вызванный пребыванием Филиппа у трона, был погашен тем, что «магнетизер» уехал из столицы в Крым, откуда в скором времени вернулся на родину. Более в России он не появлялся. Перед отъездом он предсказал императрице рождение сына, и та даже поцеловала ему руку. Русский биограф Филиппа П. А. Бурышкин считает, что это предсказание, в дальнейшем исполнившееся, и заставляло Александру Федоровну до конца дней с благодарностью вспоминать о первом «Друге», посланном, как она считала, Небом. До конца дней Александра Федоровна верила в действенность подаренной Филиппом иконы с колокольчиком, который, как она уповала, предостерегал ее от «злых людей», препятствуя приближаться к ней; напоминала супругу о палке, ранее принадлежавшей первому «Другу». Его помнили и потому, что он предсказал появление у царской четы «другого друга, который будет говорить с ними о Боге».

Вера в Филиппа, таким образом, не была поколеблена — в царской семье о нем вспоминали с неизменной теплотой. Вынужденный отъезд «Друга» никак не уменьшил жажду живого чуда. Стремление это и привело царскую чету к мысли о содействии проведению канонизации давно почитавшегося православным народом старца Саровской пустыни Серафима. С. Ю. Витте предполагал, что мысль о провозглашении старца святым родилась на встречах, которые устраивались в имении великого князя Петра Николаевича (в присутствии императорской четы и «черногорок»), где Филипп проводил свои беседы и мистические сеансы. Если согласиться с предположением, то история канонизации Серафима может рассматриваться нами в контексте общих мистических исканий и религиозных переживаний царской четы и, следовательно, в контексте истории лионского «магнетизера»!



Преподобный Серафим Саровский, в миру Прохор Исидорович Машнин, родился 19 июля 1754 года и умер 2 января 1833-го. Еще при жизни он почитался великим праведником и чудотворцем. В Саровский монастырь пришел поздней осенью 1778 года из Курска; через восемь лет (в августе 1786 года) принял монашеский постриг и вскоре был рукоположен в сан иеромонаха. Дальнейшая его жизнь — жизнь православного подвижника, целиком отдававшегося посту и молитве. Будучи современником бурного Екатерининского века, переживший эпоху Наполеоновских войн и грозу 1812 года, движение декабристов, Серафим ничем не отозвался на все эти «внешние события», — по словам писателя Д. С. Мережковского, «они прошли мимо него, как тени летних облаков». И действительно, единственными земными событиями его жизни были неземные видения, религиозные переживания и христианские подвиги (такие, например, как тысячедневное молитвенное стояние на камне). Затворник вынужден был выходить в мир — для советов и утешений страждущих, преимущественно простых богомольцев — крестьян.

Имя праведника обрастает легендами. Так, сохранился рассказ о посещении святого Серафима императором Александром I в 1824 или 1825 году. Беседа якобы длилась три часа, после чего старец, проводив императора до экипажа и поклонившись ему, сказал: «Сделай, Государь, так, как я тебе говорил». Вскоре Александр I умер, а некоторое время спустя в Сибири объявился старец Федор Кузьмич, в котором некоторые современники желали видеть бывшего императора, оставившего трон и удалившегося спасать свою душу. Посещение Александром I святого Серафима и последовавший затем «уход» императора под именем неизвестного до того странника, таким образом, оказываются соединенными. Легенда показывает, что Александр I мог скрыться от света и отказаться от трона, так как не простил себе смерти отца — императора Павла I.

Другая легенда уже непосредственно затрагивает время, предшествовавшее воцарению императора Николая I. Ее впервые рассказал в 1844 году бывший послушник святого Серафима Гурий (в 1840-е годы — игумен Георгий). «Он вспоминал, что к отцу Серафиму приехали „блестящие офицеры“ и попросили его благословения. Он же отказался их благословлять и выгнал из своей келии. Они пришли на другой день и встали перед ним на колени, но старец прогневался еще сильнее, так что затопал ногами и велел им немедленно уйти. Опечаленные офицеры уехали». В ответ на вопрос послушника о причинах произошедшего старец показал ему чистый родник, который затем вскоре помутнел. «Вот что они хотят сделать с Россией», — якобы сказал отец Серафим об офицерах. Очевидна цель приведенного рассказа — показать святого предвидевшим восстание и не давшим благословения готовившим его офицерам — будущим декабристам. Подчеркну: достоверность приведенных рассказов невелика, но они весьма характерны, ибо позволяют увидеть, как затворник и молитвенник Саровской пустыни в восприятии благочестивых почитателей приобретал черты духовного провидца политических дел и советника царя.

59

Ганелин Р. Ш. Черносотенные организации, политическая полиция и государственная власть в царской России // Национальная правая прежде и теперь: Историко-социологические очерки. СПб., 1992. Ч. I.