Мелье

«Еще одно зло, принятое и узаконенное во всем мире, заключается в том, что люди присваивают себе в частную собственность блага и богатства земли».

Отсюда происходит, что этих благ и богатств каждый стремится получить возможно больше, что одни богаты, другие бедны. Отсюда получается, что самые сильные, хитрые и ловкие, зачастую они же самые злые и недостойные, лучше всех других наделены земельными угодьями и всякими удобствами жизни. Одни всегда живут в достатке и изобилии, среди удовольствия н веселья, ну словно бы в раю, а остальные, напротив, среди тягости, страданий и бедствий нищеты, ну словно бы в аду.

А вот смахнуть бы народу разом всех тунеядцев. Отлучить бы их одним махом.

Мелье думает не о переделе благ, хоть бы и самом крутом, мужицком, черном переделе. Раз в частную собственность — значит карусель начнется сызнова. рубить надо под корень. Валить надо частную собственность.

Это зло принято и узаконено почти во всем мире, тогда как все должны были бы, объясняет Мелье, владеть благами и богатствами земли сообща, на равных правах. Не только владеть: и пользоваться ими тоже на одинаковом положении и сообща.

Такова единственная мыслимая для Мелье форма действительного и полного равенства. Только общность имущества и есть равенство.

Когда перед глазами историка находятся канцлер абсолютистской Англии утонченный гуманист Томас Мор или истерзанный инквизицией борец за освобождение Италии еретик Кампанелла, естественно, возникает представление, что идею коммунизма когда-то надо было придумать. Извлечь из разума и воображения, как абстракцию и отлетевшую от земли фантазию. Но ведь другие, как проповедники таборитов, как Мюнцер с анабаптистами, как Уинстенли с диггерами откопали эту руду в недрах самой жизни. Они выплавили и отлили зерна коммунизма в огне революций. Не для неведомого острова — для своей страны.

Жан Мелье не придумал общность имущества она для него очевидна. Он открыл не коммунизм, а отсутствие коммунизма. Ничего особенного учреждать не предстоит, надо рушить завал, а за ним — ясные просторы.

Строй, основанный на общности имуществ и общем труде, — это та же самая окружающая его Франция, но только при уничтоженном неравенстве. Вот эти самые деревушки, без числа и краю раскиданные между лесами и полями, по косогорам и рекам, эти самые бурги — крупные орехи среди мелких, местечки, то ли большие села, то ли крохотные города; эти самые городишки, города и огромные городища; эти разноликие края, эти несхожие провинции. Да почему только Франция! Хоть весь свет. Вот так же должны убегать вдаль нивы, как сейчас, и так же цвести яблони и вишни, так же зреть на склонах виноград и ремесленники стучать молотками в мастерских. Церквушки, высящиеся над крышами каждой деревни, никуда не пропадут; но священники будут преподавать прихожанам полезные знания и добрые нравы вместо прежнего вздора, поддерживавшего строй неравенства. Так же будет шуметь чаща леса, только можно будет в ней охотиться не сеньору да его гостям, а простым людям. И не будут крестьяне волочить в красивую усадьбу позорные платежи…

Говоря «сообща», поясняет Мелье, я разумею всех живущих в одной местности или на одной и той же территории. Все мужчины и женщины из одного и того же города или из одного местечка, из одной деревни, одного прихода должны составлять как бы одну семью — видеть друг в друге братьев и сестер. Раз будет отменена частная собственность на плоды земли и труда, все они должны будут, по словам Мелье, жить друг с другом в мире и сообща пользоваться одной и той же или сходной пищей, иметь одинаково хорошие жилища и ночлег, одинаково хорошую одежду и обувь. Приметим: речь идет не об одинаковом, а об одинаково хорошем; не о том, чтобы нарядить всех в одну форму и разливать всем в котелки из одного чана, не об уравниловке, а об отсутствии преимуществ.

Настаивая, что «все люди равны от природы» и «в равной степени имеют право на свою естественную свободу и свою долю в земных благах», Мелье вовсе не предлагает поделить поровну эти блага. С одной стороны, он отмечает необходимость, чтобы «люди установили между собой правильную пропорцию», поскольку и в будущем обществе сохранится * известное справедливое и естественное неравенство и подчинение; с другой стороны, земные блага и богатства должны быть не столько разделены, сколько обобщены.

Но суть-то не в потреблении, а в труде. Чтобы плоды труда были общими, не так важно уметь их раздавать, как важно сделать труд обязательным для каждого и составной частицей общего труда. Распределять надо прежде всего не продукты, а мастерство и силы людей. Все должны, по словам Мелье, одинаково заниматься делом, то есть трудом или каким-нибудь другим честным и полезным занятием. Каждый будет трудиться по своей профессии или сообразно тому, что является более необходимым или желательным; сообразно обстоятельствам или временам года; соответственно потребности в тех или иных предметах. Все это, продолжает Мелье, должно происходить под руководством не тех людей, которые норовят властно, тиранически повелевать другими, а только самых мудрых и благонамеренных, стремящихся к поддержанию и развитию народного благосостояния.

Отмена частной собственности и замена ее общей глубоко изменит жизнь людей, изменит и самого человека. Не будет обманов и уловок, дабы что-нибудь выиграть за счет ближнего, не будет судебных процессов, исчезнет зависть. Не будет краж, грабежей и убийств — незачем будет тянуться к чужому кошельку.

По мнению Мелье, с уничтожением частной собственности и неравенства, с установлением общей собственности не останется места для семьи в старом смысле. Юридически оформлять брак, кажется Мелье, будет ни к чему. Женщины и мужчины, когда почувствуют, что им тяжело жить друг без друга, будут соединяться, а когда почувствуют, что тяжело друг с другом, будут свободно расходиться. Тогда не станет несчастных браков, как теперь.

Изменится и положение детей. Они не будут, как ныне, с самого младенчества страдать от нужды, голода и холода. Община будет содержать их, растить и воспитывать. Их станут учить добру и честности. Им начнут преподавать свободные от религии науки и полезные для общества знания. Дети будут вырастать людьми сведущими и добросовестными. Это будут полезные для всех других люди — из них не смогут получиться имущие тунеядцы, деспоты, крючкотворы, попы.

Новый мир представляется Мелье построенным как бы снизу вверх. Общины, союзы соседних общин — все шире… В пределах всей Франции? Нет, почему только Франции, мысль Мелье легко взлетает и выше. Там и сям порой упоминает он «народы всей земли». Но он совсем не прожектер. Пока ему ясно только, что новый строй жизни погиб бы, если не будет царить и внутренний и внешний нерушимый мир. «Все города и другие общины, граничащие друг с другом, должны стараться заключить между собой союз и хранить нерушимым мир и согласие, дабы помогать друг другу в нужде. Ибо без такой взаимности не может быть общественного благосостояния, а большинство людей неизбежно снова окажется в несчастном и жалком положении».

И наконец: каково же будет при этом общее количество труда и благ, среднее количество труда от каждого? Больше или меньше, чем прежде? Мелье видит ясное, как законы физики и математики, решение вопроса.

Никому не придется впредь надрываться на чрезмерной работе, трудиться до упаду. Это вытекает из того, что все будут работать и никто не будет праздным. Вы удивляетесь, бедные люди? Вы спрашиваете, — говорит Мелье, — почему же вам сейчас приходится столько трудиться и столько страдать? Причина очень проста: вы содержите своим трудом бесконечное количество тунеядцев, доставляете все необходимое для их существования и их удовольствий. Если же труд будет распределен между всеми людьми, то с логической необходимостью ваша доля труда сократится. Вы будете жить счастливее, а трудиться меньше.

Это рассуждение представляется Мелье неопровержимым и ясным. После того как он показал, что все баснословные доходы немногих есть забираемый ими чужой труд, остается сделать вывод, что возвращение его трудящимся, да еще возвращение к труду всех праздных, обеспечило бы жизнь «в полном удовлетворении». Словом, если люди «согласились бы жить сообща, работать мирно и дружно на пользу общую», «если бы они мудро распределяли между собой продукты земли и плоды трудов своих и своего производства», «если каждый помогал бы нести тяжесть труда никто не оставался в праздности», — все могли бы жить вполне обеспеченно.