Орджоникидзе

Пришел Серго и на Горьковский металлургический завод.

В мартеновском цехе нарком увидел, что металл в мартеновские печи загружается самым примитивным, допотопным способом, требующим огромной затраты физических сил. Страшно рассердился Серго: — Если металл, — заявил он, — добывается таким путем, он нам не нужен.

И тут же приказал остановить производство до введения механизированной завалки. Директора с работы снял…

На заседании Совета при наркоме Орджоникидзе говорил три часа тридцать минут. Огромный, битком набитый зал словно замер. Голос Серго гремел. Слова его были пропитаны огненной страстью, которая не могла не захватить людей даже самых спокойных и холодных:

"На самом деле, если производительность труда не вырастает, если страна не становится богатой, то какой же это социализм? Разве социализм может быть на бедности, на нищете? Никогда! Социализм может только тогда окончательно победить, когда станет полнокровным, богатым, могучим, когда все население живет так, как надо жить гражданам социалистической страны. А стахановцы дают нам такой рост производительности труда… Московская организация, и т. Хрущев, и Ленинградская организация, и т. Жданов, и ЦК Коммунистической партии? Украины, т. Постышев и Косиор проделали большую работу по организации стахановского движения".

Макар Мазай, в то время лучший сталевар страны и человек стальной воли, как выяснилось в Отечественную войну:

"…Я стал слушать. В трубке что-то гудело, свистело, а потом донесся голос:

— Это товарищ Мазай? Комсомолец, комсомолец? Как у вас идет соревнование?

Слышимость была плохая, и я не сразу понял, что со мной говорит Орджоникидзе. Через минуту посторонние звуки устранили, и на этот раз я хорошо разобрал:

— Говорит Орджоникидзе. Вы Мазай? Комсомолец? Как соревнование, как ваша бригада? Помогает ли вам дирекция? Вы не стесняйтесь, говорите все как есть.

Я рассказал Серго о наших первых успехах, сообщил состав бригады, сказал, что мне помогают хорошо.

Нарком не удовлетворился последним ответом.

— Вы мне о дирекции скажите все как есть. Вы, наверное, стесняетесь говорить, потому что рядом с вами сидит директор. Не обращайте внимания, сталевар должен быть смелым. Говорите все!

В заключение Орджоникидзе попросил звонить ему ежедневно.

Следующую плавку я закончил под утро. Откуда ни возьмись — посыльный. "Бегом давай в контору". Удивился: зачем понадобился в такой необычный час?

В кабинете директора дежурный протянул мне трубку. Знакомый голос Серго спросил:

— Почему же ты не позвонил, Макар? Я здесь уже начал беспокоиться.

— Да ведь позднее время… Я думал, вы давно спите, товарищ нарком.

Серго засмеялся:

— Я ждал твоего звонка и потому не ложился спать.

Вскоре я доложил, что сварил по двенадцать тонн стали с квадратного метра.

— Поздравляю, сердечно поздравляю, — отозвался Серго. — Только ты свои секреты не храни. Учи других сталеваров.

В конце ноября на завод пришла телеграмма:

"Комсомолец Макар Мазай дал невиданный до сих пор рекорд. — двадцать дней подряд средний съем стали у него двенадцать с лишним тонн с квадратного метра площади пода мартеновской печи. Этим доказана осуществимость смелых предложений, которые были сделаны в металлургии.

Все это сделано на одном из старых металлургических заводов. Тем более это по силам новым прекрасно механизированным цехам. Отныне разговоры к могут быть не о технических возможностях получения такого съема, а о подготовленности и организованности людей.

Крепко жму руку и желаю дальнейших успехов щ комсомольцу Мазаю. Я

Орджоникидзе".

…Серго пригласил меня к себе в Москву. Он встретил меня посередине комнаты. С минуту держал мою руку в своей, как-то по-родному смотрел на меня. Я почувствовал себя так, как должны, вероятно, себя чувствовать очень близкие люди, встретившиеся после долгой разлуки.

— От соревнования устал?

Я сказал, что, когда хорошо работается, никогда не устаешь, и добавил:

— Была бы помощь завода и ваша.

Серго насторожился:

— Моя помощь? Какая?

Тогда я рассказал о том, что мешает производству, о затруднениях с магнезитом, о плохом состоянии тыла.

Серго внимательно выслушал, сделал какие-то заметки, вызвал к себе некоторых работников главка. Тут же вернулся к тому, что его больше всего интересовало:

— Вы даете по двенадцать тонн. Значит, это вполне реально? Почему же в Америке снимают только по шесть тонн?!

Нарком сказал секретарю, чтобы тот пригласил директора нашего завода. Вошел директор. Серго поздоровался, сразу сказал:

— Вот что, вы с Мазаем из Москвы не уедете до тех пор, пока не напишете подробно, как вы обогнали американцев. Двенадцать тонн с квадратного метра! У американцев ведь этого нет, у немцев и англичан нет и у чехов нет! Ни у кого нет. Сталевары вы хорошие, будьте такими же учителями. Учите, передавайте опыт через нашу газету. Книгу надо вам написать. — Затем Серго пригласил к себе одного из профессоров, заведующего кафедрой института стали:

— Прошу познакомиться с Мазаем. Поезжайте с бригадой научных работников к нему на завод, а потом внесите поправки в ваши лекции и учебники… если найдете нужным.

Беседа продолжалась. Серго расспрашивал об отдыхе, о том, какие книги читают сталевары, как живут семьи.

— А почему бы не помочь Мазаю построить себе коттедж? — обратился нарком к директору.

— Не надо коттеджа, — сказал я. — Мне бы учиться поехать в Москву.

— Это совсем хорошо. Нам нужны ученые металлурги. Поступай осенью в Промакадемию. Борись, Макар, за науку, так же как борешься за сталь.

Осенью я стал студентом".[100]

Абрам Иоффе, академик:

"Я был на приеме у Орджоникидзе. Мы еще раз обсудили план развития физико-технического института как одного из главнейших институтов страны на ближайшее десятилетие.

Мы вместе с Серго горько пожалели, что Ленин не дожил до того дня, когда не в воображении английского журнала "Нейшн",[101] а в наших наркомтяжпромовских институтах русские ученые уверенно проникают в тайну атомного ядра.

Кстати сказать, исследовательская сеть Наркомтяжпрома, заботливо опекаемая Серго, — самая могущественная научная армия Советского Союза. Именно по просьбе Серго в академиях наук СССР и Украины образованы отделения технических наук".

Ну, а теперь уж придется доставать из дальних ящиков стола известинские блокноты. Пока все идут странички, заполненные еще на Украине и в Москве.

…Большой металлургический завод. Дела плохие. Орджоникидзе нагрянул неожиданно. Директор жалуется на безвыходное положение. Обстоятельно, с каким-то мрачным удовольствием перечисляет свои недостатки, продуманно бичует себя.

Терпение Серго иссякло.

— Скажите, товарищ, вы давно работаете в металлургии?

— Да уж десять лет, — сразу выпятив грудь, самодовольно отвечает директор.

— Я думаю, вам надо бросить это тяжкое дело. Вы уже очень хорошо изучили недостатки, прекрасно отмечаете все свои ошибки, но, видно, ничего не можете сделать, чтобы их исправить… Семушкин! — зовет Серго своего помощника. — Сейчас же подготовьте приказ об освобождении товарища, надо войти в его положение.

На улице в Макеевке Серго останавливает пожилого рыжеусого человека.

— Здравствуй, Иван Гаврилович! Дочка поехала за границу?

— Поехала, вам спасибо!

Корреспондентский корпус отряжает своего представителя расспросить Ивана Гавриловича. Полный конфуз. Это же Коробов! Глава целой династии доменщиков. Первенец — Павел — начальник доменного цеха в Енакиево. Николай — ассистент академика Павлова. Младший — Илья — начальник печи в Макеевке, в том же цехе, где отец обер-мастером. Между ними отчаянный конфликт. Илья, во главе группы молодых инженеров, потребовал вести плавки на кислых шлаках. Кислые шлаки — легкоплавкие, жидкие, текут, как парное молоко… Съем металла намного увеличивается. Но смотреть надо в оба, как бы не пошел густой, "холодный" чугун. Тогда все расстроится, домна надолго закапризничает. После схватки на дискуссии в инженерном клубе Иван Гаврилович перестал здороваться с сыном, заявил, что с него хватит, он с завода уходит. Отставка взята обратно по просьбе Орджоникидзе. Знакомство у них близкое. Прошлым летом обер-мастер с супругой гостили у Серго на подмосковной даче.

100

В Мариуполь Мазай вернулся в войну. Сражался в рабочем отряде, потом остался в подполье. За ним долго охотились шеф полиции Шаллерт и комендант города Михаэль. После ареста его держали в одиночной камере, Терзали и пытались купить.

Шаллерт как-то приказал накрыть стол в камере, "пригласил" голодного Мазая подкрепиться и "дружески" поговорить.

— Мы ценим вас как специалиста. Моя империя — страна технического прогресса, но и наши инженеры были изумлены вашими достижениями, герр Мазай. Вы нам нужны.

— Чего вы хотите от меня? — спросил Макар.

— Пустите завод. Вы сами позовите мастеров. Ваше слово будет для них оправданием и законом. Повторяю, мы хорошо оплачиваем услуги, Вы будете богатым человеком.

— Я и так самый богатый человек, — ответил Макар. — Я комсомолец и победитель в соревновании сталеваров Советского Союза. Вы в состоянии понять?!

Макара Мазая убили.

На стене камеры в бывшей тюрьме гестапо сохранилась надпись, по-видимому выцарапанная ногтем. Сквозь плесень и накипь извести невысоко, на уровне груди выцарапано косыми глубокими шрамами на камне:

"Я — комсомолец Макар Мазай. Прощайте".

101

В 1920 году А.Ф. Иоффе читал лекции в Политехническом музее о проблемах физики и тайнах атомного ядра. Тогда же он упоминал, что в лондонском журнале на основании неточной информации напечатано паническое сообщение:

"Радиотелеграф принес нам известие, что один из русских ученых полностью овладел тайной атомной энергии. Если это так, то человек, который владеет этой тайной, может повелевать всей планетой. Наши взрывчатые вещества для него смешная игрушка. Усилия, которые мы затрачиваем на добычу угля или обуздание водопадов, вызовут у него улыбку. Он станет для нас больше, чем солнцем, ибо ему будет принадлежать контроль над всей энергией. Как же воспользуется он этим всемогуществом? И кому он предложит тайну вечной энергии: Лиге наций, папе, римскому или, быть может, Третьему Интернационалу? Отдаст ли он ее в обмен на хартию, которая положит навсегда конец войне и эксплуатации труда? Употребит ли он ее на то, чтобы создать на земле золотой век? Или же продаст свое открытие первому попавшемуся американскому тресту?"

Быть может, надо добавить: институт, в стенах которого сформировалась великая школа советских физиков, был открыт в сентябре 1918 года. Его крестные отцы Ленин и Луначарский. Потом Серго