Орджоникидзе

Сейчас в Хоби Симона поймали с поличным.

Чтобы избежать слишком большого скандала и сверх меры не накалять страсти, попечитель Кавказского учебного округа граф Карл Эрнестович Ренненкампф проявил снисхождение. Он предложил Симону немедленно покинуть Хоби и отправиться младшим преподавателем в Белогорское двухклассное министерское училище.

— Имейте в виду, сударь, один дурной отзыв о вашем поведении, и, я ручаюсь, вам обеспечен волчий билет. Вы умрете нищим, под забором. Один дурной отзыв — вы понимаете, да?

А Серго только выигрывал от нового переезда с Симоном. Недалеко от Белогор,[6] всего за двумя перевалами, — Гореша, вокруг родные горы, любимые леса и привычный гул речек в теснинах. И новый друг, еще более близкий, чем Сания. Даже чем брат Папулия! С теми было просто очень весело, а с невысоким худощавым Самуилом Буачидзе как-то особенно интересно. И дружба началась необычно — с драки…

На перемене они из-за чего-то поспорили. Ни один не желал уступить. Истину мог установить лишь рыцарский поединок — бой на кулачках.

Самуил изловчился, подпрыгнул, чтобы достать своего более рослого противника, и… на траву упала спрятанная за пазуху книжка. Серго нагнулся, поднял книгу, стал листать. Имя автора — Эгнате Ниношвили — было мальчику незнакомо, и, позабыв о ссоре, он спросил:

— Что, интересно?

Самуил ответил, что успел прочесть один рассказ. Называется «Распоряжение».

— Все совсем как в жизни. Хочешь, после уроков почитаем вместе?

Серго кивнул головой.

— Я поведу тебя на поляну, в ущелье. Там никто не помешает.

Мальчики после истории с Симоном Георгиевичем хорошо знали: грузинскую книгу можно читать только тайком, тем более если в книге «все совсем как в жизни».

Писатель недюжинного таланта и к тому же один из организаторов «Месаме-даси» — первой социал-демократической организации в Закавказье, Эгнате Ниношвили не называл селения, где жил герой его рассказа Кация Мунджадзе. Но едва Самуил и Серго прочли первую страничку, как им показалось, что это кто-то из их близких соседей безнадежно. сказал: «Я так устал, что мясо от костей отходит».

— Что я говорил, все как в жизни, — повторил Самуил.

— Много ли ты знаешь о жизни? — подогрел Серго.

Самуил рассказал, что ему еще не было восьми лет, когда отец, чтобы как-нибудь прокормить большую семью — десять человек, — отвез его из Парцх* нали (это такое же маленькое селение, как и Горе-ша, только в Гореше шумит незамерзающая речка Квадаура, а в Парцхнали — Джихвела) в Ахалцих-скйе горы, отдал в подпаски. У костра на кочевках мальчик слышал рассказы и пострашнее, видел людей, на все готовых.

Прошло несколько месяцев, и друзья показали, что и они уже на многое готовы. Серго низверг царя! Если не живого, то хотя бы портрет со стены училища.

Началось все с того, что Самуил Буачидзе публично обозвал лжецом графа Карла Эрнестовича Ренненкампфа, того самого попечителя Кавказского учебного округа. Граф объявил питомцам белогорского училища: детям мужиков наука Ни к чему. Сколько их ни учи, они останутся жестокими и тупыми тварями. Граф даже сочинил афоризм: «дворянскому сыну расти — умнеть, крестьянскому — ослеть».

Тогда и произошло неслыханное. Крестьянский мальчик Буачидзе бросил графу в ответ:-

— Ложь, ложь!..

Заботливый попечитель народного образования приказал исключить, обязательно исключить Самуила из училища. Тут уж взорвался Серго. По его призыву ученики заперлись внутри здания. Для верности входную дверь подперли партами, на лестнице, ведущей на второй этаж, воздвигли еще и баррикады.

Серго сорвал со стенки портрет царя, растоптал его. Подбежал к окну, с силой ударил по стеклу локтем, закричал так, чтобы слышали стоявшие на улице учителя:

— Пусть вернут Буачидзе, или мы все уйдем! Они не имеют права исключать нашего Самуила!..

Другие ученики тоже били стекла, ломали парты, столы, стулья. Смотритель училища прислал для переговоров священника, преподавателя закона божьего. Ему не открыли дверей.

— Пусть придет Симон Георгиевич, его пустим, — настаивали «забастовщики».

Никто так и не узнал, каким образом Симону Орджоникидзе удалось выполнить обещание, данное в этот бурный день мальчикам. Самуила он отстоял. Даже «низвергатель царя» — Серго — не пострадал.

Самуил окончил занятия в Белогорах раньше Серго. Уехал в Кутаис и поступил там в сельскохозяйственное училище. Он часто писал другу, советовал, что читать, прислал в подарок «Утопию» Томаса Мора, «Что делать?» Чернышевского, «Записки одного молодого человека» и «Кто виноват?» Герцена, книгу Чарлза Дарвина о кругосветном путешествии на корабле «Бигль».

В следующем году, на пасхальные каникулы, мальчики снова встретились в Белогорах. На любимой поляне, в узкой расселине между скалами, Самуил признался, что один из преподавателей сельскохозяйственного училища — это был известный профессиональный революционер Миха Цхакая — помог ему вступить в социал-демократический кружок.

— После нашей схватки с Ренненкампфом, — говорил Самуил, — я подумал, что читать запрещенные книги, втайне изучать грузинский язык и литературу — этого слишком мало. А что надо делать, как по-настоящему прогнать русского царя и его помощников — грузинских князей, — я не знал. Стал потихоньку расспрашивать. От одного русского студента — он был на каторге в Сибири, теперь отбывает ссылку на Кавказе — я услышал, что в нашем возрасте или еще раньше двое друзей — Александр Герцен и Николай Огарев — поднялись на гору и, обратившись лицом к Москве, поклялись, что вся их жизнь будет отдана одному — борьбе за свободу. Годы испытаний, несчастья — ничто не сломило, не поколебало их клятвы.

Серго порывисто обнял Самуила.

— Клянусь всем, что дорого мне.

— Значит, до конца?

— На всю жизнь!

Буачидзе вытащил из-за подкладки своей форменной тужурки тетрадь.

— На, прочти, потом вернешь.

Это была отпечатанная на гектографе работа Ленина «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?».

…Пора было прощаться с детством, с Белогорами и Горешей, со всем привычным окружением. Умер отец Серго — Константин Николаевич. Ненамного пережила его добрейшая тетка Эка. Кончались дни, месяцы и годы XIX столетия.

Бичико, осиротевший, входил в новый, XX век.

2

Осень. До чего же она разноликая даже в одной стране! Может все краски сразу, в один час, упрятать под серой пеленой, может и, наоборот, так расцветить все вокруг, что не хватит палитры, чтобы передать игру света, оттенков, полутонов.

Осень — дожди и въедливые туманы в Прибалтике, ледостав в Якутии, раздвинувшиеся дали и прозрачные солнечные дни на Кавказе; сбор винограда в Грузии — ртвели.

Лишь в одном все осени похожи. Всегда и везде они начинаются со школьного звонка и прихода первоклассников.

Новички пришли осенью 1901 года и в тифлисскую фельдшерскую школу при Михайловской больнице. Восторженно и почтительно смотрели они на старшеклассников. А те, как все первопосвященные, их старательно не замечали.

Так ли уж впрямь не замечали?

— Видали, какой веселый и сильный парень появился в младшем классе? — спросил Ражден Чхартишвили своих соседей по комнате, которую они втроем снимали на Авчальской улице у паровозного машиниста.

— Подходил он ко мне сегодня, — отозвался Виктор Шарашенидзе, лучший в школе игрок в лапту. — «Примите, — говорит, — меня в свою паству».

Ражден подскочил.

— Откуда он знает?

— Ничего он не знает, — успокоил Виктор, — просто хочет играть в лапту.

Серго и в самом деле не догадывался, что люди, которые ему так нужны, с ним рядом, Невдомек ему, что «паства» Виктора — подпольный социал-демократический кружок. «Пастырь» — член общегородского нелегального центра.

Серго почему-то больше подозревал в связях с социал-демократами своего двоюродного брата Тарасия, телеграфиста Управления железных дорог. Тот на все расспросы и мольбы отвечал одно и то же:

6

Белогоры — сейчас станция Харагоули.