Страница 6 из 24
В начале мая коронационные празднества закончились, и гвардия возвратилась в Петербург. Здесь 20 декабря 1797 года у Пушкиных родилась дочь Ольга. «Наваринский Ганнибал» согласился быть восприемником новорожденной.
Из крепостных Марии Алексеевны к девочке взяли няню. Она сразу обратила на себя внимание Пушкиных своим метким языком. Ее образные словечки навсегда остались в преданиях семьи, а ее замечательный дар народной сказочницы определил ей службу при детях. Крепостную няню звали Ариной Родионовной.
Ей пришлось вскоре сопровождать молодую семью на новое место. Год испытаний в павловской гвардии не оставлял никакого желания продолжать службу. В начале 1798 года Сергей Львович подает в отставку и вслед за старшим братом уезжает в родную Москву.
Пушкины поселяются в Немецкой слободе. По своему благоустройству Немецкая улица представляла в те времена европейский квартал города, главную артерию обширного района, заселенного иностранцами, вельможами, учеными. С середины XVIII века вся округа Лефортова украсилась дворцовыми постройками работы Кваренги, Казакова, Марио Фонтана и других замечательных зодчих. От Яузы до Елохова моста, через всю Немецкую слободу, развернулся первый большой московский карнавал, устроенный в 1763 году знаменитым русским актером Волковым с участием Хераскова и Сумарокова. Здесь находился один из лучших императорских дворцов, помещалось здание сената. Когда поэт И. М. Долгорукий «переложил на русские нравы» комедию Пуансинэ «Модный вечер», он из Сен-Жерменского предместья (квартал парижской знати) перенес действие в московскую Немецкую слободу.
В этой именно части города — на берегах Яузы, у Разгуляя, по Басманной — жили в то время семьи знакомых и приятелей Пушкиных: известного библиофила Бутурлина, не менее видного ученого публикатора Мусина-Пушкина (издавшего «Русскую правду» и «Слово о полку Игореве»), Воронцовых, Разумовских, Булгаковых и других представителей московского общества, и которому с детства принадлежал Сергей Львович и с мнением которого он всемерно считался. Нам поэтому представляется сомнительным, чтобы в мае 1799 года, накануне родов Надежды Осиповны, семья Пушкиных перебралась в домишко с провалившейся крышей, ветхий и полуразрушенный, где, согласно довольно распространенной версии, родился великий поэт. Вопреки этой легенде, сохранившиеся документы не опровергают вполне естественного предположения, что хотя бы одно из трех жилых строений во дворе Рованда-Скворцова (если Пушкины действительно сюда перебрались в мае 1799 года) представляло собой достаточно благоустроенное помещение. Во всяком случае все, что мы можем утверждать здесь, сводится к очень немногим данным. На Немецкой улице (ныне Баумана), в части, примыкающей к Елоховой, в никому не известном, давно снесенном строении, в четверг, 26 мая 1799 года у Надежды Осиповны и Сергея Львовича Пушкиных родился сын. Ему дали звучное историческое имя — Александр.
Он появился на свет в тяжелую и смутную эпоху. Маленькие листки столичных ведомостей не переставали сообщать о диверсиях «вероломного Буонапарте» на полях Акры и победах фельдмаршала Суворова под стенами Феррары и Равенны. Это были крупные события текущей политической хроники, тонувшие в будничной сутолоке московской жизни. Но они оставляли свой след в памяти современников и надолго определяли дальнейший ход истории.
Вскоре после рождения сына Пушкины оставляют Москву. Прожив некоторое время в Михайловском у Осипа Абрамовича Ганнибала, они делают новую попытку обосноваться в Петербурге. Здесь они пробыли немногим больше года.
Павловский режим шел полным ходом к своей гибели. Петербург принял обличье прусской казармы. Полосатые будки, столбы и шлагбаумы пестрили улицы и площади. Гатчинцы с пудреными косами стыли на караулах. Михайловский замок был в основном закончен. Предстоял торжественный переезд Павла в новый дворец, воздвигнутый на месте его рождения, где, по словам императора, он хотел и умереть.
Неумолимый и мелочный распорядок совершенно сковал жизнь Петербурга. Считая, в полном согласии с эмигрантской аристократией, что Людовика XVI погубило «пренебрежение этикетом», Павел I решил подвергнуть своих подданных строжайшему режиму. Во дворце мужчины и женщины одинаково преклоняли перед ним колено и целовали ему руку. На улицах все проезжающие выходили из экипажей и отвешивали поклоны царю. Малейшее нарушение этих правил вызывало грозные гонения и взыскания. Вот почему появление Павла I на улице считалось сигналом к всеобщему исчезновению. Царя приветствовали паническим бегством.
Только таким уличным церемониалом можно объяснить курьезный эпизод ранней биографии Пушкина. Павел I лично сделал выговор его няньке за то, что та не успела при приближении императора вовремя снять головной убор с годовалого ребенка. Случай этот мог бы сойти за анекдот, но в атмосфере павловской регламентации уличных приветствий он становится понятным. Сам Пушкин, по рассказам старших, изложил впоследствии это странное происшествие в своих письмах, придавая ему значение некоторого предвестия своих будущих распрей с царями. Поклонами он действительно не баловал венценосцев до самого конца своей жизни.
V У МЕНШИКОВОЙ БАШНИ
В начале 1801 года Сергей Львович возвращается в Москву и селится «на Чистом пруде» — между воротами Покровскими и Мясницкими, где Меншикова башня.
В «вербную пятницу», 15 марта, в яркий, солнечный день ранней весны семья узнает о новой смене царствования. Весть о смерти Павла I была встречена ликованием всей Москвы, и официальный траур принял характер народного празднества.
Через несколько дней, 26 марта 1801 года, у Пушкиных родился третий ребенок — Николай.
В ближайшие годы семья часто меняет квартиры — Пушкины живут в домах князя Юсупова, графа Санти, но остаются в том же участке старой Москвы. С этими кварталами связано раннее детство Пушкина. Он играл ребенком у Чистых прудов, любовался стрижеными кущами юсуповской «Версали», наблюдал уличные сценки у Покровских и Мясницких ворот. Здесь разыгрывались подчас любопытные эпизоды народной жизни, привлекавшие внимание приезжих иностранцев. Многих путешественников поражал и трогал ежегодный весенний праздник освобождения птиц. Француз Арман Домерг, посетивший Россию в начале XIX века, описывает, как в этот день московский «серенький люд» — дворовые, крепостные, слуги, крестьяне — толпами устремляется на площади, где каждый покупает клетку с птичкой, чтобы дать пернатой узнице свободу при радостных возгласах окружающей толпы. Есть в этом обычае, замечает иностранец, нечто трогательное и одновременно грустное. Это символическое празднество кажется почти оскорблением, нанесенным этим несчастным людям, пребывающим в состоянии рабства. Пушкин с детства полюбил этот «святой обычай старины».
Вокруг расстилалась Москва — «большое село с барскими усадьбами», пестрый, разбросанный, людный город, с бревенчатыми и вовсе немощеными мостовыми, с питейными домами, харчевнями и «хлебными избами», нюренбергскими лавками и голландскими магазинами, с колымажными дворами, монастырями, «воксалами» и дворцами, — «ленивый, изнеженный, великолепный азиатский город», по отзывам иностранцев. Писатель, впоследствии восхищавший Пушкина, Анри Бейль-Стендаль, был очарован в 1812 году московскими дворцами, «каких не знает Париж», картинами, статуями, диванами и оттоманками этого «прекраснейшего храма наслаждений». Пушкин, как «родовой москвич» (так звал его впоследствии Вяземский), навсегда запомнил колоритный быт старой Москвы с ее знатными чудаками и богатыми проказниками, окруженными толпами дворовых, арапов, егерей и скороходов, сопровождавших торжественные выезды своих бар в каретах из кованого серебра.
Вид Подновинского предместья Москвы в конце XVIII века.