Страница 16 из 24
С начала 1812 года неминуемость столкновения с Наполеоном становится очевидной для всех. В феврале французские войска переходят Эльбу и Одер, неуклонно направляясь к русской границе. 23 марта царский манифест о рекрутском наборе открыто возвещает о военной опасности. К лету события принимают катастрофическую стремительность. По определению лицейского профессора истории Кайданова, «Наполеон, стремясь к основанию всемирной монархии, предположил сокрушить Россию, как последнюю преграду, предстоящую честолюбию его. И в то время, когда Европа была еще в недоумении и в размышлении о будущей своей участи, миллионы народов, двинутые как бы чародейственною силою, заволновались. Наполеон, подкрепляемый двадцатью своими союзниками и собрав 580 000 войска и множество военных орудий, перешел через Неман и вступил в Россию, увлеченную, как он говорил, своим неизбежным роком…»
16 (28) июня Наполеон въезжал в Вильно.
«Эти события сильно отразились на нашем детстве, — вспоминал впоследствии Пущин. — Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого лицея». Большая дорога из Петербурга на юг пересекала Царское Село. «Нас особенно поражал вид тогдашней дружины с крестами на шапках и иррегулярных казачьих полков с бородами», рассказывает другой лицеист — Корф.
Сведения о ходе военных действий, так называемые реляции, читал лицеистам в конференц-зале профессор Кошанский. В первых же сообщениях назывались имена французских маршалов Нея, Даву, Удино, Макдональда. В последующих рескриптах и реляциях начинают упоминаться фамилии Витгенштейна, Багратиона, Платова, Кульнева, Раевского, Милорадовича, Барклая-де-Толли, а с начала августа и Кутузова. Руководители кампании определились с обеих сторон.
Лицеистов волновали не только вести о сражениях, но и менее заметные драмы военного времени, как вынужденный уход Барклая с поста главнокомандующего и замена его накануне первого решительного сражения известным любимцем Суворова — М. И. Кутузовым. Эта смена полководцев в самом разгаре борьбы взволновала вместе со всем русским обществом и воспитанников лицея. Впоследствии Пушкин писал о той исторической минуте, когда Барклай принужден был уступить начальство над войсками: «Его отступление, которое ныне является ясным и необходимым действием, казалось вовсе не таковым: не только роптал народ, ожесточенный и негодующий, но даже опытные воины горько упрекали его и почти в глаза называли изменником. Барклай, не внушающий доверенности войску, ему подвластному, окруженный враждою, язвимый злоречием, но убежденный в самом себе, молча идущий к сокровенной цели и уступающий власть, не успев оправдать себя перед глазами России, останется навсегда в истории высоко-поэтическим лицом».
Интерес к этому событию в среде лицеистов мог углубиться и тем случайным обстоятельством, что Барклай-де-Толли был родственником Кюхельбекера. В конце августа мать Кюхельбекера написала сыну письмо, в котором, ссылаясь на факт дальнейшего пребывания Барклая в армии, опровергала порочащие его слухи.
Новый главнокомандующий дал кровопролитнейшее сражение под Бородиным, но легендарный героизм русских войск все же не отвратил дальнейшего отхода армии от Москвы. «Не могу не вспомнить горячих слез, которые мы проливали над Бородинскою битвой, признанную тогда победой, но в которой мы инстинктивно видели другое, и над падением Москвы», сообщает в своих воспоминаниях Корф. Как только до лицеистов дошло это известие, Дельвиг написал свою «Русскую песню», выражавшую патриотическое негодование всей лицейской молодежи. Пушкин через два года даст ретроспективный очерк событий в стиле классической оды и значительно позже изобразит сложные перебои патриотических переживаний 1812 года в «Рославлеве»: героиня повести в начале войны «не постигла мысли тогдашнего времени, столь великой в своем ужасе — мысли которой смелое исполнение спасло Россию и освободило Европу».
По мере развития хода событий обрисовывались личности русских полководцев 1812 года, тесно связанные с крупнейшими боевыми эпизодами и незабываемыми актами мужества. Так, 11 июля генерал Раевский в разгаре упорного боя с маршалом Даву за подступы к Могилеву, взял за руки двух своих сыновей-подростков и пошел с ними на неприступную батарею при Салтановке, закричав войскам: «Вперед, ребята!.. Я и дети мои укажем вам дорогу». Войска бросились за ним, и батарея была взята. Сам Раевский впоследствии отрицал этот случай, но легенда сообщила ему чрезвычайную популярность.9
Не менее сильное впечатление производило имя Витгенштейна. Пока главные армии, выполняя план оборонительной войны, отходили в глубь страны, первый корпус прикрывавший пути на Петербург, нанес ряд поражений таким полководцам, как маршал Удано и Макдональд. Лицей, который ввиду опасности, грозившей Петербургу уже готовился к переезду в Або, остался в Царском Селе. Витгенштейна стали называть «защитником Петрова града»; его имя получило особую популярность среди лицеистов. Именно о нем вспоминают в «Русской песне» Дельвиг, а позднее Пушкин в стихотворении «К другу стихотворцу».
Могло запомниться также имя участника Суворовского похода в Италию генерала Милорадовича, который пригрозил французскому командованию сжечь Москву, если не будет заключено перемирие на 24 часа для вывоза обоза и оставшейся артиллерии. А через месяц тот же Милорадович заявлял начальнику французского авангарда Мюрату, что в России война с французами разрослась в народную войну.
Уже к концу сентября стало ясно, что план оборонительной кампании привел к намеченным результатам. Последствия Бородинского сражения вскоре сказались в полной мере: «Неприятель, теснимый и вседневно поражаемый нашими войсками, вынужден был очистить Москву 11 октября», сообщали очередные реляции. «Какое взамен слез пошло у нас общее ликование, когда французы двинулись из Москвы!», записал в своих мемуарах Корф.
Одновременно началась партизанская война. Под Москвой действовал капитан Фигнер, под Вязьмой — подполковник Денис Давыдов. Пушкин уже в лицее знал этого поэта, а впоследствии высоко ценил его за «резкие черты неподражаемого слога». В 1816 году в стихотворении «Наездники» он изображает давыдовских партизан.
* ДЕНИС ДАВЫДОВ (1781-1839).
Поэт-партизан.
В эти месяцы предельной напряженности европейской политики общение лицеистов с преподавателями стало еще теснее: «Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий», сообщал Пущин. Особое значение приобрел адъюнкт-профессор истории и географии Кайданов, наиболее авторитетный комментатор развернувшихся международных событий.
Воспитанник киевской духовной академии, он завершил свое образование в Геттингене. Это был трудолюбивый и не лишенный способностей преподаватель, но свой курс он строил на религиозно-монархических началах, глубоко чуждых Пушкину. В своем «Обращении к воспитанникам лицея» Кайданов довольно правильно указывал, что история должна «возвышаться до поэзии», но тут же пытался доказать, что «судьбы царств и народов содержатся в деснице божией». Пушкин, несмотря на его исключительный интерес к истории, мало занимался у Кайданова. Поэту уже непосредственно раскрывался драматизм исторической борьбы и героическая воля ее ведущих деятелей.
За эти тревожные месяцы Пушкин познакомился с образцами незнакомой ему прежде, совершенно особой «словесности». Приказы по армии, реляции, бюллетени, рескрипты, донесения командующих, воззвания к народу, патриотические статьи и проповеди совершенно заполнили русские журналы и газеты. Ростопчинские афишки и шишковские манифесты неожиданно стали самой волнующей и наиболее читаемой литературой. Время внезапно и повелительно создало свои формы письменности, которые сразу же приняли первые поэты страны — Жуковский и Батюшков. Донесение Кутузова о занятии неприятелем Москвы Кошанский считал образцом политического красноречия.
К концу года в «Вестнике Европы» появилась ода Жуковского «Певец во стане русских воинов», получившая значение национальной песни. В следующем году она вышла тремя отдельными изданиями с примечаниями Д. В. Дашкова. Интересен был самый тип новой оды, построенной драматургически в виде речи певца, сопровождаемой хором воинов и выраженной плавным и мелодическим стихом, облекающим в краткие формулы исторические характеристики героев. Ермолов, Милорадович, Воронцов, Орлов-Давыдов и особенно Раевский — вся эта плеяда современников получала в стихах Жуковского некоторый исторический ореол. На молодого поэта должны были произвести впечатление отдельные строфические похвалы героям прошлого — Святославу, Дмитрию Донскому, Суворову, Петру I.