Страница 12 из 24
VIII ОТКРЫТИЕ ЛИЦЕЯ
Вопрос об определении Пушкина в учебное заведение выяснился сравнительно поздно, когда будущему поэту шел уже тринадцатый год. Верный принципам французского воспитания, Сергей Львович первоначально остановил свое внимание на петербургском коллегиуме иезуитов. Стараясь придать своей педагогической практике светский характер, члены знаменитого братства избегали в преподавании католического или вообще церковного направления. Считаясь со вкусами русской аристократии, из рядов которой стремились завербовать своих пансионеров, они строили свою педагогическую систему на модном в начале XIX века классицизме. Преподавание почти сплошь велось на французском языке.
Такая программа отвечала вкусам Сергея Львовича. Намерение его отдать сына к иезуитам было бы, вероятно, приведено в исполнение, если бы в начале января 1811 года не было опубликовано правительственное постановление о новооткрывающемся учебном заведении — Царскосельском лицее.
Античный термин «ликейон» возродился во Франции в конце XVIII века для обозначения нового типа высших общественных школ. Древним наименованием философских академий был назван основанный в 1781 году в Париже первый университет «для светских людей». Здесь Лагарп читал свой курс древней и новой литературы, вскоре признанный и в России кодексом вкуса: в своих стихотворных посланиях Василий Львович неоднократно ссылается на «Лагарпов курс». Само слово «лицей» должно было импонировать Пушкиным, вызывая представление о некотором литературном институте, обнимающем историю мировой поэзии.
Когда под влиянием идей Лагарпа Александр I задумал воспитывать своих младших братьев Николая и Михаила совместно с «детьми знатных фамилий», возник план создания в России учреждения по типу новейших европейских школ. Сперанский и Жозеф де-Местр приняли участие в обсуждении этого проекта. Обнародованное 11 января 1811 года постановление о Царскосельском лицее ставило его под особое покровительство царя, в непосредственное ведение министра народного просвещения; задачей его объявлялось — образование юношества, «особенно предназначенного к важным частям службы государственной». В него допускались «отличнейшие воспитанники дворянского происхождения», он уравнивался в правах с российскими университетами. В программах наряду с науками историческими и «нравственными» видное место уделялось изучению языков и «первоначальным основаниям изящных письмен».
Месяца через полтора после появления этой публикации Сергей Львович подает соответствующее прошение министру народного просвещения и вскоре получает извещение о разрешении его сыну подвергнуться вступительным испытаниям.
Как раз к этому моменту обострилась борьба литературных партий, и активные выступления Василия Львовича потребовали его поездки в Петербург.
В декабрьской книжке «Цветника» за 1810 год было напечатано его послание к Жуковскому, направленное против «славян». Глава осмеянной школы Шишков ответил со своим обычным задором. Необходимо было отразить удар. Василий Львович написал второе послание, на этот раз адресованное к другому единомышленнику — Д. В. Дашкову. Одновременно он пишет небольшую полемическую поэму «Опасный сосед», заостренную главным образом против драматурга Шаховского, осмеявшего в одной из своих комедий Карамзина. Соль сатиры заключалась в том, что обитательницы низкопробного веселого дома восхищались «Новым Стерном» Шаховского. Этот лестный отзыв, прозвучавший из презренного притона, производил впечатление звонкой пощечины. Чтобы повысить ее действие, автор не пожалел красок на изображение московского вертепа, где дебоширит беспутный Буянов в компании дьячка, купца и сводни. Получилась не только убийственная сатира, но и замечательная жанровая зарисовка трущобных нравов, написанная к тому же очень выразительным, метким и точным стихом. Некоторая антиклерикальная тенденция ударяла по официальной церковности Шишкова, который только что выступил на годичном собрании Российской академии с «Рассуждением о красноречии священного писания».
Два свои послания — к Жуковскому и Дашкову — Василий Львович решил напечатать отдельной брошюрой в петербургской типографии Шнора, а неудобного к печати «Опасного соседа» обнародовать путем чтения и раздачи списков. Еще в конце мая Батюшков переслал Гнедичу «Опасного соседа» с весьма хвалебным отзывом: «Вот стихи! Какая быстрота! Какое движение!» Необходимо было проверить впечатление и подготовить дальнейшие атаки в самом центре «шишковистов» — Петербурге. Предстоящая поездка попутно разрешала и вопрос о доставке на лицейский экзамен Александра. Дядя Василий Львович брал его с собой.
Со времени литературных дебютов Василия Пушкина Петербург сильно изменился. Ушли Богданович и Костров, маленький Оленин из скромного художника стал статс-секретарем и видным археологом, Державин и Крылов примкнули к варягороссам и открыли холодную академическую «Беседу любителей русского слова». Автор шаловливой «Модной жены» возглавлял российское законодательство.
Но одновременно маститый министр юстиции стремился окружить себя молодыми дарованиями. В петербургском кружке Дмитриева большой интерес представляли фигуры «очистителей языка» — Блудова и Дашкова. Будущие николаевские министры в то время еще числились в александровских либералах и наряду с государственной деятельностью уделяли исключительное внимание текущей литературе и борьбе за новый слог. Независимо от их позднейших политических позиций, оба они, несомненно, представляли собой выдающиеся русские умы и сыграли первостепенную роль в литературных битвах пушкинской молодости. Один из них готовился к разработке русского дипломатического языка, другой — к созданию юридической терминологии.
В их увлекательные дискуссии много знаний и метких наблюдений вносил третий завсегдатай Дмитриева — Александр Тургенев, тоже «пуританин» в области стиля, такой же противник шишковской славянщины. По своему служебному положению в министерстве народного просвещения этот старинный друг семейства Пушкиных много содействовал поступлению «племянника Василия Львовича» в новооткрывающийся лицей. Это был один из культурнейших русских людей, высоко ценивший научные открытия и поэтические шедевры, любивший меткое слово и веселую остроту. Несколько позже корифеи парижских салонов уверяли, что высшее наслаждение для них — быть остроумными перед Тургеневым, — так он умел слушать, оценивать и запоминать.
АЛЕКСАНДР ТУРГЕНЕВ (1784-1845).
С акварели П. Ф. Соколова.
Ленивец милый на Парнасе,
Забыв любви своей печаль,
С улыбкой дремлешь в Арзамасе. (1817)
Этот «подпольный» центр западников Василий Львович посещал нередко в сопровождении своего юного племянника. Летние встречи 1811 года чрезвычайно обогатили московские впечатления подростка, непосредственно введя его в атмосферу острой словесной полемики, направленной против главарей реакционной «Беседы».
Пока Василий Львович осуществлял свои литературные планы, определялись и школьные дела его племянника.
12 августа Пушкина повезли на Фонтанку в обширный дом министра народного просвещения А. К. Разумовского. Это был напыщенный вельможа, считавший себя сыном Елизаветы и отличавшийся непомерной гордыней. Он вполне разделял общую репутацию выскочек Разумовских, «любезных при дворе и несносных вне его». Несмотря на свою раздражительность и желчность, он отнесся довольно снисходительно к познаниям «четырнадцатого» кандидата по списку экзаменующихся (номер этот остался за Пушкиным в лицее и навсегда сохранился за ним в отношениях с школьными товарищами). Пушкин отвечал по русской и французской грамматике, арифметике и физике, истории и географии, получив отметки «очень хорошо», «хорошо» и «имеет сведения»; высшего балла «весьма хорошо» он не удостоился, но зато и не получил отметки «преслабо», как некоторые другие кандидаты.