Русанов

С самого начала деятельность экспедиции носила комплексный характер и включала как ресурсные направления (полезные ископаемые, оценки запасов рыбы в морях, реках и озерах, оленеводство), так и этнографические исследования, изучение экономической специфики Севера и т. д. Среди достижений экспедиции следует отметить разведку рыбных запасов Баренцева моря, открытие месторождений апатитов и никеля на Кольском полуострове, углей Воркуты и т. д., что достаточно показательно само по себе. В своем руководстве Северной научно-промысловой экспедицией Самойлович самым настоятельным образом проводил в жизнь известное положение Русанова о том, что «одна из задач науки состоит в том, чтобы давать общие руководящие начала, и дело практики — уметь ими воспользоваться» (1945, с. 242).

Сам Самойлович сосредоточился на экспедиционных исследованиях Новой Земли. В 1921 году он изучал баренцевоморское побережье Новой Земли вплоть до губы Северной Сульменева, в 1923 году в основном бассейн реки Безымянной, где установил южные пределы оледенения на архипелаге, а в 1924 году повторил маршрут Русанова 1911 года (и Пахтусова 1832–1833 годов). Следует отметить, что по сравнению с достижениями предшественника не было получено чего-то принципиально нового и не случайно — уровень достижений Русанова оказался настолько высоким, что для выхода на очередной научный рубеж требовалась масса новых данных, которые невозможно было получить за короткий срок. Тем не менее по заключению М. И. Белова, специально изучавшего этот вопрос, «результаты расширившейся к 1925 году деятельности Севэкспедиции оказались настолько значительными, что вызвали изменения в ее организационной структуре. 20 февраля 1925 года Президиум ВСНХ… принял постановление преобразовать Северную научно-промысловую экспедицию в Научно-исследовательский институт по изучению Севера, целью которого было планомерное и всестороннее изучение Севера СССР и сопредельных стран» (1959, с. 136). Отметим, что создание столь специализированного научно-исследовательского учреждения в нашей стране произошло почти одновременно с образованием Полярного института им. Скотта в Кембридже (Великобритания), по сравнению с которым наш институт занимался гораздо более актуальными практическими проблемами, включая обширные полевые исследования. В его составе числилось шесть отделов: промыслово-биологический, геолого-минералогический, почвенно-ботанический, общегеографический, этнографический и экономический, что позволяло поднять наши исследования в Арктике на еще более высокий уровень.

На посту директора этого института Самойлович успел провести еще две экспедиции на Новую Землю. Первая из них, предпринятая в 1925 году на боте «Грумант», обошла вокруг архипелага, обнаружив на восточном побережье Северного острова новые неизвестные ранее заливы и подтвердив проникновение атлантических вод в Карское море и, соответственно, возможность благоприятных ледовых условий в районе мыса Желания. Последний вывод вскоре совпал с результатами воздушной ледовой разведки, использованными для похода каравана судов во главе с «Малыгиным» по океанскому варианту Русанова, о чем говорилось ранее. Экспедиция 1927 года по своим результатам оказалась более скромной (она охватила только западное побережье Новой Земли), тем более что ее результаты, подтверждая в целом наблюдения Русанова, вместе с тем свидетельствовали об усложнении картины происходящего природного процесса. Так, одновременно с подтверждением наличия надвига более древних пород палеозоя на сравнительно молодые в районе Архангельской губы, по Русанову, было обнаружено заполнение ледниками залива Иностранцева, что находилось в противоречии с выводами Русанова о сокращении оледенения Новой Земли. Казалось, институт и дальше будет спокойно заниматься академическими проблемами применительно к практике освоения Севера, однако разразившиеся вскоре события заставили Самойловича мобилизовать весь накопленный опыт в самые кратчайшие сроки на совершенно непредвиденном направлении, где он показал себя достойным продолжателем дела своего выдающегося предшественника — на весь мир разнеслась весть о катастрофе с дирижаблем «Италия» (командир Умберто Нобиле) у северного побережья Шпицбергена при возвращении с Северного полюса. Появилась великолепная возможность продемонстрировать наши возможности перед всем миром, собственным правительством и, разумеется, перед Политбюро ВКП(б). Самойлович ее не упустил…

В этой части Арктики не было наших полярных станций, а с норвежских можно было получить лишь ограниченную информацию. Однако уже была своя полярная наука, были пилоты с опытом посадок на морские льды, были кадры арктических моряков и, главное, были ледоколы. Самойлович предложил использовать все это в попытке спасти итальянцев — и спас, использовав то, чего не предусмотрел Русанов — авиацию, которая у нас шла своим российским путем, совершая посадки на морские льды и осваивая пространства высоких широт, начиная с Новой Земли. Хотя многие в мире рассматривали спасение экипажа дирижабля как демонстрацию достижений коммунистического режима (в чем, несомненно, были правы), в глазах простых людей на первом месте этой сложной операции в водах Шпицбергена стояла гуманная миссия этих странных русских, вытащивших почти с того света своих политических противников. Отвлекаясь от политических проблем, Самойлович своей спасательной экспедицией завоевал симпатии многих людей за рубежом, прославил в глазах мира пославшую его страну, а себя продемонстрировал несомненным полярным авторитетом.

События на Шпицбергене подтолкнули новых хозяев страны на решение уже сложившихся полярных проблем — реализацию заявок, о которых еще царская Россия объявила в ноте 1916 года, включив в свои владения как сушу, уже разведанную, так и архипелаги, которые могли быть открыты в арктическом секторе между меридианами Берингова пролива и полуострова Рыбачий. Эта нота была подтверждена аналогичным советским документом 1926 года, что в первую очередь относилось к Земле Франца-Иосифа, о судьбе которой много лет назад так беспокоился Русанов: «Ввиду того, что наша ближайшая соседка Земля Франца —

Иосифа фактически и юридически ничья, этот хотя и отдаленный, но тем не менее доступный для навигации архипелаг заслуживает особого внимания со стороны России. Но не упустим ли мы Землю Франца-Иосифа, как уже упустили Шпицберген, и не почувствуем ли мы потом запоздалого сожаления о такой утрате?» (1945, с. 193). К этой теме Русанов возвращался неоднократно, мечтая о том времени, когда поморы «научатся строить крепкие ледовые суда, тогда им действительно понадобится и Карское море, и Новая Земля, и Земля Франца-Иосифа и Шпицберген. Тогда придет пора, во-первых, объявить Карское море, усиленно теперь эксплуатируемое норвежцами, закрытым для иностранных промышленников, нашим внутренним морем; взять всю Новую Землю в наши руки; в-третьих, включить Землю Франца-Иосифа в район наших промыслов» (1945, с. 283) и т. д. В 1929 году было решено срочно заняться Землей Франца-Иосифа, но (похоже, с подачи Самойловича) начать здесь не с промыслов, а с науки — с организации здесь советской полярной станции, с годами выросшей в обсерваторию. Эта полярная научно-дипломатическая операция возвестила о появлении в высоких широтах еще одного преемника русановских дел в лице О. Ю. Шмидта, честолюбивого и способного администратора, талантливого ученого-математика и опытного альпиниста, продемонстрировавшего свои способности на Памире в экспедиции 1928 года. По его же собственному признанию, он согласился возглавить поход на пока ничейный архипелаг в качестве правительственного комиссара, когда «выяснилось, что экспедиция на Землю Франца-Иосифа потребует не больше двух месяцев (при удаче), а с подготовкой похода на Памир… выходили затруднения» (1956, с. 44). Однако как старый член партии, известный «в верхах» по работе в ЦСУ и своей разработкой финансовой системы Советской России в годы Гражданской войны, он был утвержден в должности правительственного комиссара, несмотря на отсутствие какого-либо полярного опыта, а ученые и опытные полярники Визе и Самойлович были назначены в качестве его заместителей — для последнего с учетом его роли в экспедиции 1928 года это было очевидным понижением, хотя он и оставался директором Института по изучению Севера. Поход на Землю Франца-Иосифа, как и постройка нашей станции в бухте Тихой (остров Гукера), в конечном итоге решили государственную принадлежность архипелага и неоднократно описаны в нашей литературе, обычно без упоминания роли предвидения Русанова в этих событиях — дело историка воздать ему должное, что забыли сделать Белов, Пинхенсон и даже Пасецкий. Факт остается фактом — Русанова давно уже не было в живых, а его идеи из области полярной дипломатии не просто существовали, но осуществлялись на практике.