Рутгерс

Г. Тринчер, К. Тринчер

Рутгерс

Предисловие

Последний раз я видела моего отца в марте 1961 года. Это было вскоре после его восьмидесятидвухлетия. Он не производил впечатления тяжело больного человека. Мы еще совершали вместе небольшие прогулки — отец, мать и я. По вечерам бывали гости. Оживленный разговор как будто не утомлял его. Он, как всегда, умел хорошо слушать, его все интересовало. Он старался, чтобы никто не заметил нарастающую слабость… Спустя три месяца его не стало.

Около двух месяцев я провела в Голландии. Мы о многом говорили с отцом. Я привезла с собой русские журналы и книги, опубликованные в 1959–1960 годах, в которых рассказывалось о работе отца, оценивалась его деятельность в Советской России.

В привезенных мной материалах об отце говорилось только как об организаторе Автономной Индустриальной Колонии Кузбасс, как о голландском инженере и коммунисте, которого поддержал Ленин.

А что сделало коммунистом выходца из патриархальной семьи священнослужителей Голландии? Как стал революционером талантливый инженер, высокооплачиваемый специалист, строитель Роттердамской гавани, крупный администратор колониальной Голландской Индии, представитель голландских, правительственных и частных предприятий в Соединенных Штатах Америки?

— Отец, не думаешь ли ты, что было бы интересно описать твою жизнь? — как-то спросила я его…

— Ну что ж, кое-что мы записали вместе с матерью еще много лет назад, — ответил он. — Ты можешь взять это с собой в Россию. — И, помолчав немного, добавил: — Но не делай рассказ слишком длинным. Покажи, что может сделать обыкновенный человек, если у него есть твердые идеалы и известное упорство.

Нам, интеллигенции, вышедшей из буржуазной среды, выпало редкое счастье — участвовать в величайшем историческом преобразовании мира, которое осуществили революционные рабочие.

Мнение отца никогда не основывалось на узких личных впечатлениях. Перед его глазами всегда стояла общечеловеческая цель.

Именно это и привлекало к нему людей. Не только его друзья, даже мало знакомые люди сразу проникались к нему безграничным доверием.

В каком бы обществе отец ни бывал, он, казалось, заполнял собой все. Но он никогда не подавлял окружающих своей личностью, не оттеснял их в тень. Он был чрезвычайно скромен, человечен и доброжелателен, понимал людей, стремился увидеть в них лучшее, и это заставляло людей действительно становиться лучше.

Передо мной автобиография отца — больше ста страниц машинописного текста: все в ней написано деловито, кратко, хронологически упорядочено — семейные события, путь инженера, политическая деятельность.

У меня много писем, много статей на русском, голландском, английском и немецком языках в журналах, газетах и книгах, которые отражают деятельность отца.

И наконец, у меня есть запись речи отца, пленка, которую мне прислали друзья из Голландии.

Ему был 81 год, когда, выполняя просьбу голландских комсомольцев, отец рассказал об увлекательном периоде своей жизни, о поездке через три фронта из Владивостока в Москву в 1918 году. Запись на пленку была сделана без ведома отца. И теперь я могу слышать его голос, его заразительный смех, слышать такую знакомую, с юмором речь. Я узнаю непосредственность его обращения к молодым слушателям, чувствую его все пронизывающий оптимизм.

Итак, я решила вместе с моим мужем К.С. Тринчером написать книгу об отце. Могла ли эта книга быть только строго исторической, возможно точным повествованием? Могли ли мы не поддаться желанию воскресить сцены, которые вставали перед нашими глазами, когда отец о них рассказывал?

Описывая жизнь коммуниста и инженера Рутгерса, мы стали незаметно в роли авторов, которые идентифицировались со своим героем. Мы вместе с ним входили к Ленину, присутствовали на Амстердамском бюро, вместе боролись за Автономную Индустриальную Колонию — АИК Кузбасс.

И все же в нашей книге нет ничего выдуманного. Мы старались дать правдивые образы всех названных здесь людей, старались все эпизоды передать так, как о них рассказывал отец.

Таким образом, авторы сами оказались втянутыми в повествование в третьем лице. Это нескромно. И это, должно быть, не единственный недостаток книги, написанной не литераторами. Мы просим читателя о снисхождении.

Наша цель была приблизить к читателю, особенно к молодому читателю, Себальда Рутгерса. Это нам, возможно, не совсем удалось, но мы имели смелость стремиться к этой цели.

Г. Тринчер-Рутгерс

Москва, 1967 г.

Август 1918 года. Мягко покачивается поезд Харбин — Маньчжурия. Отдельное купе. Оно кажется спасительным островком после неразберихи и сутолоки Владивостока. В купе четверо. Женщина, зажав между коленями клубок, быстро перебирает спицами. Рядом мужчина. Опершись о спинку дивана, закинув одну на другую длинные ноги, смотрит в окно. Серые глаза под высокими надбровными дугами внимательно вглядываются в проплывающие мимо зеленые, еще не тронутые осенью леса.

— Tree? forest, summer — медленно говорит он и вопросительно смотрит на двух спутников, сидящих напротив.

— Дерево, лес, лето, — переводит сосед.

Сероглазый повторяет, старательно выговаривает слова. Легкая улыбка трогает узкие губы, едва вздрагивает клинышек бородки.

— Лампа, стол, революшьен, — произносит женщина.

— Революция, — поправляет ее другой пассажир.

Урок русского языка прерывает резкий стук в дверь. На пороге офицер, за ним двое солдат. Быстрые глаза щупают лица, оглядывают элегантные чемоданы с многочисленными наклейками таможен разных стран и, встретив спокойный взгляд человека с бородкой, медленно опускаются.

— Проверка документов.

— Пожалуйста. — Мужчина достает из бумажника традиционно синий голландский паспорт. Листки испещрены рядом виз. За паспортом следует визитная карточка.

— Себальд Рутгерс, — переводит один из мужчин. — Член Королевского института инженеров Голландии, консультант железнодорожной компании Голландской Индии, его супруга. Я — переводчик, а это секретарь.

Тон офицера становится почтительней.

— Цель поездки? Рутгерс пожимает плечами.

— Новая страна. Большие возможности, концессии.

Офицер щелкает шпорами и, махнув солдатам, выходит. Четверо прислушиваются к удаляющимся шагам.

— А если бы личный обыск? — спрашивает переводчик. — Если бы у вас обнаружили членский билет социал-демократической партии, мандат Американской лиги социалистической пропаганды, резолюцию солидарности японских товарищей с большевиками?

— Сейчас я член Королевского института инженеров Голландии.

Так кто же он в действительности, Себальд Рутгерс?

КНИГА ПЕРВАЯ

1879–1918 Детство, юношество, годы становления

(Голландия, Голландская Индия, Китай, Америка, Япония)

В 1879 году в голландском городе Лейдене в семье студента медицинского факультета Яна Рутгерса родился третий ребенок. В честь деда, доктора теологии пастора Рутгерса, его назвали Себальд Юстинус.

По воспоминаниям, сохранившимся в семье Рутгерсов, все старшие сыновья в роде становились священнослужителями. Следуя этой традиции, отец Себальда Ян Рутгерс пошел по пути отца и, получив диплом доктора теологии, тоже стал пастором. Но через несколько лет, уже имея жену и двух детей, он понял, что избранный путь не удовлетворяет его. Как он пришел к этой мысли?

Во второй половине XIX века жизнь в стране резко изменилась. Голландия стала мощной колониальной державой. Постройка Суэцкого канала открыла кратчайший путь в колонии. Бурно развивалась торговля. Деньги хлынули в метрополию. Спекулятивная горячка охватила страну. Рантье купались в роскоши. Наряду с обогащением одних особенно явственной становилась безысходная нужда народа.

Деньги, выкачиваемые из колоний, способствовали росту промышленности Голландии. Увеличивалось количество рабочих; постепенно пробуждалось и росло их классовое сознание. Передовая интеллигенция Голландии не могла оставаться в стороне. Книги Мультатули, особенно его «Макс Хавелар» и «Письма из колоний», встретили горячий отклик среди интеллигенции и мыслящих рабочих.