Свердлов

Правде эсеры закончили свое фракционное заседание раньше большевиков. По заранее разработанному плану они решили взять на себя открытие Учредительного собрания, выдвинув для этой роли «старейшего» депутата — эсера Швецова.

Когда большевики занимали свои места в левом секторе зала, к месту председателя уже пробирался Швецов.

Свердлов в это время несколько задержался — после заседания фракции он на ходу продолжал инструктировать кого-то из товарищей.

— Яков Михайлович, идите, — обратился к Свердлову один из депутатов. — Все уже давно на местах. Как бы правые там какого-нибудь дебоша не учинили.

— Поспею, — широко и благодушно улыбаясь, ответил Свердлов… В этом «поспею» прекрасно выражены спокойствие и уверенность Свердлова. Он не придавал исключительного значения «торжественному» акту заседания Учредительного собрания, это была только досадная помеха на пути к укреплению Советского государства.

Швецов, воспользовавшись отсутствием Свердлова, занял место председателя. Седобородый «старейшина» был встречен протестующими криками большевиков и левых эсеров. Напрасно Швецов размахивал звонком — рабочие, матросы и солдаты не хотели его слушать. Между тем Свердлов уже подходил к трибуне. Обычной своей размеренной походкой он направился к кафедре и, словно не замечая Швецова, отстранил его, взяв у него из рук массивный звонок.

«Это легкое движение руки, отметающее досадное препятствие, — вспоминает Л. Менжинская, — этот твердый, уверенный голос, умеющий заставить слушать себя разъяренную толпу, как будто воплощает основную черту его личности — непоколебимую волю». На левых скамьях и на хорах Свердлова встретили громом аплодисментов. Правые обрушили на него поток протестов. Свердлов выждал несколько секунд и затем, перекрывая могучим голосом шум зала, начал: «Исполнительный Комитет Советов рабочих и крестьянских депутатов поручил мне открыть заседание Учредительного собрания». В зале установилась тишина. «Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, — продолжал Свердлов, — выражает надежду на полное признание Учредительным собранием всех декретов и постановлений Совета Народных Комиссаров».

Луначарский, описав в своих воспоминаниях эту сцену, справедливо отметил, что «она психологически предопределила все дальнейшее течение этого заседания. С этой минуты и до конца левые все время проявляли огромное самообладание. Центр, еще кипевший от маленького холодного душа Свердлова, как будто сразу осел и осунулся: в этом каменном тоне они сразу почувствовали всю непоколебимость и решительность революционного правительства».

В левом секторе Таврического дворца движение. Большевики и левые эсеры встают, и в воздухе сначала неуверенно, а затем все тверже звучат строки «Интернационала». Мощно подхватывают гимн социалистической революции рабочие и матросы на хорах. Нехотя, вяло поднимаются центр и правая часть собрания.

Когда под сводами огромного зала стихают звуки пролетарского гимна, Свердлов оглашает «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Свердлов перечисляет исторические акты Совнаркома и ВЦИКа, которые пролетарская революция предлагает принять Учредительному собранию. «Позвольте надеяться, — говорил Свердлов, — что основы нового общества, предуказанные в этой декларации, останутся незыблемыми и, утвердившись в России, постепенно охватят и весь мир».

Представитель правых эсеров Лордкипанидзе, выступая «к порядку», заявил, что Учредительное собрание не может открывать «представитель какой-то власти», и пренебрежительно махнул при этом рукой в сторону Свердлова. В зале поднялись гневный гул, протестующие возгласы, ни одного слова эсера уже не было слышно.

Немалая нужна была выдержка, чтобы держать в узде возбужденный, готовый каждую минуту разразиться бурным протестом левый сектор и хоры и терпеливо выслушивать речи «людей с того света».

Свердлов бросил быстрый взгляд на Ленина. Владимир Ильич сидел на ступеньках с левой стороны трибуны, насмешливо улыбался и что-то быстро записывал. Много лет спустя эта запись увидела свет. «После живой, настоящей, советской работы, — писал Ленин. — среди рабочих и крестьян, которые заняты делом, рубкой леса и корчеванием пней помещичьей и капиталистической эксплуатации, — вдруг пришлось перенестись в „чужой мир“, к каким-то пришельцам с того света…

Точно история нечаянно или по ошибке повернула часы свои назад, и перед нами вместо января 1918 года па день оказался май или июнь 1917 года!

Это ужасно! Из среды живых людей попасть в общество трупов, дышать трупным запахом, слушать тех же самых мумий „социального“, луиблановского фразерства, Чернова и Церетели, это нечто нестерпимое»[71].

146 депутатов голосуют за «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», 237 — против. Это означает, что Учредительное собрание отвергает Советскую власть, завоевания Октябрьской революции. Большевики требуют перерыва для фракционного совещания в связи с исходом голосования.

На фракции было решено, что в зал вернется только представитель большевиков, который и огласит написанную Лениным декларацию об уходе из буржуазного парламента. Как смертный приговор Учредительному собранию прозвучали в Таврическом дворце слова декларации: «Прения в течение целого дня показали воочию, что партия правых эсеров, как и при Керенском, кормит народ посулами…

Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания»[72].

Ораторы все еще выходят на трибуну, оглашаются все новые заявления, но «учредилка» уже кончается. Вслед за большевиками через некоторое время покинули Учредительное собрание левые эсеры, затем мусульманская группа…

Через два дня Яков Михайлович просматривал письма, подготовленные Секретариатом ЦК в местные организации. В одном из писем Е. Д. Стасова писала: «Была я на открытии Учредительного собрания. Никогда я не переживала более гнусного впечатления: это была пустая и высокопарная болтовня… Заключительного аккорда я не дождалась, но сегодня один товарищ рассказал, что дело было так: после ухода левых эсеров пришел матрос и заявил, что караул крайне утомлен (это было часов в 5 утра) и просит прекратить заседание. Несколько ораторов вышли с громкими словами о том, что пока они не решат вопроса о земле, до тех пор не разойдутся и что лягут здесь трупами. Матрос пришел вторично и уже раздраженно повторил прежнее. Чернов… до того разволновался и перепугался, что разронял все бумажки из рук, сейчас же стал закрывать заседание… Меньше чем в 5 минут зал опустел. Матрос со смехом сказал: „Вот так легли трупами“. От трагического до комического — один шаг», — заключила Стасова.

Свердлов хорошо знал этого матроса — это был Анатолий Железняков. В день 5 января, после ухода большевиков из Таврического дворца, Яков Михайлович передал Железнякову записку Ленина: не допускать насилий по отношению к контрреволюционной части Учредительного собрания, свободно выпускать всех из Таврического дворца, никого не впускать в него без особого приказа. Начальник караула Железняков выполнил этот приказ… Он только не стал дожидаться, когда эти «мертвецы» окончат свое заседание.

В словах Анатолия Железнякова: «Я прошу покинуть зал заседаний» — был слышен голос всей рабоче-крестьянской России. Ленинская тактика по вопросу об Учредительном собрании одержала блестящую победу. Большевики подвели народ к самым стенам Учредительного собрания, дали возможность миллионам людей убедиться в том, чего стоит это сборище прислужников буржуазии.

6 января Ленин выступил на заседании Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета с докладом о роспуске Учредительного собрания. Бурными аплодисментами встретил советский парламент слова Ленина: «Народ хотел созвать Учредительное собрание — и мы созвали его. Но он сейчас же почувствовал, что из себя представляет это пресловутое Учредительное собрание. И теперь мы исполнили волю народа, волю, которая гласит: вся власть Советам»[73].

71

В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 35, стр. 229.

72

В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 35, стр. 228.

73

В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 35, стр. 241.