Святослав

Конечно, отправляясь из Киева собирать дань со славян, русы с последними особо не церемонились. И восточные, и византийские, и латиноязычные источники сообщают о торговле русов рабами. Арабский автор Ибн Фадлан, например, описывая свое путешествие на берега Итиля (Волги) около 922 года, рассказывает о русах, доставлявших сюда рабов для продажи, и приводит молитву такого купца: «„О, мой господь, я приехал из отдаленной страны, и со мною девушек столько-то и столько-то голов и соболей столько-то и столько-то шкур“, – пока не назовет всего, что прибыло с ним из его товаров»{68}. Взимая таможенную пошлину с русов, царь волжских болгар, наряду с прочим товаром, получал и рабов: «Если прибудут русы или же какие-нибудь другие (люди) из прочих племен с рабами, то царь, право же, выбирает для себя из каждого десятка голов одну голову»{69}. О том, как русы поставляли «живой товар» в Константинополь, уже было сказано в предыдущей главе. Любопытно, что русско-византийский договор 944 года, обращая особое внимание на процесс поиска и возвращения раба, убежавшего от русов в Византии, чуть ниже подробно определяет условия выкупа русами своих соотечественников, попавших в рабство к грекам. При этом выкуп русских рабов представляется обязанностью русской стороны, такой же, как выкуп Византией греков-христиан у варваров. Получается, что, с одной стороны, русы активно торгуют рабами, а с другой – стремятся выкупить из рабства у иноземцев своих соотечественников. Выйти из этого противоречия можно, лишь вспомнив сообщение арабского географа начала X века Ибн Русте о том, что русы «нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар (Хазарию и Волжскую Болгарию. – А. К.) и там продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян»{70}. Таким образом, рабами, которыми торговали русы, были в большинстве своем славяне из подчиненных им племен{71}.

Господствующее положение, которое русы занимали среди прочих славянских племен, старательно подчеркивается и «Повестью временных лет», отражающей мировоззрение киевлянина XI века – потомка древних русов. Рассказывая о полулегендарном походе на Царьград столь же полулегендарного Олега, летопись отмечает: победив греков, русский князь велел им сшить шелковые паруса для руси, а «словеном кропинные». Под «словенами» здесь подразумеваются не словене ильменские – одно из восточнославянских племен, а славянские племена вообще, подчиненные Вещему Олегу и ходившие с ним в поход. Для нас важна даже не сказочность этой детали, а отношение киевского летописца к славянам. Оно прослеживается и в рассказе «Повести» о нравах славянских племен: «Все эти племена имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания, и каждые – свой нрав. Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливы перед снохами своими и сестрами, матерями и родителями; перед свекровями и деверями великую стыдливость имеют; имеют и брачный обычай: не идет зять за невестой, но приводит ее накануне, а на следующий день приносят за нее – что дают. А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели всё нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как и все звери, ели всё нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни, и здесь умыкали себе жен по сговору с ними; имели же по две и по три жены. И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду, и возлагали на эту колоду мертвеца, и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах по дорогам, как делают и теперь еще вятичи. Этого же обычая держались и кривичи, и прочие язычники, не знающие закона Божьего, но сами себе устанавливающие закон». Через несколько страниц летописец сообщает, что «стыдливые» поляне «теперь зовутся русь». Возможно, прав академик Б. А. Рыбаков, и фраза летописца означает, что когда русь «стала во главе племенного союза, сложившегося в Среднем Поднепровье, ее имя постепенно вытеснило имена других племен»{72}. О полянах, превратившихся в русов и переставших быть исторической реальностью, к середине X века сохранились одни предания. Кроме летописца-киевлянина ни один источник не упоминает полян, да и для него они, как верно подметил тот же Рыбаков, – «этнографическая достопримечательность»: «Юридические памятники – договоры с греками (911 года и последующие) совершенно не знают полян; они имеют дело с государством Русью, с городами, но племенных названий не дают. Константин Багрянородный, знавший Русь внутреннюю и внешнюю, называет волынян, древлян, кривичей, дреговичей и „ленсанинов“, не знает именно полян… Среди летописных записей XII-XIII веков бытового, описательного характера часто проскальзывают упоминания древних племен, урочищ; в качестве географических ориентиров упоминаются кривичи, древляне, вятичи, радимичи, север, но полян и в этих записях нет. Столь же неуловимы поляне и территориально. Каковы достоверные пределы земли летописных полян? Попытки привлечения археологических материалов IX-XI веков оказались безрезультатны; племенные признаки полян к этому времени давно уже исчезли»{73}.

Действительно, в археологическом отношении поляне-русь являются самым загадочным племенем. В их земле не наблюдается преобладания какой-либо одной археологической культуры, что неудивительно, ведь их область представляла собой место соединения нескольких таких культур, а само расположение древнего Киева на оживленной водной магистрали с развитой системой притоков способствовало приливу на территорию Киевщины населения из разных восточнославянских областей. Анализ местных захоронений позволяет выявить присутствие не только представителей разных славянских племен, но и норманнов, финно-угров, хазар, торков. Это территория смешения этносов и культур – своеобразная «маргинальная зона»{74}. Пестрота местного населения бросалась в глаза даже в конце X – начале XI века. Вышеупомянутый хронист Титмар Мерзебургский, описывая Киев своего времени, отмечал, что людей здесь – «неведомое количество; они, как и вся та провинция, состоят из сильных, беглых рабов, отовсюду прибывших сюда, и особенно из быстрых данов»{75}. «Даны» – варяги, морские бродяги-разбойники. Называя население Киевщины «сильными, беглыми рабами», хронист, вероятно, демонстрирует пренебрежительное отношение к этому скопищу бродяг, грубо говоря отребью, стекавшемуся сюда из разных земель. Иначе и не мог смотреть на вещи человек, происходивший из знатного рода графов фон Вальбек.

Сам Киев времен Игоря, Ольги и Святослава представлял собой несколько поселений, разбросанных по киевским «горам», возникших в разное время и слившихся в одно целое лишь к концу столетия, во времена Владимира{76}. Возможным следствием смешанного в этническом отношении состава населения Киева и земель вокруг него является разноэтничность имен князей в русско-византийском договоре 944 года. В тексте соглашения русская сторона обращается к грекам со словами: «Мы – от рода русского послы и купцы», а затем приведен список послов: «Ивор, посол Игоря, великого князя русского, и общие послы: Вуефаст от Святослава, сына Игоря; Искусеви от княгини Ольги; Слуды от Игоря, племянника Игоря; Улеб от Володислава; Каницар от Предславы; Шихберн от Сфандры, жены Улеба; Прастен Тудоров; Либиар Фастов; Грим Сфирьков; Прастен от Акуна, племянника Игоря; Кары Тудков; Каршев Тудоров; Егри Евлисков; Воист Войков; Истр Аминодов; Прастен Бернов; Явтяг Гунарев; Шибрид от Алдана; Кол Клеков; Стегги Етонов; Сфирка (пропущено имя того, чьим послом был этот Сфирка. – А. К.); Алвад Гудов; Фудри Туадов; Мутур Утин». Далее следуют имена двадцати шести купцов, подписавших договор, и сообщается, что эти послы и купцы посланы «от Игоря, великого князя русского, и от всякого княжья и от всех людей Русской земли». Двадцать пять из сорока девяти имен, перечисленных в договоре впереди купцов, принадлежат послам, ездившим в Византию, а двадцать четыре – лицам, от имени которых эти послы выступали. Большинство имен имеет неславянское происхождение. Согласно наиболее распространенной точке зрения, в основном это имена скандинавского происхождения. Более взвешенной, однако, представляется позиция исследователей, утверждающих, что имена договора невозможно вывести из одного этноса: они принадлежат германскому, славянскому, угро-финскому, иранскому именослову{77}. Впрочем, имя не всегда непосредственно указывает на этническую принадлежность человека. У варварских племен, тем более живущих на перекрестках торговых путей и контактирующих с другими народами, многие имена оказываются заимствованными{78}. Вероятно, и в договоре 944 года часть имен заимствована, а часть принадлежит иноземцам, осевшим среди славян. В любом случае форма написания этих имен является сильно славянизированной. Не стоит забывать о том, что сами послы князей заявляют грекам, что они от «рода русского» и их послала «Русская земля», имея в виду область Среднего Поднепровья, Киевщину{79}. В этой связи важно замечание крупного специалиста в области истории средневековой Скандинавии А. Я. Гуревича о том, что «скандинавы долго чувствовали себя не норвежцами, шведами, датчанами, но членами лишь своего племени, жителями той или иной области»{80}. Оказавшись вдали от дома, они всегда подчеркивали свое происхождение из какого-то определенного места. А князья, их послы и купцы договора 944 года носили славянизированные имена, клялись Перуном и чувствовали себя выходцами из «Русской земли», русами{81}. И это притом что среди упомянутых в договоре князей не было представителей славянских племен, плативших русам дань! Русь выступает в договоре не только как особая политическая общность со своей властью, своими «законами» и «поконами», но и как общность этническая. Подчеркну еще раз – общность, противостоящая своим «пактиотам». Любопытно, что, убив Игоря, древляне заявили: «Вот убили мы князя русского; возьмем жену его Ольгу за князя нашего Мала…» Из этих слов видно, что и древляне не причисляли себя к «Руси», хотя их земли начинались недалеко от Киева{82}. Для характеристики русов очень интересно сообщение о них константинопольского патриарха Фотия, относящееся к началу 867 года. Он, в частности, упоминает «так называемый народ Рос», «для многих многократно знаменитый и всех оставляющий позади в свирепости и кровопролитии», который, «поработив живших окрест них», оттого чрезмерно возгордился{83}.

вернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернуться