Спендиаров

«Мы все были влюблены тогда! — воскликнул Налбандян, рассказывая о лете 1892 года, проведенном им в Симферополе. — Леня вздыхал по Кате, у меня был большой роман с Валей Спендиаровой, у Брунса — с Женей.

Спендиаровы жили в то время на Севастопольской улице в собственном доме. У них был громадный двор, где находилась лесная контора, и большой фруктовый сад. В глубине сада, под развесистыми абрикосами стояли две скамейки. Вечером мы собирались там и дурачились. В семействе Спендиаровых был такой тон: будучи в чудесных между собой отношениях, они постоянно подтрунивали друг над другом.

В доме на Севастопольской постоянно звучала музыка. Мурзаев и Леня пели Сашины романсы, я играл, Саша нам всем аккомпанировал. Как он замечательно аккомпанировал! Наталья Карповна сидела на диване и слушала. В отсутствие Афанасия Авксентьевича она буквально расцветала, особенно когда подле нее был Леня, без конца расточавший ей сыновнюю ласку.

Среди лета Спендиаровы отправились в Севастополь. Они остановились у Кидониса в «Гранд-отеле».! Я приехал позже. Как мы условились, Валя, одетая! в белое платье, ожидала меня на балконе. Помню, шумел прибой, из салона доносились звуки Сашиного вальса…

В этом салоне мы постоянно музицировали. Саша сочинил там «Романс для скрипки» и посвятил его мне, как первому его исполнителю[19].

Вечером мы гуляли на Приморском бульваре. Все шли «по-людски», по выражению сестер Спендиа-ровых, а Саша «не по-людски», непременно наткнется на кого-нибудь, зацепится… Что же касается Лени, он, как всегда, был душой общества».

Бедняга не знал в то время, что он и Казаринов исключены из Московского университета. Известие это вызвало целую бурю в его душе. «Мысль о том, что двери университета закроются для меня навсегда, — писал он из Москвы 18 октября 1892 года, — бросала меня в жар, и я не допускал такой несправедливости со стороны судьбы. Я только утешался тем, что все, что ни делается, то к лучшему. Как оно и оказалось…»

Оба студента были приняты в Дерптский университет.

«Относительно Саши ты можешь не беспокоиться, — писал Леня в том же письме отцу. — Я его прекрасно устроил в Москве, нашел ему няньку в лице Ермакова[20], который будет смотреть за ним, как за братом, так как он нас любит, как братьев. Он прекрасный, честный малый и пользуется всеобщей любовью. Все, так сказать, хозяйство на его руках, и Саше будет с ним так же хорошо, как со мной…»

Первое время Саша ужасно тосковал. Быть может, он бы перевелся вслед за братом в Дерпт, если бы не встреча, происшедшая у него в доме «Братолюбивого общества», на квартире Мельгуновых, где он поселился вместе с Ермаковым.

Одну из комнат занимала дочь воронежского помещика Эберле, приехавшая в Москву учиться пению. Звали ее Варвара Аполлоновна.

Как пишет в своих воспоминаниях ее подруга, Т.Л. Щепкина-Куперник, это была «высокая стройная девушка с зелеными глазами и темно-рыжими волосами цвета спелого каштана, освещенного закатом». Ее вторая подруга, Мария Павловна Чехова, вспомнив о ней, ласково улыбнулась: «Ну и нелепая же была Варя! Всегда нуждалась… а веселая! Смеялась безудержным, захлебывающимся смехом…»

Когда у Варвары Аполлоновны собирались гости, а это бывало очень часто, она садилась на ковер и пела русские песни, аккомпанируя себе на балалайке. У нее был негромкий, но красивый и задушевный голос. Впоследствии она пела в опере Мамонтова вместе с Шаляпиным. Саша с наслаждением разучивал с нею заданные ее педагогом пьесы. Она пела и его романсы. Они ей очень нравились. «Неужели у Вас пропадет искра божия, когда Вы пройдете теорию, гармонию и другие страшные вещи?» — спрашивала она его как-то в письме.

Варвара Аполлоновна была всего несколькими годами старше Саши, но относилась к нему, как к подростку: ласково и вместе с тем покровительственно.

Особенно она подчеркивала его молодость на людях. Девушка даже кокетничала покровительственным к нему отношением. Сашу это страшно смущало. Он и без того робел в обществе ее друзей, так отличавшихся от привычной ему молодежи.

Это были представители мира писательского, художественного и театрального. Из «пти же» они признавали только «литературные состязания», танцами же почти не увлекались. Расположившись в креслах, полулежа на диванах или усевшись группами на ковре, они большую часть вечера проводили в беседе.

Их разговоры отличались от горячих споров учеников консерватории, страстно ратовавших за господство отечественной музыки. С одинаковой непринужденностью и некоторой фамильярностью они обсуждали игру Сары Бернар и Сумбатова-Южина, весенние салоны в Париже и московские картинные выставки.

Казалось, вся современная артистическая жизнь отражалась в их беседах. Саша с интересом к ним прислушивался. Он постепенно привык к этим эмансипированным барышням с кокетливыми челками и подчеркнутыми турнюром осиными талиями, к этим молодым людям, разговаривающим в нарочито небрежном тоне.

Они любили острить, и предметом их шуток часто оказывался Саша, так же как и другие поклонники Варвары Аполлоновны. Сначала он относился к этому добродушно, но когда его чистая привязанность омрачилась ревностью, самая безобидная шутка усугубляла его страдания.

«Из Москвы нет никаких известий», — взволнованно писал Леня отцу. Саша не отвечал на письма, Его внимание было приковано к Варваре Аполлонов-не, к каждому слову, обращенному к ней другими мужчинами. Самые светлые, исполненные весенней радости мгновения были отравлены для него ревностью. «Я вспоминаю о том, — писал он Варваре Аполлоновне спустя год, когда время излечило его недуг и в памяти остались лишь отрадные воспоминания, — как мы с Вами ходили к заутрене, как разговлялись потом у Кувшинниковых, как я дулся на Вас за то, что с Левитаном Вы похристосовались два раза, а со мною раз…»

Один за другим возникали его новые романсы, Варвара Аполлоновна пела их с чувством, возбуждавшим в нем смелые надежды. Но едва он приступал к объяснениям — она начинала подшучивать над ним.

Между тем наступили и минули напряженные дни экзаменов. Саша перешел на пятый семестр. Но его здоровье и душевное состояние вызывали у Ермакова серьезные опасения. Он был страшно худ…

Однажды, незадолго до отъезда Варвары Аполлоновны в деревню, у нее собрались гости. Среди них был некто Стахович — высокий усатый молодой человек с испытующим взглядом выпуклых глаз. Сначала все шло спокойно, но перед самым разъездом гостей наступило неизбежное разрешение Сашиных страданий. Показалось ли ему или так было на самом деле, но в этот вечер Варвара Апрллоновна вела себя с ним особенно покровительственно. При этом она открыто кокетничала со Стаховичем. Саша вскочил. Присутствующие обомлели, пораженные метаморфозой, происшедшей с этим всегда таким кротким юношей. Он подошел вплотную к Стаховичу. Где-то раздался сдержанный смех, вызванный, как ему представилось, разницей в их росте. Он ринулся на соперника, но вдруг увидел в его руках трость. Страх быть избитым этим иронически улыбающимся барином остановил его. Он стал сокрушать все вокруг… Потом потерял сознание[21].

В Петербург, к Римскому-Корсакову!

«Наконец-то, дорогая Варвара Аполлоновна, я на родном юге, в своем семейном кругу, и тяжелое время экзаменов, нервных припадков, физических и нравственных потрясений мне кажется уже далеким прошлым, и я стараюсь не вспоминать о нем. Но ведь не все же я страдал:.страдания начались лишь в последние месяцы моего пребывания в Москве, а до этого я испытал много хорошего, отрадного; подле Вас мне было так же хорошо, как и здесь, в кругу моих сестер и матери; бывало и лучше. Вы не только возбудили во мне чувства искренней дружбы и привязанности к Вам, Вы служили источником моего вдохновения, наталкивали меня на новые произведения… Едва я только приехал в Симферополь, как почувствовал прилив нового вдохновения и сочинил романс, который я уже давно задумал, на чудные слова П. Козлова. Этот романс я посвящаю Вам, если только не надоели Вам мои посвящения; но что ж делать: опять-таки посвящаю «той, которая вдохновила меня…»[22].

19

Из воспоминаний И.Р. Налбандяна: «Когда я показал «Романс» своему профессору Л.С. Ауэру, он пришел в восторг. Кашперова, ученица Рубинштейна, сидела тогда у него в классе. Ауэр сказал ей: «Как горячо написано и какое горячее исполнение!»

20

Александр Никитич Ермаков — соученик А. Спендиарова по гимназии.

21

В 1944 году мне удалось обнаружить письма А.Д. Спендиарова к В.А. Эберле, умершей в тридцатых годах от паралича. Передавая письма, сестра Варвары Аполлоновны сообщила мне, что в течение всей своей болезни, длившейся годы, Варвара Аполлоновна хранила эти письма под подушкой.

22

Романсы, посвященные В.А. Эберле: «Нет вопросов давно» на слова В. Соловьева, «Еще я не люблю» на слова С. Минского, дуэт «Умчимся» на слова Н. Языкова, «Дитя, не плачь» на слова П. Козлова.