Страница 24 из 29
Идею сепаратных переговоров с украинцами энергично поддержал германский император [297] , и, хотя 3 января по н. ст. выяснилось, что прибывшая в Брест украинская делегация [298] не имеет полномочий на подписание соглашений, на следующий день неофициальные переговоры начались [299] . Украинская делегация указала, что относится безразлично к месту ведения переговоров; что уполномочена вести сепаратные переговоры от имени независимой Украинской республики; претендует на северную часть Бессарабии и южную половину Холмской губернии; не настаивает на открытости переговоров и принимает принцип обоюдного невмешательства во внутренние дела [300] . «Украинцы сильно отличаются от русских делегатов, – записал Чернин в дневнике. – Они гораздо меньше революционны, обнаруживают гораздо больше интереса к собственной стране и меньше интереса к социализму. Они, собственно, не заботятся о России, а исключительно об Украине» [301] .
Перед украинской делегацией стояли конкретные задачи. Она хотела использовать признание самостоятельности Украины немцами и австрийцами, заручиться согласием советской делегации на участие украинцев в переговорах как представителей независимого государства и после этого начать предъявлять к обеим сторонам территориальные претензии. Германии же и Австро-Венгрии важно было вбить клин между украинской и советской делегациями и, используя противоречия двух сторон, подписать сепаратный мир хотя бы с одной Украиной [302] . 6 января по н. ст. на формальном заседании представителей Украины и Четверного союза украинцы объявили о провозглашении Радой независимости Украины и о том, что Украина не признает над собою власти СНК. Вместе с тем украинская делегация указала, что Украина согласится лишь на такой мирный договор, под которым будет стоять подпись ее полномочных представителей (а не членов советского правительства), причем готова подписать с Четверным союзом сепаратный мир даже в том случае, если от подписания мира откажется Россия [303] .
9 января по н. ст. состоялось первое после перерыва пленарное заседание. Констатировав, что установленный десятидневный срок для присоединения держав Антанты к мирным переговорам давно прошел, Кюльман предложил советской делегации подписать сепаратный мир, а Чернин, от имени Четверного союза, согласился в принципе с тем, чтобы акт подписания договора проходил не в Брест-Литовске, а в каком-то другом месте, определенном позже. На пленарном заседании 10 января по н. ст. Германия и Австро-Венгрия признали самостоятельность прибывшей в Брест украинской делегации и поставили в повестку дня заседаний делегаций вопрос о независимости Украины. Троцкий в этом вопросе согласился с немцами и австрийцами, указав, что «при полном соблюдении принципиального признания права каждой нации на самоопределение, вплоть до полного отделения», советская делегация «не видит никаких препятствий для участия украинской делегации в мирных переговорах» и признает представительство украинцев [304] .
Считается, что Троцкий допустил ошибку, так как это признание автоматически поставило вне закона прибывшую в Брест-Литовск делегацию украинских большевиков [305] . Однако не следует думать, что решение Троцкого было скоропалительным. Троцкий пробовал «столковаться» с представителями Украины «об их вхождении в общую делегацию» России [306] , дабы потом заменить одних украинских делегатов – сторонников Рады, на других – сторонников большевиков. Переговоры между Троцким и украинской делегацией продолжались весь день 26 декабря (8 января) [307] . Не ясно, о чем именно стороны договорились, но 28 декабря (10 января) Троцкий от имени советской делегации выступил с заявлением, которое нельзя было трактовать иначе, как признание независимой Украины во главе с правительством Рады.
Позже советская историография (от сталинских до брежневских времен) квалифицировала согласие Троцкого на участие в переговорах украинской делегации во главе с членом Партии украинских социалистов-революционеров Всеволодом Александровичем Голубовичем как предательство [308] . При этом, как отмечает историк А.В. Панцов, авторы соответствующих работ никогда не ставили вопроса, почему это «предательское поведение» не вызвало возражений ни со стороны других членов советской делегации, ни со стороны ЦК большевистской партии и советского правительства [309] . На деле же отношение Троцкого к участию делегации Центральной рады в переговорах было явным тактическим маневром, а в более широкой исторической перспективе – лицемерием, вообще свойственным национальной политике большевиков на всем протяжении их деятельности. С одной стороны, Троцкий зачитал следующую декларацию: «Заслушав оглашенную украинской делегацией ноту Генерального секретариата Украинской Народной Республики, российская делегация в полном соответствии с признанием за каждой нацией права на самоопределение вплоть до полного отделения заявляет, что, с своей стороны, не имеет никаких возражений против участия украинской делегации в мирных переговорах». С другой стороны, глава советской делегации тут же подчеркивал, что процесс национального самоопределения Украины не завершен, намекая тем самым, что полномочия украинской делегации признаются временно, лишь до победы большевиков на Украине, ибо только тогда, мол, завершится национально-государственное становление Украины [310] .
Делегация Голубовича занимала на переговорах более или менее самостоятельную позицию, прибывшие же в Брест представители Всеукраинского ЦИКа В.М. Шахрай и Е.Г. Медведев послушно выполняли волю Москвы в лице наркома Иностранных дел [311] . Конфликт по украинскому вопросу все более разрастался и нагнетался. В конце концов Троцкий объявил правительство Центральной рады контрреволюционным, буржуазным правительством, а делегация Рады, в свою очередь, и не без основания, называла харьковских представителей марионетками, находившимися на службе Москвы. В дневнике О. Чернина запечатлена сцена, которую он наблюдал во время одного из наиболее острых выступлений Голубовича против советского правительства: «Троцкий был в столь подавленном состоянии, что вызывал сожаление. Совершенно бледный, с широко раскрытыми глазами, он нервно что-то рисовал на… бумаге. Крупные капли пота текли с его лица. Он, по-видимому, глубоко ощущал унижение от оскорблений, наносимых ему его согражданами в присутствии врагов» [312] .
На утреннем заседании 12 января по н. ст. советская сторона и страны Четверного союза еще раз, теперь уже официально, подтвердили признание полномочий украинской делегации вести переговоры и заключать соглашения [313] . Однако в тот же день ЦИК Советов Украины, спешно образованный большевиками Украины в Харькове, послал председателя ЦИКа Е.Г. Медведева [314] , народного секретаря по военным делам В.М. Шахрая [315] и народного секретаря по просвещению В.П. Затонского [316] на конференцию в Брест как полномочную делегацию Украины [317] . Но когда новые делегаты попытались получить право голоса на переговорах, Кюльман указал Троцкому, что тот не сообщил ранее о наличии еще одной делегации, претендующей на роль представителей украинского народа [318] . Тогда 2(15) января нарком направил украинской делегации ноту, в которой говорилось, что «дело идет о жизненных интересах трудящихся масс России и Украины» и «мы не только публично снимаем с себя всякую ответственность за ваши переговоры, но и непосредственно обращаемся к Украинскому Центральному Исполнительному Комитету в Харькове с приглашением принять все меры к тому, чтобы интересы Украинской Народной Республики были достаточно ограждены от беспринципной и предательской закулисной игры делегации Генерального Секретариата» [319] .
Троцкому пришлось уступить, причем не только в украинском вопросе. Он соглашался на образование комиссии для рассмотрения территориальных и политических вопросов, то есть на обсуждение аннексий под прикрытием самоопределения народов; признал право на самоопределение Финляндии, Армении, Украины, Польши и прибалтийских провинций; обязался как можно скорее вывести русские войска из Персии [320] . Но это были словесные уступки, на которые Троцкий шел в рамках общей тактики затягивания переговоров. Одновременно преследовался и политический момент: Троцкий демонстративно подчинялся диктату. Не случайно вывод, который сделал Кюльман, заключался в том, что Троцкий не хочет заключать мир, а «стремится вынести из дискуссий материал для агитации», чтобы «прервать переговоры и обеспечить себе эффектный отход» [321] .