Улугбек

Астрология мирно уживалась с религией. Они помогали друг другу держать людей на коленях перед небесами. Но астрономия всегда, на протяжении всей истории человечества, подтачивала, сотрясала те опоры, на которых покоились небеса. Чем глубже проникали ученые в тайны неба, тем меньше там оставалось местечка, где еще мог бы прятаться бог.

Так было и с Улугбеком. Научные занятия постепенно подрывали в нем религиозность. В эти годы среди приближенных Улугбека появляются философы и вольнодумцы.

Среди тех, кого слишком старательные доносчики изображали замешанными в покушении на Шахруха, оказался шейх Касим-и Анвар. Он был весьма уважаемым в Герате человеком, и это начало задевать властолюбивую Гаухар-Шад. Воспользовавшись тем, что покушавшийся на правителя был вхож в дом шейха, она решила разделаться с Касим-и Анваром. Напрасно тот вполне резонно говорил, что в его доме побывал за долгие годы не только преступник, но и весь Герат. Казнить Касим-и Анвара не решились, опасаясь, как бы это не вызвало волнений, но из города его изгнали.

Шейх нашел прибежище в Самарканде. Вскоре Улугбек так сблизился с ним, что даже называл себя его мюридом, не боясь того, какой гнев это вызовет в Герате.

Жаль, что мы не знаем больше ничего достоверного об этой дружбе и о тех беседах, которые вел Улугбек с шейхом.

Касим-и Анвар был, видимо, интереснейшим человеком. В молодости на своей родине, в Азербайджане, он сблизился с хуруфитами, которых мусульманская церковь преследовала как злейших еретиков. Не изменил он свободомыслия и в поздние годы. Поэт Джами, учившийся недолгое время в медресе Улугбека, говорил:

— И сам шейх и его ученики, которых я часто видел и слышал, производили впечатление отступников от ислама и ни во что не ставили шариат.

Очень любопытное свидетельство, если вспомнить, что ведь одним из последователей шейха-безбожника был и Улугбек.

Так они спорили, трудились и познавали пути звезд, а на земле между тем жизнь шла своим чередом.

В своем доме за высоким дувалом на тенистой улице пригородного квартала Кафшир тихо и скромно жил Хаджа Ахрар. Во дворе у него вечно толпились дервиши в остроконечных шапках, важные суфии вели в тени на берегу арыка долгие проникновенные беседы. Каждый мечтал побеседовать с самим хаджой. Но он принимал в своих покоях далеко не каждого. И все-таки никто не уходил из этого дома обиженным. Тыквенные чашки дервишей, в которые они собирали подаяние, всегда наполнялись вкусной горячей похлебкой. Суфии уносили в кожаных мешочках щедрые суммы на переписку богоугодных книг. Не скупился Хаджа Ахрар и на богатые даяния для мечетей, мазаров «святых», сирым и убогим. Люди славили хаджу за такую доброту и дивились его щедрости. Они даже жалели его: ведь раздавая так много другим, хаджа сам скоро станет нищим.

Мало кто знал, что небольшой домик на тихой окраинной улице — лишь самое скромное и ничтожное из земных владений Хаджи Ахрара. В разных уголках страны у него были богатейшие поместья, где тысячи людей гнули спины и поливали своим потом поля, приумножая богатства «святого человека». Владения хитрого хаджи росли с каждым годом. Один кусок земли для него перекупят у какого-нибудь дехканина, попавшего в беду, ловкие управляющие. Другое поместье пожертвует какой-нибудь вельможа, растроганный поучениями хаджи и святостью его жизни. А из грошей складываются миллионы. К концу своей «праведной» жизни Хаджа Ахрар накопит таким образом тысячу триста земельных владений! Некоторые из них были так велики и обширны, что достигали площади в несколько тысяч джуфтигау каждое. А один джуфтигау равнялся количеству земли, которое может обработать крестьянин с парой быков за целый сезон. Хаджа Ахрар станет подлинным хозяином всего Мавераннахра.

Набожность вовсе не мешала хадже держать в железной строгости свое сложное хозяйство, разбросанное по всей стране. Наблюдал за порядком в каждом владении доверенный управитель. Хаджа Ахрар подбирал их всегда сам. Однажды чутье обмануло его. Управителем одного из владений оказался человек слишком честный и добрый, чтобы выжи-мать из крестьян такие доходы, какие требовал хаджа. Ахрар немедленно сместил его. Новый управитель был достаточно жесток, но и смел. Он ухитрялся обсчитывать даже Хаджу Ахрара. Когда тому доложили о проделках плута управителя и посоветовали прогнать его, хаджа цинично ответил:

— Зачем? Лучше вор, приносящий большой доход, нежели человек честный и правдивый, но дохода не приносящий. Вор получает и для себя и для меня, не так ли?

В душных, полутемных мастерских обливающиеся потом рабочие выделывали для хаджи знаменитую самаркандскую бумагу. Медлительные верблюды несли ее на своих горбах в Хорасан и еще дальше на запад, в страны неверных франков. Другие караваны везли в Моголистан и Китай хлопок, кунжут, рис с полей Хаджи Ахрара, а обратно привозили шелк, пряности, драгоценные камни, которые превращались в звонкую монету на прилавках самаркандских базаров. И пока Улугбек считает звезды, все больше несметных богатств стекается в маленький домик на окраине города, где, словно терпеливый паук, раскинувший паутину, сидит тихий и неприметный Хаджа Ахрар.

Он был неслышным, но всезнающим и всевидящим. Еще лучше, чем даже собственное хозяйство хаджи, была налажена его «духовная служба». Стоило ему произнести несколько слов тихим, вкрадчивым голосом — и через несколько дней дервиши уже разносили повеления «святого человека» по дальним городкам и селениям. Сам он не выступал с проповедями, не обличал Улугбека, не грозил нечестивцам вечными загробными муками. Но стоило ему только мимоходом проронить несколько слов — наутро эти слова уже гремели, приумноженные проклятьями, в какой-нибудь из городских мечетей.

Земные заботы нередко отрывали Улугбека от ученых трудов. Ему приходилось вспоминать, что он правитель, и заниматься государственными делами. В Моголистане шла подозрительная возня между вожаками отдельных племен. Было похоже, что враги там снова поднимали голову. Улугбек не открывал военных действий, «о ему пришлось заняться хитрыми дипломатическими интригами. И вел он их не очень честно, наживая себе все больше тайных врагов. Когда в Самарканд, ища у него защиты, приехали вожаки некоторых монгольских племен, Улугбек вероломно обманул их. Беглецов радушно встречали и приглашали войти в ворота крепости, якобы отведенной им для жилья. А у других ворот их ждали воины и отрубали головы. Это предательское избиение так поразило и потрясло всех в Моголистане, что от него даже стали вести новый счет годам, дабы и потомки не забыли о злодействе правителя Самарканда.

Обострялась и вражда с узбекскими ханами. Улугбек не мог им простить своего поражения и все время пытался внести раздор между узбекскими племенами и посадить во главе их своего ставленника. Ненависть накапливалась, и настанет время, когда она переполнит чашу терпения и поведет кочевых узбеков на Самарканд.

Немало хлопот и новых врагов приносили правителю и внутренние дела. Порой он бывал резок и крут, в запальчивости принимал несправедливые решения, и число озлобленных росло.

Главным казием Самарканда был «некий Мухаммед Мискин. Улугбеку довелось столкнуться с ним. Случай был казуистический, и правитель запутался в нем.

Как это делал частенько и Тимур, Улугбек порой участвовал в некоторых купеческих авантюрах. Он ссужал деньгами купцов, и те приносили ему часть прибыли. Одному из купцов Улугбек дал как-то вместо денег драгоценный камень. Купец внезапно заболел и умер, не успев вернуть долга. Камень он к тому времени уже, видимо, продал или кому-нибудь заложил. Тогда Улугбек приказал забрать в казну все имущество покойного. Наследники купца воспротивились и пошли жаловаться на правителя казию Мискину, который славился своей неподкупной честностью.

Улугбек, конечно, не явился на суд, послав туда двух придворных как свидетелей своей сделки с купцом. Казий не испугался принять решение, обидное для правителя. Ему стали говорить, что правитель гневается. Тогда Мискин сказал придворным: