Страница 76 из 91
Рассказав эту историю, посол добавил, что и на Кубе и в Боливии, где Че тоже весьма гуманно обходился с пленным противником, армейцы должны были бы учиться у него человечности.
Воспользовавшись упоминанием Нуньесом страны, где погиб Гевара, я попросил высказать свое мнение о «боливийской геррилье».
Многие, кто пишет на эту тему, отметил он, обращают внимание на недостаточную подготовленность партизанского «очага» (я про себя сразу вспомнил слова Р. Дебре о заметной «импровизации» в деятельности отряда), но главное было в другом — в «огромной идеализации» Геварой и людей, и обстоятельств. Я напомнил послу слова английского философа Честертона: «Каждый человек по-своему идеалист, но вот беда: часто их идеал — ошибочный». Это так, подтвердил собеседник, хотя идеал Че, его мечту о свободном и справедливом обществе вряд ли можно назвать ошибкой. А идеализировал он многое. Мы как-то, заметил Нуньес, крепко с ним поспорили по этому поводу, когда работали вместе в ИНРА.
Вернувшись к обвинениям Че в недостаточной подготовке партизанской акции в Боливии, А. Нуньес заметил, что тот, кто это утверждает, упускают из виду два очень важных обстоятельства. Во-первых, то, что подготовка велась в условиях такой суперсекретности, что даже ближайшее окружение Фиделя не было посвящено во все детали, что может вести, естественно, к неправильным выводам по этому вопросу. Вспомни, сколько спекуляций было в мире по поводу его «исчезновения» с Кубы. Писали, что видели его с перонистами Аргентины, партизанами Колумбии и Перу, что он был застрелен якобы ненавидевшим его О. Дортикосом прямо на заседании кубинского Совмина, что был изгнан с Острова и скитается в поисках смерти в Амазонии. Кубинские «гусанос» в Штатах тоже внесли свою лепту. Перефразировав бельгийскую песню, они напевали в Майами: «Тинтин (так они прозвали Че. — Ю.Г.) потерялся, Тинтин потерялся, где же он, Тинтин?»
(Прим. авт.: Я действительно был наслышан о разных «версиях» пропажи кубинского министра. Дочь генсека КП Венесуэлы Мачадо якобы даже сказала знакомому журналисту: «Если поедешь на Кубу и увидишь Фиделя, спроси от имени моего отца, сидящего в венесуэльской тюрьме, куда он девал Че?!»)[382].
Во-вторых, сказал посол, часто забывают, что Гевара, оказавшись на боливийской территории, отнюдь не собирался тут же начинать боевые действия. Самое раннее, он намеревался сделать это через год, но ряд буквально роковых обстоятельств вынудили его, как говорят военные, принять бой. Ведь Че вообще не думал о скорой победе. Скорее он был готов к длительной борьбе в течение многих лет (именно партизанская война это позволяет), пока не разгорится большой пожар освободительной войны на континенте...
Посол подошел к книжной полке, взял оттуда книгу с портретом Э. Гевары на обложке и продолжал:
— Вот, посмотри Дневник Че. Описывая все удачи, поражения и тяготы партизанской жизни, в которой отмечает предательство, скаредность, трусость, эгоизм у отдельных бойцов, вместе с тем в ежемесячных резюме Эрнесто всякий раз идеализирует партизан. Он пишет: «У всех бойцов мораль на высоте» и т.п.
— Может быть, это результат его высокого оптимистического настроя? — прерываю я рассуждения посла.
— Тут я с тобой полностью согласен. Только добавлю: огромного оптимизма. Че действительно был, как говорят, неисправимым оптимистом. Вся его натура романтика, бунтаря, поэта дышала оптимизмом. Я бы даже сказал, излучала его.
— И при этом, — заметил я, — совершенно скептическое отношение к своему здоровью: стою на слабых ногах, с дырявыми легкими, долго не проживу и пр.
— Это ты верно подметил, — сказал Нуньес, — но это скорее беспощадный диагноз медика, чем оценка своих сил борцом.
Зная о том, что вторая жена Гевары, Алеида, и супруга Нуньеса, Лупе, были обе бойцами Повстанческой армии и дружили, я поинтересовался у посла, дружили ли их семьи, как говорится, домами.
— К сожалению, практически нет, — признался мой собеседник, — ты же знаешь, как все мы тогда работали, особенно Че, который выступал сразу в нескольких ипостасях и по существу был правой рукой у Фиделя. А что касается наших «половинок апельсина» (так латиноамериканцы называют свои «половины». — Ю.Г.), то обе были «максимально загружены» проблемой роста кубинского населения... Правда (Антонио лукаво улыбнулся), я всегда в душе завидовал Че, к семье которого прибавлялись как девочки, так и мальчики, а мы с Лупе в «поисках мальчика» сподобились родить только четырех дочек... (Прим. авт.: Супруги на Кубе, имеющие только дочерей, при очередной беременности жены говорит: «Снова ищем мальчика».)
Вспоминая о первых годах после победы революции, посол заметил, что Э. Гевара интересовался буквально всем. Например, работая в ИНРА, активно поддержал идею создания на селе так называемых народных лавок, в которых все товары продавались крестьянам почти по себестоимости, за счет исключения из торговой цепочки посредников. Или проблема питания. До революции подавляющее большинство жителей Кубы потребляло мало белков. По данным экспертов ООН, после Второй мировой войны на продукты животного происхождения приходился лишь 21% (по калорийности) среднедушевого рациона кубинцев (в США — 41%). Остро стояла и проблема структуры питания, в том числе и у обеспеченных слоев. В условиях жаркого тропического климата кубинец не только ел много жирного вообще, но в составе потребляемых им жиров значительно преобладал свиной жир (лярд или шпик), и крайне мало потреблялось растительного масла. По словам Нуньеса, это объяснилось не только сложившимися традициями, но и более низкой ценой упомянутого жира по сравнению с растительными маслами.
Э. Гевара, не понаслышке, а как врач, знавший, как много на Кубе больных, страдающих печенью, холециститом и т.п., придавал большое значение решению этого вопроса (см. его выступление «Революционный врач» перед кубинскими медиками, вошедшее в Приложения к этой книге). Он видел и экономическую сторону данной проблемы: США традиционно поставляли на Кубу по бросовым ценам почти не употреблявшийся ими свиной жир. При таких ценах, а также при отсутствии необходимых перерабатывающих мощностей растительного сырья на Острове производить другие виды жиров (из растений) было делом нерентабельным. (Прим. авт.: К этому стоит добавить, что многие масличные культуры, особенно подсолнух, являются растениями «длинного дня» и в условиях кубинских субтропиков произрастают плохо.)
По предложению Че Гевары, правительство Кубы подняло цену на лярд и путем ряда мер снизило цены на растительные масла. При этом Че часто повторял, сказал Нуньес, что мы должны думать не только об экономической выгоде, но и о здоровье народа.
Добавим к этому, что уже в 1960 году средний рост потребления продовольствия на Кубе составил 40%, а рост потребления мяса — 50%. Трудящиеся стали потреблять больше молочных, рыбных и других продуктов, почти недоступных им в прежние времена[383].
В другой раз снова разговор у нас с Нуньесом Хименесом зашел о «героическом партизане». Зная о том, что Антонио многократно бывал в Советском Союзе (кстати сказать, он возглавил первую официальную делегацию Кубы в СССР), имел там много друзей и вообще был высокого мнения о советских людях, я затронул тему «Че и СССР». При этом рискнул несколько в лоб поинтересоваться, не идеализировал ли он и нас, советских людей. Не скрою, исходя из нашей старой дружбы с Нуньесом, я рассчитывал на искренний, а не дипломатический ответ. И я его услышал:
— Пойми, Че просто не мог, насколько я его знал, не идеализировать своих единомышленников. Во-вторых, ему, быть может, больше, чем другим людям, было присуще чувство благодарности, будь то целая страна или отдельный человек. Мне думается, степень благодарности к СССР у него тоже видоизменялась. Если в первые месяцы после нашей победы в связи с вашей поддержкой Кубы она означала элементарное «спасибо», то спустя два-три года она превратилась в «большое спасибо, братья!».
382
El Mundo, Caracas, 1967, 11 oct.
383
См.: Куба. Ист.-этногр. очерки. Указ. соч., с. 85.