Высший пилотаж

— Иона... — выдохнула Маша.

Он лежал перед ней, ее спаситель, и кровь запеклась узкой полоской от носа к подбородку, а глаз совсем заплыл бесформенной багровой опухолью.

— Ионочка... — она заплакала от бессилья. — Иванушка...

Что же делать?! По крайней мере, он живой. Из груди вырывается хриплое тяжелое дыхание. Маша склонилась к его лицу, и тут в нос шибанул крепкий дух перегара. Она даже отшатнулась от неожиданности.

Он пьян. Крепко. Можно сказать, в стельку... Герой... Да как он сумел сладить с теми тремя? Грех так думать... Он успел вовремя, он защитил ее честь... Видимо, ярость придала ему силы. Это ее герой! Настоящий. Как в сказке явившийся на ее зов с нереальной, космической скоростью. По воздуху перенесся... Да, по воздуху! А что тут удивительного? Ведь воздух — его стихия. Милый, любимый... самый лучший... Здорово тебе досталось... Еще немного, и Маша рассталась бы со своей невинностью совсем не так, как видела в смутных, томительных мечтах. В которых... был ты.

В разбитом носу что-то забулькало, засвистело, словно закипающий чайник, и могучий, раскатистый храп сотряс всю деревянную дачу. Маше показалось, что даже стены задрожали. Он неудобно лежит. Это она слишком запрокинула ему голову... Маша немного подвинулась, переместив ее выше, так что макушка Ионы уткнулась в мягкую ложбинку живота. И словно горячая щекотка тут же пробежала по Машиному телу от этого прикосновения.

И вдруг мысль обожгла, заставила всю ее залиться мучительной краской стыда. Господи, он ведь видел, что с ней вытворяли эти гады! Видел ее растерзанную, голую, в разорванном белье, с безобразно растопыренными ногами... Хорошо, конечно, что он вырвал Машу из их рук, но... Как после этого она посмотрит ему в глаза?

Она словно увидела себя со стороны в этот жуткий момент, так, как видел это Иона. Все покровы сорваны, все тайны напоказ, бесстыдно и неприглядно. Безобразная картина... И он будет вспоминать ее всякий раз при взгляде на Машу. И она тоже теперь всегда будет помнить об этом...

Значит, это Иона привел в порядок ее одежду, прикрыл юбкой ее срам, укутал одеялом... Он касался ее тела, пока она была без сознания. Он видел все. Как пережить этот позор?

Маша закрыла глаза и застонала от горечи. Единственный мужчина, которому она могла бы позволить, подавив смущение, смотреть на нее обнаженную, лежал перед ней. Но теперь между ними встал барьер, который Маша будет не в силах преодолеть.

А пальцы тем временем легонько касались его волос, гладили щеку, словно напоследок хотели запомнить получше. А в голове билось отчаянное: «Никогда... больше никогда... ничего не будет...» Но пока он был здесь, рядом, Маша боялась даже пошевелиться, чтобы не причинить ему лишнюю боль и неудобство. Она не могла встать, чтобы найти в аптечке нашатырь, развести порошок бодяги для примочки... Хорошо бы дать ему горячего чаю или кофе... Но он, кажется, стал дышать ровнее. Пусть спит. Сон тоже лечит. Если у него сотрясение или перелом, все равно не стоит его беспокоить, перекладывать, поднимать: только хуже будет. Да и не справится она сейчас с ним, таким большим и тяжелым, сама ослабела, даже руки дрожат...

Она обхватила всклокоченную голову Ионы, словно баюкая, и обессиленно приткнулась рядом с ним на полу, сжавшись в комочек. Щека коснулась мягкой ткани его пиджака, будто пропитанной его теплом. Глаза сами собой закрылись, мысли пропали, весь мир куда-то исчез, словно провалился в разверзшуюся черную дыру...

Не хотелось думать о том, что будет, когда они оба проснутся. Что они скажут друг другу? Как сумеет Маша выдержать его взгляд?

Иона с трудом разлепил единственный здоровый глаз, когда только-только начало светать. Воробьи уже расселись по веткам кустарника и подняли неимоверный галдеж. Их чириканье отдавалось в тяжелой ватной голове будто стократно усиленное эхо.

Да, крепко они вчера с ребятами после баньки перебрали... Кажется, в холодильнике осталось полупаковки пива, надо попросить Степана принести. Где рация, черт побери?!

Иона повернул голову и уткнулся носом во что-то мягкое и теплое. Оно мерно вздымалось вверх-вниз, оно дышало...

Где он? Вместо шелковых фисташковых драпировок бревенчатые стены... И кто это спит рядом, свернувшись в калачик, согревая дыханием его бок? Спутанные пшеничные волосы волной рассыпались по полу, а под ними тонкая, золотистая от загара ручка с маленькими детскими пальчиками... Мысли ворочались с трудом, словно скрипучие жернова старой мельницы. Есть святое правило: при похмельном провале в памяти начинать с самого начала. Значит, так: они парились в бане, это Иона точно помнил. Потом пили под шашлыки, трепались... Вот... Кажется, что-то проясняется... Треп шел о бабах. Да! А потом Иона поехал к Маше... Словно короткие молнии, мелькнули в мозгу обрывочные воспоминания и сложились в стройную картину. Маша кричала, он ворвался в дом... Была драка... Ага, ясно, почему так болит глаз... Он вышвырнул этих подонков, которые напали на нее... А потом? Опять провал... Почему он лежит посреди комнаты на полу и почему рядом с ним Маша? Его голова на ее коленях... Она приводила его в чувство, тратила последние силы, а потом сама свалилась рядом в изнеможении?

Хорош герой! Нализался до поросячьего визга и рухнул в полном отрубе, а девчонка после такого стресса еще возилась с ним... Он вспомнил, какой беспомощной и растерзанной была Маша, какой ужас ей пришлось пережить... И, едва очнувшись, она подползла к нему, чтобы прийти на помощь...

Ионе сквозь землю захотелось провалиться. Вот уж позорище! Шершавый язык распух и с трудом ворочался во рту. Фу, словно табун ночевал... И разит от него, наверное... Сам себе противен. Он осторожно сел и посмотрел на нее. Так хочется зарыться лицом в эту пшеничную волну, подхватить на руки маленькое, легкое тельце, прижать к сердцу, поцеловать горько опущенные уголки тонких губ...

Да ее передернет от отвращения, едва она ощутит этот жуткий перегар! Не с такой рожей лезут объясняться к возлюбленным... Иона, пошатываясь, добрел до умывальника, плеснул в лицо водой, поморщился и глянул в зеркало. Ну красавец! Теперь неделю из дома не выходить... Спаситель хренов! А какой случай предоставила ему судьба! Как красиво все могло произойти... Просто индийский фильм! Отважный герой врывается в последний момент, спасает девушку из гнусных лап, расшвыривает бандитов, а потом берет ее на руки и нежно целует. А она в ответ обвивает руками его шею и шепчет сквозь слезы:

— Спасибо... милый...

— Не стоит, — мужественно говорит он. — Ты ведь знаешь, я всегда рядом.

— Да... — Она приникает головкой к его груди. — И так теперь будет всегда...

Диафрагма... затемнение... хеппи-энд. И вот он, как последний идиот, упустил такой шанс! Не может же он сейчас растолкать измученную девушку, склонить к ней свою измятую, вонючую рожу и косноязычно прошепелявить:

— Я был не прав...

— Пойди проспись, скотина. Потом поговорим, — ответит она. И это будет справедливо.

И нечего гордиться тем, какой он молодец. Ах, подоспел на помощь! Да если бы хмельная решимость не ударила в голову, не поехал бы он к Маше. И ведать бы не ведал, что с ней, цела ли, жива ли... Целый месяц избегал встреч, а ведь знал, что она одна сидит на своей даче, знал, сколько всякой шушеры шастает вокруг. Да такое с ней могло случиться в любой вечер, и тогда хоть обкричись, никто из соседей не услышит, дачка-то на отшибе... Иона тихонько приоткрыл дверь — они даже не заперли ее на ночь — и оглянулся.

Маленький комочек посреди комнаты тихонько сопел. Разорванная блузка чуть-чуть приоткрывала высокий холмик груди, одна длинная стройная нога вытянута, а вторая поджата к животу... Как будто Маша бежит во сне куда-то, а встречный ветер разметал, откинул назад волосы...

Нет, он не будет ее трогать, не будет тревожить чуткий болезненный сон. Он не хочет, чтоб она видела его таким... Иона медленно спустился по ступенькам, вышел за калитку и закрутил ее за собой проволокой, потом просунул руку сквозь штакетник и еще и щеколду повернул. Чтоб не возникло больше ни у кого искушения зайти в распахнутую ограду.