Высший пилотаж

— Ну попал в грозовую тучу, упал. Подумаешь! Бывает.

— А вот мы сейчас энцефалограммочку проверим. Может, у вас сдвиг. Не исключено, что в сторону суицидальных наклонностей.

— Типун вам на язык. По-вашему, я похож на самоубийцу?

— Очень, очень похожи. Я давно это замечал.

Тут доктор высунул язык и, сведя глаза к переносице, попытался разглядеть его розовый кончик:

— Типун не выскочил. Значит, я прав.

Валерий Сергеевич и впрямь напоминал Карлсона: он был мужчиной в самом расцвете лет, кругленьким, розовощеким, с короткими пухлыми ручками, с лукавым взглядом маленьких глазок.

«Пропеллера только ему не хватает, — говаривал Иоанн. — Но это не беда: одолжу, у меня-то этого добра предостаточно».

Соколов, смирившись, пробубнил:

— Чувствую, живым мне отсюда не выйти.

— Несомненно, если будете дергаться, — подтвердил врач. — А отвечать кому? Мне. Случись что — ваши ребятки меня линчуют. Так что будьте любезны...

— Ладно. Уговорили.

Иоанн прикрыл глаза. Тоска зеленая! Какая это скука — медицинское обследование. Кажется, что жизнь утекает из тела по этим проводкам... Ясно ведь и без мудреных приборов: никаких серьезных повреждений нет. А ребро — подумаешь, травма! На него даже гипс не надо накладывать.

Милый, добрый Карлсон! Он не понимает, что сейчас лучшим лекарством для пациента был бы отвар из трав, заваренный в большой эмалированной кружке. И чтобы поднесли этот напиток больному маленькие розовые пальчики. И чтобы шелковистый кончик светлой косы щекотал кожу, а яркие карие глаза застенчиво избегали встречи с его взглядом... Чтобы вместо накрахмаленных белых халатов рядом колыхались пышные оборки цветастого сарафана. А бретельки не прикрывали бы нежных плеч...

Ева... Святая Инесса... Мария.

Машенька Колосова.

...Тягач-катафалк приближался к цели своего скорбного путешествия. Эстакада уткнулась в высоченный глухой забор.

Тягач утробно засигналил — и часть забора бесшумно отъехала в сторону, освобождая путь. Оказывается, тут были автоматические ворота.

За оградой открылось обширное ровное пространство, похожее на полигон. Справа — большая плоская постройка ярко-голубого цвета — ангар. У его стены отдыхали, повернувшись к воротам хвостами, «Ми-2» и красавица «Алуэтта».

Слева — конструктивистское здание из стекла и бетона. Увидев прибывший катафалк, туда сразу побежали несколько гонцов.

Они взлетели по лестнице и ворвались в медицинский кабинет, где Карлсон обследовал Иоанна:

— Доставили!

Однако Соколов и сам уже услышал гудок. Не слушая больше возражений медицинского светила, он соскочил с лежанки и бросился к выходу как был: облепленный датчиками, обмотанный проводками.

Штекеры и клеммы повыскакивали из своих гнезд, приборы зашкаливало, какой-то сложный диагностический аппарат заискрил.

— Куда! Самоубийца! — заголосил Валерий Сергеевич.

— Пустяки! Дело житейское! — на бегу бросил ему Иоанн.

Обломки «Детройта» сгрузили на землю. Мужчины стояли вокруг погибшего биплана в суровом молчании.

Пожилой механик Даниил Семенович держался за рычаг управления, точно пытался прощупать человеческий пульс. Это не удалось, и механик констатировал смерть:

— Финита.

Он содрал с белой головы молодежную бейсболку. Все, кто был в головных уборах, последовали его примеру.

Соколов, босой, облаченный только в плавки и датчики, ощетинившийся проводами, вдруг опустился на колени и приник лбом к ветровому стеклу. Он не боялся, что выпачкается в машинном масле. Он привык к машинному маслу.

Люди с удивлением увидели, что его мощные плечи вздрагивают. Иоанн плакал.

— Дурит шеф, — тихо заметил кто-то из окружающих.

— Надо позвать Карлсона, — поддержал другой. — Пусть проверит: вдруг у Ионы сдвиг по фазе!

— А я его понимаю, — возразил третий. — Я тоже так ревел, в детстве, когда у меня сломался самокат.

— Так то — в детстве...

— Зато «Детройт» лучше самоката. Он летает.

— Летал, — поправили его, напомнив, что речь идет о покойнике. — Честно говоря, его срок вышел давным-давно, зажился старик.

— Об умерших — либо хорошо, либо ничего.

— Помолчим.

Помолчали.

А к ним уже колобком катился разъяренный Карлсон:

— Идиот! Параноик! Кретин с неустойчивой психикой!

Механик угрожающе шагнул ему навстречу:

— Вы о ком это, уважаемый?

— Сами знаете о ком!

К механику присоединились два вертолетчика — те самые, что забирали Соколова из «Солнечного»:

— Про нашего хозяина так... не принято. Нам это не нравится. Мы, знаете ли, можем обидеться.

Толстый Карлсон ничуть не испугался. Решительным движением пухлой ручонки он отодвинул в сторону рослых авиаторов:

— Для вас — хозяин, для меня — пациент. Ему нужен строгий постельный режим, ясно? А у него — пропеллер в заднице. Ну? Чего уставились? Ах как весело!

Летчики действительно начали пересмеиваться:

— Карлсон Ионе свой пропеллер одолжил!

У доктора был тонкий слух:

— Одолжил?! Он сам у меня его спер. И вставил себе в анальное отверстие. Думает, с высоты сигать без парашюта — все равно что плюшки воровать. А тут, дорогие мои, пахнет компрессией позвоночника и прочей прелестью. Я это утверждаю как опытный Карлс... то есть врач.

— Да он же здоров как бык, — растерянно проговорил механик, ошарашенный напором Валерия Сергеевича.

— И упрям как осел, — продолжил реплику смельчак доктор. — Ему надоели самолеты. Он хочет кататься в инвалидной коляске.

Иоанн тем временем поднялся. Лицо его снова было бесстрастно. Он даже слегка улыбался, слушая перебранку, вспыхнувшую по его милости.

Решил вмешаться:

— Валера, успокойся, мы все знаем твой девиз: «Лечиться, лечиться и лечиться, как говорил великий Гиппократ!»

Он поднял к небу руку, как некогда Ленин на многочисленных памятниках, и вдруг, резко побледнев, схватился за больной бок. Стиснув зубы, застонал и стал медленно оседать.

— Что делать, доктор? — робко спросил кто-то.

— Ловите! Встали, как истуканы, — скомандовал Карлсон, которого в этот миг все единодушно признали главным. — Ко мне его, на кушетку! Лечиться, лечиться и лечиться. Да.

Подумал и отдал дополнительный приказ:

— У дверей поставьте часовых. И чтоб нести вахту круглосуточно! Я его знаю: все равно предпримет попытку к бегству!

— Стрелять без предупреждения? — съязвил было механик, но товарищи тут же одернули его. Всем было не до смеха. Среди присутствующих не было человека, который не любил бы Иоанна Алексеевича.

Если Машина жизнь — как дома, так и на работе — протекала в «бабьем царстве», то Иоанн Соколов главенствовал в царстве сугубо мужском.

Он был единоличным владельцем большого частного аэроклуба.

Иоанн любил риск во всем: как в головокружительных полетах, так и в головокружительных коммерческих мероприятиях. Может быть, поэтому к нему были благосклонны как небо, так и деньги.

Но к личной роскоши и накоплениям он никогда не стремился: не любил ничего неподвижного, оседлого, стабильного. Средства его оборачивались так же стремительно, как движутся в небе реактивные лайнеры. Прибыль же тратилась на новые самолеты и на людей, которые обслуживали их. Все, кто имел отношение к аэроклубу «Гелиос», могли быть спокойны за свой завтрашний день. И за послезавтрашний тоже.

Штат клуба состоял в основном из бывших военных летчиков и десантников. Среди них были и ветераны Афганистана, и однополчане самого Соколова. В последнее время появился молодняк: ребята, отслужившие в Чечне.

Богатырский отряд, непобедимый. И все, как один, готовы были в случае необходимости встать стеной за своего шефа, которого они называли Ионой, а за глаза — Соколом.

Столь же предан Иоанну был его личный врач, смешной человечек по прозвищу Карлсон. Если бы срочно понадобилось, Валерий Сергеевич не задумываясь перелил бы Соколову собственную кровь, хотя сам не отличался безупречным здоровьем. Карлсона радовало, что группа крови у них с Ионой была одна и та же: первая, резус-фактор положительный.