Казанова

На мадридских балах Казанову познакомили с довольно необычной местной традицией: кавалер, желавший танцевать, должен был приходить со своей дамой, так как найти свободную было невозможно: женщины без сопровождения мужчин на бал не допускались. Казанова обратился за помощью к Мануцци. Молодой венецианец сказал, что тот, кто, подобно Казанове, не имеет в городе знакомых красавиц, может постучаться в любой дом, где есть девушка, и попросить дозволения у родных пригласить ее потанцевать. А так как все девушки бредят танцами, то родные, желая избежать девичьих слез и криков, следующих за отказом, обычно давали согласие, особенно когда кавалер был вовсе не знакомым, а значит, бал не станет предлогом для свидания с тайным любовником. После бала кавалер был обязан доставить девушку домой. Вместе с девицей обычно отправляли слугу проследить, чтобы кавалер, сговорившись с красавицей, не умыкнул ее на время для более пикантных удовольствий.

Казанова последовал совету Мануцци. Так, он познакомился с доньей Игнацией, дочерью испанского сапожника, занимавшегося исключительно починкой обуви и почитавшего за унижение снимать мерку с ноги клиента и производить примерку. Набожная донья Игнация долго сопротивлялась ухаживаниям Соблазнителя, боясь адского пламени и прочих мук, уготованных грешникам. Но опытному искусителю удалось сломить сопротивление красавицы, и не только ее. Отец доньи Игнации, очарованный манерами и обхождением Казановы, согласился на их любовь, полагая, что иностранец, сознавая, какую честь ему оказывают, женится на его дочери. Он дал понять, что решение сие далось ему с большим трудом, ибо ни один чужеземец по благородству и родовитости не может сравниться с испанцем. Соблазнитель всегда с легкостью давал любые обещания, а когда наступало время, с еще большей легкостью не исполнял их: не судьба… Так же поступил он и с доньей Игнацией, которая в конце концов вышла замуж за настоящего сапожника, самолично снимавшего мерку с ног клиентов. Отец ее скрепя сердце вынужден был согласиться с ремеслом зятя.

Донья Игнация утешала Соблазнителя все время его пребывания в Мадриде. Однако молва, точнее, одно из изданий «Мемуаров», приписывает Казанове еще одно мадридское приключение, совершеннейше в духе мадридских тайн и сочинения господина Потоцкого[70].

Напротив гостиницы, где остановился Казанова, стоял дом. Улочка, разделявшая два здания, была столь узка, что из окон одного дома было прекрасно видно, что делается у соседей. Через несколько дней, после того как Казанова поселился у себя в номере, он заметил, что каждое утро в окне напротив появлялась очаровательнейшая девушка, черноволосая, с алыми губками и огромными влажными глазами. Некоторое время она смотрела на улицу, а потом исчезала. Весь день в доме не было заметно никаких признаков жизни. Казанова махал красавице рукой, улыбался, закатывал глаза, но она делала вид, что не замечает его призывов (он был уверен, что она именно «делает вид»). Однажды вечером, размышляя о загадочной красавице, Соблазнитель вышел на улицу и принялся расхаживать напротив дома, где жила возбуждавшая его чувства девица. Неожиданно ставень на окне красавицы приотворился, показалась изящная белая рука и к ногам венецианца упали ключ и записка. Ключ был от узкой потайной двери загадочного дома, а в записке говорилось, как этим ключом воспользоваться.

Ровно в полночь, как и было указано, Казанова проник в темный дом. Женщина, плотно закутанная в плащ, взяла его за руку и осторожно повела по лестнице. Войдя в комнату, Долорес (так звали красавицу) сбросила плащ и приказала упавшему к ее ногам Казанове дать клятву, что он действительно ее любит. Целуя подол ее платья, пытаясь дотянуться до тонкой прелестной ручки, венецианец поклялся. Сейчас он вообще был готов пообещать все, что угодно, лишь бы Долорес согласилась подарить ему свою любовь. Глаза Соблазнителя постепенно привыкали к густому полумраку, и когда девушка приподняла полог кровати, он отчетливо различил на смятых простынях полуобнаженный труп молодого человека. Любовный фарс начинал оборачиваться драмой.

— Этот юноша был моим возлюбленным, — глухим голосом произнесла Долорес. — Но он обманул меня, и я его убила.

Выдержав паузу, она продолжила:

— Вы поклялись, что любите меня. Теперь поклянитесь, что избавите меня от этого трупа. Его надо вынести отсюда и бросить в реку.

Казанова поклялся еще раз. Он полагал себя истинно галантным кавалером, к тому же в нем проснулся азарт игрока: неожиданная развязка приключения будоражила его воображение. Такого с ним еще не случалось.

Через несколько минут он уже был на темной мадридской улице, удерживая на плече тяжелый сверток, где лежал труп убитого неизвестно кем человека, и, повинуясь женщине, не подарившей ему даже поцелуя, тащил труп к берегу. Вернувшись к себе, он хорошенько запер дверь и всю ночь промаялся без сна, пытаясь отогнать от себя навязчивые кровавые видения. Красавица в окне напротив больше не появлялась.

А через несколько дней у Казановы начались неприятности. Местным властям стало известно, что он хранит у себя под матрасом пистолеты. Обвинив его в тайном ввозе оружия в столицу, что по закону строжайше запрещено, его арестовали и посадили в тюрьму. А может, причиной были вовсе не припрятанные пистолеты, а выброшенный им в реку загадочный труп? Есть и такое предположение, хотя при аресте о ночной истории не было сказано ни слова. Впрочем, рассматривать ночные похождения при ярком свете дня бывает опасно…

Казанова оправдывался: путешественнику никак нельзя без оружия, эти пистолеты сопровождали его уже одиннадцать лет, без них он не раз стал бы добычей лихих людей. Оправдания не помогли, и Казанову отвели в многолюдную темную камеру, где ему с трудом удалось отыскать себе место на скамье. Поначалу венецианец хотел потребовать, чтобы ему принесли чистый соломенный тюфяк, но, убедившись, что пол обильно залит мочой, решил, что даром потратит силы и деньги, ибо через несколько часов тюфяк станет мокр и гадок. И он потребовал бумагу, чернила и перья. Не без труда (и не бесплатно) получив просимое, он тут же написал несколько писем и отдал их тюремщику, приказав непременно их отправить. Сиятельные имена адресатов (посланник Венецианской республики синьор Мочениго, всесильный министр, глава правительства граф Аранда[71], придворный художник Антон Рафаэль Менгс и прочие вельможи) произвели впечатление, и послания честь по чести были опущены в общественный почтовый ящик (в те времена почтовые услуги оплачивал получатель).

В камере, где царила невыносимая грязь и правили бал вши (Казанова с ужасом отмечал, что эти мелкие насекомые, тотчас на него набросившиеся, видимо, смущали его одного; остальные их просто не замечали), вместе с воришками и мошенниками сидели бедолаги, ставшие жертвами испанских предрассудков и пустого кармана. Некий бродяга-итальянец привлек внимание полиции тем, что, живя в Мадриде, не имел видимого источника дохода. Другой, кажется француз, завел себе умывальник с фигуркой голенького ангелочка, а краном для подачи воды служило крохотное мужское достоинство младенца. К несчастью для владельца умывальника, ваятель изобразил над головой младенца нечто, напоминавшее нимб, отчего кто-то из набожных соседей решил, что фигурка изображает Христа, и донес на владельца, обвинив его в том, что тот каждое утро умывается священной Христовой мочой.

Но каковы бы ни были истинные и мнимые проступки сокамерников, Казанова не нашел никого, кто смог бы душевно побеседовать с ним. Поэтому всю свою злость на местные порядки, весь свой яд он излил в письмах, прямо обвинив власти в желании погубить его. Ведь он предъявлял свои пистолеты на таможне, но почему-то там никто не посчитал нужным обратить на них внимание. Результат вовремя произнесенного (пусть письменно) слова не замедлил сказаться. Слуга, присланный Менгсом, принес хороший обед, что было отнюдь не лишним, ибо жидкий суп и грубый хлеб, коими кормили узников, не насыщали и были отвратительны на вкус. Ночь Казанова провел на лавке, лишь ненадолго забываясь сном: он боялся свалиться на покрытый нечистотами пол, а также что во сне у него вытащат кошелек или часы. Утром к нему прибыл посетитель: граф Мануцци. Казанову вывели из камеры и отвели в закуток, где можно было спокойно поговорить и приготовить шоколад, который Мануцци захватил с собой, дабы побаловать узника. Несмотря на усталость после дурно проведенной ночи, Казанова с жаром принялся обвинять мадридские власти, тюремные порядки, посланника, не почитающего долгом своим защищать законопослушных соотечественников… С трудом уняв разбушевавшегося Авантюриста, Мануцци сообщил, что граф Аранда сам займется его делом и не позже следующего дня Казанова будет на свободе. Принес он и еще одну хорошую новость: Мочениго получил из Венеции рекомендации на Казанову и в ближайшее время он собирается представить венецианца королю.

70

Ян Потоцкий (1761–1815), польский путешественник, этнограф, автор фантастического романа «Рукопись, найденная в Сарагосе» (1804).

71

Педро Пабло Абарка де Болео Аранда (1718–1798), граф, министр, проводил реформы и насаждал просвещение.