Шарлотта Корде

На полотне исписанный листок, зажатый в руке мертвого Марата[95], является второй запиской Шарлотты Корде, которая не была вручена адресату.

Сначала художник хотел представить сцену убийства Марата, но вскоре изменил свое решение из-за невозможности изобразить Шарлотту Корде без ущерба для образа Марата: показать убийцу мегерой означало унизить Марата, а показать подлинную Шарлотту означало сделать ее главной фигурой картины, доминирующей над погруженным в ванну телом Марата. И все же скорбное и величественное полотно Давида стало хранителем памяти не только об изображенном на нем Марате, но и о Шарлотте Корде. Сегодня, когда со дня трагической смерти Марата прошло более двухсот лет, многие при упоминании имени Марата говорят: «А, это тот, который в ванне на картине Давида», а при имени Шарлотты Корде: «Это, кажется, та, которая убила Марата, того, кто на картине Давида»…

Прах Марата предали земле в саду Кордельеров, под сенью деревьев, где, как говорят, он вечерами читал народу свою газету. Церемония, начавшаяся светлым летним вечером, завершилась поздней ночью, при свете факелов, придававшем похоронной процессии характер торжественный и мрачный. С наступлением темноты похоронное действо стало напоминать некий мистический обряд, исполняемый подпольной сектой, и только огромное стечение народа постоянно нарушало математически выверенное движение геометрически выстроенной процессии. Склеп Марата сделали в форме скалы из каменных глыб, символизировавших непреклонную твердость Друга народа. Вход в склеп преграждала толстая стальная решетка, на большом могильном камне высекли слова: «Здесь покоится Марат, Друг народа, убитый врагами народа 13 июля 1793 года». Одна за другой звучали речи, и в них, по словам Бредена, чаще всего говорили о бессмертии: Марат не умер, Марат не может умереть, Марат будет жить с нами вечно.

Культ Марата начался с торжественной церемонии перенесения сердца Марата в клуб Кордельеров, состоявшейся 18 июля. Почитатели с трудом отыскали в Париже сосуд, достойный принять сердце кумира: агатовую вазу с инкрустированной крышкой. В клубе, где отныне под потолком должна была висеть урна с сердцем великого человека, ораторы открыто называли Марата божеством и сравнивали его сердце с сердцем Иисуса. «О, драгоценные останки божества! Ты требуешь от нас отмщения, а твои убийцы еще живы! Скорее отомстим за Марата!» — восклицали они, хотя к этому времени Шарлотты Корде уже не было в живых. Но еще были живы жирондисты, канские беглецы, сообщники убийцы… словом, духовные наследники Марата были готовы, руководствуясь заветами своего кумира, начать рубить головы ради всеобщего счастья. Ради счастья тех, кому удастся сохранить голову.

Нашлись граждане, посчитавшие сравнение Марата с Господом неуместным. Так, гражданин Броше заявил: «Марата нельзя сравнивать с Иисусом, ибо Иисус породил суеверие и защищал королей, а Марат имел смелость раздавить их. И вообще, для республиканцев нет другого бога, кроме философии и свободы». Гражданин Морель, напротив, разразился речью, дабы убедить всех, что у санкюлота Иисуса и патриота Марата было очень много общего: оба пылко любили народ, оба ненавидели дворян, священников, богачей, мошенников, оба жили бедно…

Восемнадцатого июля гражданки из Общества революционных республиканок торжественно воздвигли на площади Реюньон[96] (так в то время называлась площадь Карузель), напротив дворца Насьональ (так в то время называли дворец Тюильри) памятную пирамиду, посвященную Марату. Созерцая сей обелиск на зеленой траве, окруженный лаврами и кипарисами, «добрым санкюлотам» следовало «питаться возвышенными мыслями и оборачивать их на пользу свободе». Внутрь пирамиды поместили бюст Друга народа, ванну, чернильницу и лампу. На одной стороне памятника надпись: «При жизни Марат из глубины подполья указывал народу его врагов и его друзей; он умер и вернулся под землю». На другой его стороне надпись, прославляющая Клода Франсуа Лазовского, депутата Генерального совета коммуны Парижа, героя штурма Тюильри 10 августа. К обелиску приставили часового, но тот, по словам Мерсье, зимой скончался от холода и страха. Говорили, что он стал последней жертвой Марата…

Преклонение женщин — вернейший признак общественного обожания. В церквях революционно настроенные гражданки превращали алтари и саркофаги в сенотафы и, задрапировав их трехцветной тканью и установив бюст Марата, устраивали торжественные церемонии почитания останков великого человека. Рядом с «алтарями Марата» часто помещали макет его ванны. Пишут, что идея заменить траурный креп на триколор пришла в голову продавцу бастильских камней Паллуа, считавшего, что и друзьям, и душе покойного созерцание цветов республиканского флага принесет утешение — в отличие от церковного траура.

Культ мученика свободы Марата нашел свое выражение в повсеместном распространении его изображений. Гравюры и рисунки, веера с его портретом, медальоны, броши, табакерки, кольца… Ношение амулета с образом Марата считалось признаком цивизма, и каждый, в зависимости от своих средств, приобретал такой амулет, чтобы его не заподозрили в нелояльности режиму. Женщины делали себе прически а-ля Марат. Газеты запестрели объявлениями граверов и рисовальщиков: «Рисунок с натуры: Жан Поль Марат на смертном одре; цена: 1 ливр — цветной, 15 су — однотонный. Париж, ул. Пупе, № 6, спрашивать гражданина Геверда. Размеры гравюры прекрасно подходят для того, чтобы украсить сочинения того, кто показал себя стойким защитником революции» (из газеты «Одитер насьональ», Auditeur National). Среди объявлений попадались и курьезные: «Прошу известить всех, что гражданин Куринье, тот самый, который исполнил барельефный портрет Мари Анны Шарлотты Корде, единственный портрет, выполненный с натуры, также исполнил барельефный портрет Марата, Друга народа. Гражданин проживает на улице Ансьен Комеди Франсез, 34, рядом с перекрестком Бюсси» (газета «Монитер»). Фарфоровые и гипсовые бюсты Марата заняли места статуй Богоматери и святых. Имя Марата появилось на вывесках лавок и трактиров. Впрочем, если верить роялистской газете «Фей дю матен» (Feuille du matin), трактирщику, назвавшему свое заведение «У великого Марата» еще при жизни Друга народа, пришлось закрыть его после того, как нашлись свидетели, видевшие, как от него выходил пьяный Марат, поддерживаемый своими приятелями Тальеном, Сержаном и Панисом. Ибо после рассказа свидетелей все решили, что в этом трактире подают человеческое мясо: граждане помнили, что Сержан и Панис вместе с Маратом подписывали сентябрьские воззвания, призывавшие провинции следовать примеру столицы и расправляться с заключенными.

Страну захлестнула волна переименований: в Париже клуб кордельеров стал клубом Марата, улица Кордельеров — улицей Марата, улица и предместье Монмартр (Montmartre) превратились в Монмарат (Montmarat), площадь Обсерванс — в площадь Друга народа. Города спешно заменяли старые названия на новые: Шампрон-ан-Гатин (Champrond-en-Gatine) стал Шампрон-Марат (Champrond-Marat), Валь-дю-Руа (Val-du-Roi) — Валь-Марат (Val-Marat), Сен-Дени сюр Луар (Saint-Denis sur Loire) — Марат-сюр-Луар (Marat-sur-Loire). Доктор Кабанес дает примеры десятков подобных переименований. Он же приводит заявление некой гражданки, которая вместе с подругами «клянется всех своих детей воспитать Маратами и вместо Евангелия вручить им полное собрание сочинений трудов этого великого человека». Комиссары Конвента поручали себя покровительству «святого Марата»; новое Credo начиналось словами «Верую в Марата»; многие, в том числе и женщины, меняли свои имена на имя «Марат», а особенно рьяные называли себя и своих новорожденных младенцев Брут-Марат-Лепелетье и Санкюлот-Марат.

Всеобщая печаль и поклонение соседствовали с гневом. Все требовали смерти убийц Марата, так как многие верили, что Друг народа пал жертвой заговора. «Математически доказано, что чудовище, которому природа придала облик женщины, послано Бюзо, Барбару, Саллем и прочими заговорщиками, скрывшимися в Кане. Эта женщина всего лишь инструмент в руках канских заговорщиков», — заявлял Кутон. На основании строчки из записной книжки, найденной у английского шпиона (Июль 2. Послано Ж. с М. в Кан 60 тысяч ливров), попытались соединить имя Корде с иностранными заговорщиками: ведь Шарлотта прибыла в Париж в июле и, по ее собственному признанию, после убийства собиралась ехать в Англию — если бы, конечно, ей удалось бежать. «Марат стал жертвой аристократов», — безапелляционно судил Эбер, а его «Папаша Дюшен» писал: «О, дьявольщина, Марата больше нет! Рыдай, народ, оплакивай своего лучшего друга, он умер мучеником свободы. Департамент Кальвадос изрыгнул чудовище, под ударами которого пал Друг народа!» Ему вторили пламенные гражданки: «Он пал от руки фурии, руководимой коварными депутатами, которых он разоблачил и которые, не будь Марата, уничтожили бы нашу свободу, а потому Конвент, заботясь о благе народа, исторг их из своего лона!» Член Якобинского клуба гражданин Гиро произнес перед депутатами Конвента прочувствованную речь, сравнив убийцу Марата с исчадием ада: «Чудовище более отвратительное, чем те, что обитают в аду, беги отсюда, беги в пустыню, бреди по острым скалам, по раскаленному песку, не имея ни пищи, ни воды, и пусть для утоления жажды у тебя будет только кровь, а для утоления голода — трупная плоть, которую у тебя станут оспаривать тысячи червей!» На многочисленных собраниях, устраиваемых, чтобы почтить память Марата, санкюлоты говорили: «Раздор поджигал факел гражданской войны во многих департаментах, федерализм, нашедший пристанище в Кальвадосе, поднимал свою омерзительную голову. О, чудовище! Любезный пол, оно приняло твои соблазнительные формы; оно облачилось в твои достоинства; оно позаимствовало у тебя твою трогательную речь. Чудовище, изрыгнутое Каном, Шарлотта Корде, была агентом тех, которые использовали ее, чтобы сократить дни Марата.

95

Вот какой текст воспроизвел Давид на этом листке: «13 июля 1793, Мари Анна Шарлотта Корде — гражданину Марату. Я несчастна, а потому имею право на вашу защиту».

96

Reunion (фр.) — объединение.