Страница 47 из 64
И каждый из присяжных, вытянув руку, говорил: «Клянусь».
Уточнив, согласно процедуре, личность обвиняемой, председатель спросил, кто выступит ее защитником. Шарлотта ответила: «Я выбрала в защитники своего друга, однако сейчас я его здесь не вижу. Возможно, у него не хватило мужества выступить в мою защиту». Тогда Монтане назначил ей защитника от суда: его выбор пал на адвоката Шово-Лагарда, отличавшегося не только красноречием, но и смелостью: в те времена адвокат вполне мог разделить приговор со своим подзащитным. В мае Шово-Лагард выиграл дело генерала Миранды и тем самым заслужил ненависть Марата, обвинившего адвоката в том, что из-за него «оправдали преступника». В дальнейшем Шово-Лагард будет мужественно защищать Марию Антуанетту, жирондистов, Манон Ролан, мэра Парижа Байи и в конце концов сам окажется за решеткой, откуда выйдет только после 9 термидора. Говорят, судья Монтане, успевший за короткое время следствия проникнуться к подсудимой симпатией, назначая Шово-Лагарда, надеялся, что тот сумеет выставить гражданку Корде сумасшедшей, что означало замену смертного приговора на пожизненное заключение в тюрьме Сальпетриер. В те смутные дни, когда политическая обстановка менялась буквально каждый день, пожизненное заключение вполне могло обернуться скорым освобождением. Но когда Фукье-Тенвиль зачитывал длинный обвинительный акт, адвокат, глядя на открытое лицо Шарлотты, понял, что попытка объявить подзащитную сумасшедшей оскорбит ее и, возможно даже, побудит ее опровергнуть его слова. Впрочем, не исключено, что за время речи Фукье-Тенвиля адвокат сумел шепотом переброситься со своей подзащитной парой слов.
Перед судьями выступали свидетели, но Шарлотта, казалось, не слушала их. Выслушав показания торговки вином гражданки Лебуржуа, утверждавшей, что она видела гражданку Корде вечером 11 июля в Конвенте[77] в сопровождении Фоше и Деперре, Шарлотта лишь пожала плечами. Доставленные в суд Фоше и Деперре нелепые выдумки гражданки отрицали, а Шарлотта заявила, что не имела никаких отношений с Фоше, ибо считает его человеком безнравственным. Она снова подтвердила, что не посвящала Деперре в свои планы и он никак не может быть ее сообщником. Мари Луиза Гролье засвидетельствовала, что в истекший четверг подсудимая прибыла к ней в гостиницу и попросила приготовить ей постель, так как, по ее словам, хотела отдохнуть, ибо очень устала. Узнав, что постоялица прибыла из Кана, свидетельница спросила, правда ли, что на Париж движется хорошо вооруженная армия, на что постоялица ответила со смехом: «Я находилась на главной площади Кана, когда трубили общий сбор, чтобы отправиться в поход на Париж, но откликнулись не больше трех десятков человек». После этих слов подсудимая пояснила: «Я хотела сбить с толку свидетельницу. На самом деле там было больше тридцати тысяч». Наверное, в тот миг Шарлотта ощутила себя очень одинокой и ей захотелось почувствовать чью-нибудь поддержку…
Когда свидетельское место заняла рыдающая Симона Эврар, Шарлотта, побледнев, воскликнула: «Да, это я его убила!» Возможно, этим она хотела сказать, что продолжать допрос смысла нет. А может быть, у нее просто иссякали силы хранить изумлявшее всех и восхищавшее ее поклонников спокойствие. Впрочем, когда секретарь суда предъявил ей нож, которым она ударила Марата, и спросил, узнает ли она этот нож, Шарлотта изменилась в лице и глухим, будничным голосом произнесла: «Да, я узнаю его».
Заслушав свидетелей, председатель Монтане снова подверг обвиняемую допросу, однако вопросов задал меньше, чем накануне:
Председатель: Кто вас подговорил совершить это убийство?
Корде: Его преступления.
Председатель: Что вы подразумеваете под его преступлениями?
Корде: Несчастья, причиной которых он был с самого начала революции.
Председатель: Кто внушил вам мысль совершить это убийство?
Корде: Никто, я сама решила убить его.
Председатель: Барбару знал о цели вашей поездки?
Корде: Нет, он только посоветовал мне не задерживаться в дороге.
Председатель: Кто вам сказал, что в Париже царит анархия?
Корде: Я это узнала из газет.
Председатель: Какие газеты вы читаете?
Корде: Перле, «Курье франсе» и «Курье универсель».
Председатель: А разве вы не читали газету, издававшуюся Горса, а также газету, известную в прошлом под названием «Французский патриот»?
Корде: Нет, я никогда их не видела.
Председатель: Но вы наверняка знакомы с такими газетами, как «Журналь дю пти Готье» {Journal du petit Gautier) и «Ами дю руа» {Ami du Roi)?
Корде: Да, я иногда читала такие газеты.
Председатель: Вы состояли в дружбе с депутатами, бежавшими в Кан?
Корде: Нет, но тем не менее я говорила со всеми.
Председатель: Чем они занимались?
Корде: Сочиняли песни и воззвания, призывавшие народ объединиться.
Председатель: Как они объяснили свое бегство в Кан?
Корде: Они сказали, что подверглись оскорблениям в собрании…
Председатель: Что они говорили о Робеспьере и Дантоне?
Корде: Они считают их вместе с Маратом подстрекателями, которые хотят развязать гражданскую войну.
Председатель: Вы явились в Конвент с намерением убить там Марата?
Корде: Нет.
Председатель: Кто дал вам адрес, написанный карандашом на бумажке, которую мы наши у вас в кармане?
Корде: Кучер фиакра.
Председатель: Разве вы не состоите в дружбе с некоторыми из бежавших депутатов?
Корде: Нет.
Председатель: Кто вам дал паспорт, с которым вы приехали в Париж?
Корде: Я выправила его три месяца назад.
Председатель: На что вы надеялись, решив убить Марата?
Корде: Установить мир в стране и в случае, если бы мне удалось избежать ареста, уехать в Англию.
Председатель: Давно ли вы приняли решение убить Марата?
Корде: После 31 мая, когда были арестованы народные депутаты…
Председатель: Разве вы не присутствовали на тайных совещаниях бежавших в Кан депутатов?
Корде: Нет
Председатель: Таким образом, про то, что Марат — анархист, вы прочитали в ваших газетах?
Корде: Да, я знала, что он развращал Францию. Я убила одного человека, чтобы спасти сто тысяч. А еще он скупал серебро: в Кане арестовали человека, который скупал для него серебро. Я стала республиканкой еще до революции и никогда не изменяла своим убеждениям.
Председатель: Что значит для вас не изменять своим убеждениям?
Корде: Это значит, презрев личные интересы, пожертвовать собой ради отечества.
Председатель: Прежде чем нанести удар Марату, вы, наверное, уже пробовали кого-нибудь убить?
Корде: О, чудовище! Он принимает меня за наемного убийцу![78]
Председатель: Однако сведущими людьми доказано, что вы нанесли удар сверху вниз, чтобы убить наверняка.
Корде: Я ударила так, как смогла. И случай помог мне…
Председатель: Кто посоветовал вам совершить это преступление?
Корде: В таком деле я бы никогда не стала слушать ничьих советов, я сама все задумала и осуществила.
Председатель: Но как мы можем поверить, что вам никто не давал советов, когда вы сами говорите, что считаете Марата источником всех бедствий, опустошающих Францию, Марата, который всю жизнь разоблачал предателей и заговорщиков?
Корде: Маратом восторгаются только в Париже. В других департаментах его считают чудовищем.
Председатель: Как вы можете называть Марата чудовищем, если он впустил вас исключительно из человеколюбия, потому что вы написали ему, что вы несчастны?
Корде: Неважно, что он поступил со мной по-человечески, по отношению к другим он был настоящим чудовищем.
Председатель: Вы считаете, что убили всех Маратов?
Корде: С одним покончено, а другие, быть может, устрашатся.
«Я убила одного человека, чтобы спасти сто тысяч». Эти слова Шарлотты напоминали постоянный рефрен Марата: «Лучше пролить несколько капель крови, чтобы помешать пролиться морям крови», «Надо потребовать пятьсот преступных голов, чтобы сохранить пятьсот тысяч невиновных». Только Шарлотта была готова взять всего одну жизнь, отдав взамен свою, а Марат предлагал французам залить кровью всю страну. «Другие, быть может, устрашатся». Как, наверное, тяжело ей было произнести это «быть может»! Ведь слова эти означали, что ее убежденность в том, что теперь все будет хорошо, была поколеблена.
77
В Тюильри, где после свержения монархии заседал Национальный конвент, процветала мелочная торговля, в том числе вином и прохладительными напитками.
78
«Бюллетень Революционного трибунала» отмечает, что «здесь Корде проявила изрядное волнение».