Ричард Львиное Сердце

Однако в это время вновь ожили разногласия между Францией и Англией, а в самой Англии отец с сыном опять перестали ладить друг с другом. Можно было ожидать беспорядков, и они не замедлили с появлением. В Пуату снова стало неспокойно: сеньоров края не слишком заботила участь Святой земли — в конце концов, там сидел этот Лузиньян, потерпевший целую череду поражений, по сути дела, подводивших черту под существованием Иерусалимского королевства. Если они и интересовались чем-то, так разве что взаимными распрями, которые возобновлялись, так и не успев толком стихнуть. Вновь составили заговор Эймар Ангулемский, Жоффруа Ранконский и Жоффруа Лузиньянский; подспудно ощущалось сочувствие мятежникам со стороны графа Раймона Тулузского, против которого Ричард воевал на протяжении двух предыдущих лет. За всем этим угадывались намерения Генриха II, всегда хотевшего обездолить Ричарда в пользу Иоанна и все время подыскивавшего к тому поводы: на его взгляд, с Ричарда довольно было и того, что он наследовал королевство Плантагенетов и верховную власть над всей страной.

Однако граф Пуату умел сопротивляться; к тому же он мог рассчитывать на помощь ордена госпитальеров, получившего от него немаловажные уступки: магистру английского отделения ордена Гирарду он предоставил на льготных условиях принадлежавший некоему Гийому Котрелю дом в Ла-Рошели, построенный в порту в очень удобном месте, на берегу океана. Госпитальерам очень кстати был этот выход к морю, чтобы доставлять в свои замки в Святой земле коней, сено и фураж для них и пшеницу для солдат гарнизона. Там, далеко за морем, в главной твердыне ордена, прославленной под именем Крак-де-Шевалье, готовились к отражению ударов Саладина. Ясно, что в Ла-Рошели, как и в Марселе, госпитальеров привлекали пристани и возможность создания перевалочных пунктов.

Впрочем, внимание Ричарда привлекала и будничная жизнь его доменов. Так, он устроил в Ла-Рошели общественную весовую и пожаловал ее некой женщине по прозванию Птит, то есть «Малышка», супруге Гийома Лежье, за что смотрители весов должны были ежегодно вносить в казну серебряный кубок, весом в одну марку; еще он дозволил Жоффруа Берлану, которому принадлежали кладовые на ярмарке в Пуатье, сдавать их внаем рыночным торговцам…

Между тем события все более запутывались. В том же 1188 году Ричард, который думал теперь прежде всего о крестовом походе (в Пуату он выпустил из темниц всех узников, пожелавших принять крест), ввязался в стычки, которые то здесь, то там провоцировал Раймонд VI Тулузский. Так, когда Ричард задержал одного из свиты тулузского графа, некоего Пьера Селена, Раймонд тотчас схватил двух рыцарей, возвращавшихся из паломничества в Сантьяго-де-Компостела, и предложил Ричарду обменять их на Пьера Селена. Ричард отказался, обратившись к королю Франции за посредничеством в этом деле, но тщетно. Поэтому пришлось отвечать на вызов с оружием в руках. Ричард взял Муассак и подошел к Тулузе на опасно близкое расстояние. На этот раз уже Раймонд обратился к Филиппу Августу, который напал на города в Берри: Шатору, Бюзансэ, Аржантон, Девру, Монришар. Тогда Генрих II тоже решил вмешаться в конфликт и предложил тяжущимся посредничество третейского судьи. Таковым, по его предложению, стал архиепископ Дублинский Иоанн Камин. Прелат вынес решение в пользу Ричарда: оба рыцаря, взятые в заложники Раймоном Тулузским, суть паломники, посему они неприкосновенны.

Тем временем нарастала напряженность в отношениях с Филиппом Августом: Ричард, в ответ на атаки на города Берри, захватил замок Рош, принадлежавший французскому рыцарю Гийому де Барру, приближенному короля. Владелец замка попал в плен, но сумел бежать во время весьма свирепой схватки, завязавшейся 28 июля 1188 года у Манта. Затем последовала череда встреч королей Англии и Франции. Одна из них особо отмечена летописями. Произошла она между Жизором и Три, в уже ставшем привычным месте, в пределах Нормандии. Там рос могучий вяз, очень старый; наверное, ему было много сотен лет, во всяком случае, его ствол едва могли обхватить девять человек. Августовским днем Генрих Плантагенет постарался укрыть своих людей от удушающей жары, благо что англичане прибыли первыми; они заняли все пространство, на которое падала тень вяза, а вот припозднившемуся Филиппу Августу с приближенными пришлось располагаться на солнцепеке. День проходил, как и подобало по обычаю, в обмене посланиями; между лагерями французов и англичан сновали туда и сюда гонцы. Однако ближе к вечеру один из тех уэльских наемников, из которых Генрих II набрал добровольцев для своей охраны, вдруг выпустил стрелу. Взъярившись на англичан не только за вызывающе невежливое поведение на протяжении всего дня, но и за попрание ими рыцарских обычаев, французы напали на партнеров по переговорам, вынудив их к беспорядочному отступлению под укрытие мощных стен Жизорского замка, который по-прежнему занимали англичане. Вернувшись к вязу, французский эскорт обратил свой гнев на старое дерево: толстенный ствол посекли в щепки, так что от вяза ничего не осталось. Филипп Август, державшийся в стороне от столь бурных событий, остался, впрочем, очень недоволен случившимся. «Что я, лес рубить сюда явился?» — вопрошал он.

После этого происшествия Ричард вновь сблизился с Филиппом Августом. Более чем когда-либо, он досадовал, что отец не уступает ему ту власть, на которую он, Ричард, имеет полное право, и даже оттягивает полагающуюся ему коронацию, хотя Генрих Младший в свое время был помазан на царство.

Новая встреча между Генрихом II и королем Франции была назначена на 18 ноября 1188 года, на этот раз в Бонмулин, коль скоро вяз мира более не существовал. Развязка этой встречи оказалась еще более неожиданной. Генрих Плантагенет в изумлении увидел сына и предполагаемого своего наследника Ричарда напротив себя и плечом к плечу с королем Франции; Филипп начал с вопроса, с которого начиналась каждая встреча между двумя королями и который превратился в некое подобие обряда: как обстоят дела с бракосочетанием его сестры Аделаиды и когда же она наконец станет супругой наследника английского престола? Но к этому привычному вопросу Филипп на этот раз присовокупил еще одно требование: Ричард, здесь присутствовавший, должен был получить, наряду с уже принадлежавшими ему правами графа Пуату, также Турень, Анжу, Мэн и Нормандию — то есть те провинции, феодальным сеньором которых был Филипп как король Франции.

Но на такое соглашение с Ричардом Генрих II как раз и не хотел идти; памятуя о затруднениях, рассоривших его со старшим сыном, он остерегался давать следующему хотя бы малую частицу власти. «Вы требуете от меня того, на что я не готов согласиться», — отвечал он на притязания Филиппа.

«Я вижу ясно как день то, что доселе представлялось мне невероятным», — отвечал Ричард. На виду у ошеломленных воинов обоих эскортов он снял с себя пояс с мечом, непрепоясанным преклонил колени перед королем Франции и, как пристало по обычаю принесения присяги, вложил длани свои меж ладоней Филиппа, а затем провозгласил себя вассалом последнего, обязанным ему повиновением за свои французские домены и испрашивающим у него помощи и покровительства, дабы быть облеченным подобающими правами и полномочиями.

Нет нужды добавлять, что эта встреча не могла продолжаться долго. Оммаж, принесенный Ричардом, да еще так, как это было сделано, означал самое недвусмысленное объявление войны отцу. И словно бы затем, чтобы уж никаких сомнений насчет сыновнего бунта не оставалось, примерно за месяц до Рождества Ричард направился вместе с Филиппом в Париж, тем самым давая знать о намерении по-своему провести праздничное время. А ведь отмечать Рождество ему надлежало подле отца. Генрих вместе со своим единственным сохранившим верность младшим сыном, Иоанном Безземельным, направился в Сомюр. Времена блистательных ассамблей, когда собиралась вся семья, миновали. Судачили, что как раз младшему сыну Генрих собирается отдать свое королевство; в глазах всех он был лишь стариком, изнуренным жизнью и уже почувствовавшим свой близкий конец. Тем временем перемирия то нарушались, то возобновлялись.