Щит

– Во! Вроде бы все хорошо и гладко, но ховрашьи норы[57] на каждом шагу. Ноги так норовят поломаться, – поднял указательный палец Вукомил. – Про то доложено уже. И выводы те же самые.

– Ты своих доглядчиков ко мне приставил? – вспылил Светлен.

– А что? – подмигнул Вукомил. – Боги против и слова не сказали. Так что не пыли. Можно подумать, не знал. Ну? Еще поддоспешник на груди рвать начни. С волосами вместе. Или ко мне никого не заслал? Ты себя дурнем выставить хочешь или меня таковым считаешь? – Волхв не дождался ответа и продолжил: – А еще люди говорят, что из баек русинских Буревоя уши торчат.

– Так что? Доглядчики вятичские? – уточнил с места Игорь.

– То ясно, раз послами пришли, – Вукомил улыбнулся. Из-за давнего шрама, улыбка показалась больше схожей с оскалом. – И старшего пришлых лесовики князем выкликнули. Хазары подвернулись ко времени, да и Ходота смерть свою нашел уместно.

– Думаешь, помогли Ходоте помереть? – спросил Великий. Не выдержав, князь подсел за «допросный стол».

– Нет. Если так, да хоть одна мысль бы мелькнула, не быть Ярославу князем в Кордно. Ни дружина, ни скрытники такого не допустят никогда. Не слепые ведь. И не дурнее нас. А ведь кликнули их Буривой с Туримом. Светлен самолично видел. Так?

Древлянин кивнул.

– Вот и получается, – продолжил волхв, – что прошлое туманом покрыто, но Буревой их доверия своего не лишил. Наоборот. А в россказнях мелкими глупостями наследил. Чтобы мы поняли. Считай, знак подал, мол, на несуразности не смотрите. Не касаются вас они и делу не вредят.

– Вслепую тыкаться предлагаешь, волхв? – Игорь опять начал заводиться. – Как кутята новорожденные?

– Зачем? – тихо спросил Вукомил. – На то я и приставлен к делу, чтобы княжье око видело, что под стрехой каждой делается. В поруб русинов тащить – глупость несусветная. От них в друзьях больше толку. А думать нам никто не мешает. И смотреть – тоже. Мне вот чубы древлянские покоя не дают. Никогда такого цвета не видел. И Малу к лицу. Оттеняет, так сказать, гневную бледность благородного зраку.

– И чем тебе цвет не нравится? – Светлен решил сдерживаться. Любит Вукомил поиграть на нервах у сильных мира сего. Так ведь окупается это. И всякий сильный про то знает и помнит. К чему повод давать волхву, чтобы обиду затаить.

– Цвет нравится, – хихикнул Вукомил. – И как выкрутился ты из глупости этой – нравится. И как русины девку дурную из беды вытащили, тоже нравится. И придумка новая нравится. Вот скажи, не сам ведь «Стрибоговых детей» придумал? – волхв с вопросом уставился на древлянина.

– Жерех подсказал, – буркнул Светлен, – но мысли давно бродили. Малая дружина – хорошо, но не везде ее применить можно.

– Что не везде, то я с тобой согласен полностью. И как воев набирать будешь, вспомни старого волхва. Может, и подскажу кого, – взгляд Вукомила был полон искренней доброты. Но Светлен со всего размаху рубанул на дереве памяти здоровенную зарубку насчет отбора. Не хватало еще, чтобы новая дружина вся из скрытней состояла…

Волхв ничего не сказал. Но «зарубание» явно увидел. И снова улыбнулся. Мол, там видно будет. Какие счеты между своими?

Молчание затянулось. Светлен пялился в окно, Вукомил рисовал на бересте какую-то ерунду: кругляши, стрелочки, черточки…

– А Жерех у тебя мыслитель великий? – первым надоело Игорю. – Никогда за ним не замечал такого.

– Вот именно, – отложил исчерканный квадратик Вукомил. – Не отвечай. Ему эту мысль тоже подкинули. На пользу подкинули, спорить не буду. Но подсказали не для того, чтобы гнев княжий унять из-за чуприны испорченной. Ко времени пришлось. И времени этого ждали впустую. Жереху сказки сказывали. И не только Жереху. Всем ближникам Светлена. И самому – тоже. Так, княже?

– Так, – подумав, подтвердил древлянин. – Вашко тоже что-то такое говаривал. Мельком.

– То есть умные слова нам подсказывают, – подытожил волхв, принявшийся за второй кусочек березовой коры. – За то думают, чтобы дружина наша сильнее становилась.

– Зачем им это, вот что никак не пойму? – усмехнулся Игорь. – Не враги мы вятичам, но всякое бывает. А сильней всего братья между собой рубятся. Усиление кордновское – как ежика против шерсти рожать. Если по старой мерке глядеть. Но выходит, не собираются они с нами больше ратиться. И уверены, что мы первыми не начнем. А от дани отказываются…

– Дань их – мелочь. Дары принесенные дороже в дюжину раз, – сказал Вукомил, – но и это мелочь. Русины собираются с нами плечом к плечу против хазар и ромеев встать. И сильно и тех и других не любят. С чего вдруг? Жили за тридевять земель, дрались с татарами неведомыми, а не любят хазар да ромеев. Хотя с ними межу ни разу не делили. А за вятичей вступились по своей воле.

– И почему? – спросил Светлен, привыкший, что скрытник всегда имеет ответ на любые вопросы.

– Не знаю, – совершенно не расстроенным тоном ответил волхв. – Может, узнаю когда, но вряд ли. На воде следы не держатся. А за русинами – вода. Льда ждать и головы ломать – ерундой заниматься. Важно, что татар они не так боятся, как про то трещат во все стороны. Боялись бы – на ромеев не подзуживали походом идти. И нам не след неведомого народа бояться. Может, и нет совсем никаких татар. Как и южаков неведомых, что Тенгри поклоняются и шаманов имеют… Что там за мавку ты выловил в Оке, а, князь?

– Да какая мавка, – махнул рукой Светлен, – обычная девка. Маленькая еще и глупая. Правда, боги ее любят, то верно, но юродов везде любят. А в девке есть это. Только не южанка она. Русинка.

– А поподробней, – уточнил Вукомил. – Признаюсь, не копали ее. И в сторону мавочью не смотрели.

Древлянин улыбнулся. Ага! «Не копали»… Прямо-таки «и в сторону не смотрели»…

– Девка речи нашей совсем не знала, – продолжил Светлен. А русинам ее говор знаком. И не просто знаком, родной он им. Ругательства русинские – из южанского. Девка ругается так же. Говорить на любом наречии можно. Но ругаться, когда на ногу бревно уронил, будешь только на родном.

– Ты сам теперь на русинском лаешься.

– Так слова у них душевные. Сами на язык ложатся, – смутился Светлен.

– Так что ругань не доказательство, – волхв плотно зачеркнул на бересте не читаемую на первый взгляд вязь, больше похожую на ту, что змея на песке брюхом оставляет. Но раз зачеркнул, значит, все что-то значит. – А еще?

– Русины за нее готовы были мечи обнажить. Против всей дружины пошли бы. Хотя в первый раз ее видели. Удивились сильно, когда из дна потайного выволокли. И радовались. Будто сестру нашли, которую уже и не чаяли увидеть. Ты готов за дреговича или радимича смерть принять? Зная, что не спасешь и сам погибнешь? А они были готовы. Так только за своих встают, и то не всех. Только потому ей голову и не срубил за непотребство это, – Светлен коснулся рукой чуба.

Игорь вопросительно посмотрел на Вукомила. Тот кивнул:

– Согласен, русинка. А зачем было ее южанкой объявлять, понял?

– Нет. Не понял. В чем признаюсь, – ответил Светлен. – И еще кое-что. Хоть и говором родные, и стеной встали как за свою, а все же разные они. И одежда другая, и повадки. Думал я, да не придумалось ничего. Может, ты подскажешь. Все же уже знаешь не хуже меня.

– Я слышал, ты видел. Потому и расспрашиваю который раз. Давай предположим, что воевода с князем не просто так до нас шли, цель какую-то имели. А девку боги в шутку подкинули. Они любят шутить не к месту. Что тогда сможешь сказать?

– То может быть, – согласился древлянин. – Потому и одежда у нее такая. Крепкий народ эти русины. Если обычная девка против восьми оружных хазар бьется да троих сразить успевает…

– Так вроде же одного убила, – удивился Вукомил. – Или напутал кто чего?

– То правда, – кивнул Светлен. – На месте одного убила. Только еще двое побитых не бойцы уже были. Муди всмятку, и колено костями наружу. На богов не кивай. Божья помощь тогда в жилу пойдет, когда и сам не промах. Перун или Тенгри ихний руку направят, а силу свою иметь надо. До дружинника русинского мавке далеко, но с весянином сладит. А повезет, так не с одним. Великий Князь, дай кваса, что один хлещешь, как не родной прямо! – неожиданно попросил Мал.

57

Ховрах – сурок.