Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 36 из 99



«Мы имели «счастье» побеседовать с этим Шалтабаем-аксакалом лично… Он долго убеждал, что «хотя он и бай, но он настоящий советский человек». Он всегда помогал и помогает беднякам, он «за коммунистов», ибо «сам с николаевских времен коммунист»… Он хвастался и тем, что в его роде (сат) нет «непослушных», что все бедняки и середняки его слушаются».

Удар послушанию нанесли осенью на выборах в Советы, когда десятки опытных работников были посланы на места. «Впервые партия провела классовую борозду в ауле, – писал Голощекин 1 ноября 1927 года в «Советской степи», – и помогла казахскому степняку-бедняку и середняку овладеть Советом не в качестве подставного лица или представителя рода, а в качестве выразителя своих трудовых интересов».

Так начала формироваться армия тех людей, которые впоследствии печально прославились под именем «лжебельсенды» – «лжеактивистов». Комбеды на казахский манер нисколько не уступили в своем ретивом головотяпстве и разбое российским комбедам. Иначе и не могло быть: туда в первую очередь стремились крикливые бездельники, прельщенные поначальствовать и чего-нибудь урвать для себя. Разврат властью вошел в «гущу аульных масс»…

В ноябре 1927 года в Кзыл-Орде состоялась Шестая Всеказахстанская партконференция, где Голощекин дал решительный бой тем «национал-уклонистам», которые еще смели ему перечить.

В полемике с ними он впервые использовал тяжелую артиллерию.

«Для того, чтобы лучше ввести вас в курс всей линии крайкома, – начал он доклад, – я позволю себе маленькую нескромность». Филипп Исаевич напомнил, как после Третьего пленума жаловались на него в Центральный Комитет «обиженные». «У меня возникла мысль попросить ЦК, по крайней мере его секретарей, дать нам оценку». Из всех секретарей он выбрал – генерального. И зачитал свои «Пять вопросов т. Сталину».

«Мы поставили вопрос не об оживлении Советов», а об организации действительных Советов. На этой точке зрения стоит 9/10 нашей организации, и лишь крайнее меньшинство (с одной стороны – Садвокасов) кричит, что это, и в особенности постановка вопроса о классовой борьбе, об «Октябре» в ауле, есть «гражданская война», что это противоречит постановлениям XIV съезда, и (с другой – Джандосов) видит в этих мероприятиях паллиатив и предлагает идти на экспроприацию.

Вот об основной линии крайкома нам нужен ответ».

Далее шли вопросы, касающиеся партийного строительства, межнациональных отношений, коренизации аппарата и, наконец, о «всем направлении политики» в Казахстане.

«В самом  деле, – недоумевал Голощекин, – Казахстан оформился как национальное казахское советское государство – а действительных Советов трудящихся в ауле нет…»

– На это я получил очень краткий ответ, – скромно заметил Филипп Исаевич и зачитал исторические слова:

«Тов. Голощекин! Я думаю, что политика, намеченная в настоящей записке, является в основном единственно правильной политикой.

И. Сталин».[194]

Индульгенция была получена, руки развязаны. Теперь можно было не церемониться с «жалобщиками».

Однако Филипп Исаевич решил раз и навсегда утвердить непререкаемость своего авторитета. Чуть позже он дал второй залп, поведав делегатам, что «случайно обнаружил у себя мандат, который был выдан мне и другим товарищам Владимиром Ильичем, и он был написан рукой Владимира Ильича». Естественно, и этот документ – о создании Турккомиссии, относящийся к 1919 году и к повестке дня не имеющий никакого отношения, был полностью зачитан.

Голощекин хорошо знал магию, а в советских условиях – и реальную силу, авторитета. Наверное, поэтому он до поры до времени приберегал свои козырные карты. Отныне все должны были знать, кто направлял его в эти края, оказывая ему всяческое доверие, и кто сейчас поддерживает его политику, считая ее «единственно правильной».

Никогда до этой конференции он не говорил столь нагло и грубо со своими товарищами по партии, никогда так не упивался своей победой.

Взгляды «оппозиции», совершившей «вылазку» в национальном вопросе, первый секретарь крайкома представил как «осколки сплетен, сбор лозунгов из различных националистических платформ».

Небольшая выдержка из доклада, напечатанного «Советской степью» 22 ноября 1927 года, дает представление о характере критики.

«Голощекин: – Нетрудно собрать сплетни из Казахстана, им (оппозиционерам), вероятно, рассказал и Садвокасов, и Мунбаев, а написал Тойбо. Из Туркменистана писал Тумайлов.

Тойбо: – Я с ним ничего не имею.

Голощекин: – Это ваш приятель, возьмите его и идите, куда хотите, к Гинденбургу, к Абрамовичу в партию, он вас зовет…

Теперь я хочу сказать относительно руководства здесь, в Казахстане. Вы знаете, как Зиновьев выразился: «Голощекину отдан в самоличное владение Казахстан» – это слова Мунбаева. (Смех.)



Когда, в какие годы, скажите, в казахстанской организации мы имели такой широкий размах и рост массовой казахской организации? Никогда не было так, как в эти годы… Пусть попробуют выступить «вожди» любых групп против крайкома, они все будут смяты в течение недельки. (Шумные аплодисменты.)

…Я раскрою хорошенько те скобочки, о которых я говорил в своем вступительном слове. Я сказал, что казахстанская организация за эти годы выросла и сбросила с себя пеленки, которые сковывали ее рост. Знаете, когда сбрасывают пеленки, они бывают не так уж чисты, вот эти-то, нечистые, пеленки она с себя и сбросила. (Смех, аплодисменты.)

Тойбо: – Не поняли!

Голощекин: – Понюхайте! (Смех, аплодисменты.)».

…Смеялись и хлопали в ладоши и в последующие годы – когда за дверями заседаний валялись опухшие с голоду люди… Как же не смеяться – начальство шутит, оно в хорошем настроении. Лучше нет праздника для скверноподданного, чем въяве быть причастным к таким радостным мгновениям.

А Голощекин – на трибуне и в президиуме – царил. Бросал реплики, перебивал выступающих, красовался своим топорным остроумием…

Говорил Ураз Джандосов:

– …Мы не слепые националисты, как сказал тов. Нурмаков, и совершенно сознательно…

Голощекин перебил:

– Не слепые, а зрячие!

В зале снова хохотали, шумно аплодировали…

Филипп Исаевич щедро делился опытом о «маленьком Октябре», устроенном в ауле, – так он назвал передел луговых и пахотных угодий.

«Это то, против чего кричал тов. Садвокасов на Втором пленуме, это есть именно маленький Октябрь. Мы реально, на деле, на почве земельных интересов столкнули бедняка с баем и заставили его, помогали ему отнимать землю у бая… Это есть классовая борьба!»

Понятен его восторг: два года он только и делал, что пытался стравить людей друг с другом, расслоить аул. Древний принцип «Разделяй и властвуй!», как шило из дратвы, вылезал из классовой борьбы в понимании Филиппа Исаевича. Собственно, в разжигании классовой борьбы Голощекин не был первооткрывателем, а шел по стопам своих учителей. Так, один из них, председатель ВЦИКа Я.М. Свердлов, еще 20 мая 1918 года сформулировал главную большевистскую линию:

«Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая не так давно шла в городах, если нам удастся восстановить деревенскую бедноту против деревенской буржуазии, – только в этом случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделаем то, что смогли сделать для городов».[195]

Вот что они хотели сделать для городов и для деревни – разжечь гражданскую войну. Потому что, лишь стравив людей и заставив их уничтожать друг друга, оккупанты могли держать власть…

Менее всего занимало Голощекина хозяйство степняков, материальный уровень их жизни, благосостояние. «Абстрактного человека», к которому он хорошо относился, то есть на самом деле человека усредненного, порабощенного, надлежало осчастливить абстрактной же идеей, на самом деле – конкретной идеей усреднения и порабощения. Счастье же состояло в классовой борьбе, то есть в уничтожении одних другими…

194

Советская степь. 1927, 20 ноября.

195

Цит. по: Молодая гвардия. 1989, № 10.