Страница 18 из 99
Наши отряды нападали на мечети и бросали бомбы в молящихся ишанов, улемов. В результате весь класс улемов и ишанов ушел к басмачам.
Местное байство мы расценили как европейскую буржуазию, арестовывали и сажали в тюрьму, выпуская по выплате определенной контрибуции. Здесь я отмечу, что покушение на товарища Ленина также отразилось в Фергане репрессиями по отношению к баям, которых арестовывали, говоря: «Вы, сволочи, покушались на Ленина!» Так протекала там классовая борьба…
Мы проводили… и хлебную монополию и продовольственную разверстку, и земледельческое крестьянство и труженики-кустари, поголовно все население восстало против советского режима, советского порядка и ушло к басмачам, дав этому движению, вначале чисто бандитского характера, политическое содержание…
…И мы в течение 4 лет не сумели ликвидировать это движение ни с какой его стороны.
Когда советское правительство очутилось перед лицом восстания, которое все усиливалось, оно укрепилось в крупных городах и повело с ним борьбу.
В первое время наши красноармейские части не были объединены под единым командованием и каждый город выступал самостоятельно против басмачей. Красноармейские отряды состояли главным образом из дашнаков, ничем не связанных с местным населением и по своему происхождению враждебных ему по той причине, что армяне как торговцы по роду своих занятий конкурируют с местным населением в своей обыденной жизни…
…Мы думали одно время ликвидировать басмачество огнем и мечом. В этих целях более или менее крупные кишлаки, «пораженные басмачеством», уничтожались беспощадно, вследствие чего население уходило от советской власти все дальше и дальше. Не помогла нам и общая оккупация всей Ферганы…
Такое положение очень тяжело отражалось на настроениях наших красноармейцев, и в злобе отчаяния они нередко истребляли совершенно мирное население.
В результате всего этого сложилось у командования и у красноармейцев определенное мнение, что все население является басмачами.
Под этим углом зрения проводилась и карательная политика. Довольно долгое время практиковалась система заложников. Последних было взято столько, что во всей Фергане не находилось места для их изоляции…».[85]
Вот в такое время Голощекин и прибыл в Туркестан. Он вошел в комиссию ВЦИКа, СНК РСФСР и ЦК РКП (б) по делам Туркестана вместе с Элиавой (председатель), Фрунзе, Куйбышевым, Бокием, Рудзутаком. Приезд стал возможен после снятия Оренбургского фронта, происшедшего в сентябре 1919 года. На комиссию возлагался высший партийный контроль и руководство от имени ЦК РКП (б); она должна была исправить ошибки в проведении национальной политики, допущенные местным руководством.
Как уверяет историк В.П. Николаева, ЦК РКП (б) и советское правительство «очень внимательно подходили к вопросу о персональном составе Турккомиссии», включив в нее «людей проверенных на ответственной и советской работах, закаленных большевиков, имевших достаточный организационно-политический опыт и знавших Туркестан».[86] Последнее утверждение весьма и весьма сомнительно. Достаточно заглянуть в энциклопедические словари, чтобы убедиться в том, что ни председатель комиссии Элиава, ни ее члены Рудзутак, Куйбышев, Бокий, Голощекин прежде в Туркестане не бывали и знать его не могли; разве что Фрунзе знавал – да и то в юности, когда обучался в Верном и пешком хаживал к матери в Пишпек (Бишкек).
Турккомиюсия прибыла в Ташкент 4 ноября 1919 года. По пути следования всюду устраивались митинги. Так, 2 ноября в Казалинаке один из мусульманских делегатов Всероссийского совещания коммунистических организаций народов Востока приветствовал посланцев Москвы и в их лице «центральную власть, которая не забыла туркестанский пролетариат и идет навстречу его нуждам».[87]
Еще бы забыть центральной власти про туркестанский пролетариат, когда тот был одной из больших ставок в крупнейшей авантюрной игре под названием «мировая революция».
Разгромив кокандское правительство и разрушив план автономизации Туркестана, принятый в сентябре 1917 года на 2-м мусульманском съезде, создав такое жизненно важное учреждение, как ЧК, и отделив церковь от государства и школу от церкви, СНК РСФСР в подписанном Лениным обращении «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» призывал: «Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это. Знайте, что ваши права, как и права всех народов России, охраняются всей мощью революции и ее органов – Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Видно, по разумению большевиков, трудящиеся мусульмане могут свободно и беспрепятственно устраивать свою национальную жизнь лишь под дулами винтовок дашнаков, по случаю ставших красноармейцами, да под хищным оком «Чеки», – и осознавать свои вновь обретенные права не иначе как в поругании собственного религиозного чувства.
Обращение СНК РСФСР, как писал недавно современный автор Ю. Папоров,[88] «передавалось из уст в уста. Оно особенно вдохновляло местную интеллигенцию, принявшую всем сердцем освободительную политику Октябрьской революции». И откуда такие сведения у автора? А быть может, из уст в уста передавалось о том, как представители советской власти сжигают Коран или швыряют бомбы в молящихся священников? И до каких же пор можно представлять читателям интеллигенцию как восторженных слабоумных дурачков, способных в смуте, убийствах, грабежах, голоде, разрухе вдохновляться обещаниями! Что-то не видно никакого вдохновения в приводившемся выше высказывании писателя Ж. Аймаутова, да и партийный деятель К. Атабаев куда как далек от восторгов в своем докладе. Если кто-либо и вдохновлялся тогда, по прочтении обращения Совнаркома, то это было заблуждение обманутого человека, обделенного совестью и умом, потому как сказано в Писании: «По делам их узнаете их». По делам, а не по словам.
Через несколько дней по прибытии комиссии в ташкентских газетах было напечатано привезенное ею письмо Ленина «Товарищам коммунистам Туркестана», к которым Владимир Ильич, испросивши позволения, обращался «не в качестве Председателя Совнаркома и Совета Обороны, а в качестве члена партии», – так сказать, сойдя с трибуны.
«Установление правильных отношений с народами Туркестана, – писал он, – имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.
Для всей Азии и для всех колоний мира» для тысяч миллионов людей будет иметь практическое значение отношение советской рабоче-крестьянской республики к слабым, доныне угнетавшимся народам».
Ленин «очень просил» товарищей коммунистов Туркестана «установить товарищеские отношения к народам Туркестана – доказать им делами искренность нашего желания искоренить все следы империализма великорусского для борьбы беззаветной с империализмом всемирным» и «с величайшим доверием отнестись к нашей Туркестанской комиссии».[89]
Значит, советский Туркестан должен был стать образцом для всего Востока в «мировой борьбе против империализма». Что это был за образец, мы уже видели: миллион жертв голода и болезней – в два-то года новой власти! – разрушенные и сожженные Коканд (население его в 1897 году было 120 000, а в 1926 – 69 300 человек) и многие кишлаки, «пораженные басмачеством»; бесчинства воинствующего атеизма, экономический произвол и т. д.
Выступая 22 ноября 1919 года с докладом на 2-м съезде коммунистических организаций народов Востока, В.И. Ленин говорил, что «…социальная революция зреет в Западной Европе не по дням, а по часам, что то же происходит и в Америке, и в Англии…».[90] После того, как «русские большевики» пробили брешь в старом империализме, «представителям трудящихся масс Востока предстоит еще более великая и еще более новая задача».[91]
85
Цит. по: Юность. 1990, № 1. С. 83-84.
86
Вопросы истории КПСС. 1958, № 2. С. 76.
87
Там же. С. 77.
88
«Юность», 1990, № 1.
89
Ленин В.И. Соч. Изд. 4. Т. 30. С. 117.
90
Там же. С. 134.
91
Там же. С. 138.