Крупская

Она сделала доклад учителям и рада была отметить, что большинство из них "стоят на платформе Советской власти". И, несмотря на усталость, она не удержалась и поехала вместе с другими ораторами на большой рабочий митинг в Марьинский Посад.

В Казани Надежду Константиновну ждали письма от Владимира Ильича, Марии Ильиничны, из Наркомпроса. Ото всей переписки Ленина и Крупской только и сохранились эти несколько писем и телеграмм времен ее поездки на "Красной звезде". Бережно хранила Надежда Константиновна два письма Владимира Ильича и только через несколько лет, подчиняясь решению ЦК о том, что все ленинские документы должны храниться в архиве института Ленина, передала туда два пожелтевших листка.

Ленин писал ей в Казань:

"Дорогая Надюшка! Очень рад был получить от тебя весть. Я уже дал одну телеграмму в Казань и, не получив на нее ответа, послал другую в Нижний, откуда сегодня ответили, что "Красная звезда" 8.VII должна быть в Казани и простоит там не менее суток. Я запросил в этой телеграмме, нельзя ли на "Красной звезде" дать каюту для Горького. Он приедет сюда завтра, и я очень хотел бы вытащить его из Питера, где он изнервничался и раскис. Надеюсь, ты и другие товарищи будете рады ехать с Горьким. Он — парень очень милый; капризничает немного, но это ведь мелочь.

Письма о помощи, которые к тебе иногда приходят, я читаю и стараюсь сделать, что можно…

Крепко обнимаю, прошу писать и телеграфировать чаще.

Твой В. Ульянов

NB; Слушайся доктора: ешь и спи больше, тогда к зиме будешь вполне работоспособна".[46]

Зинаида Павловна спрашивает ее, не собирается ли она вернуться, где обещанная ко Дню советской пропаганды статья, и информирует о текущих делах. В своем ответном письме Надежда Константиновна пишет:

"Дорогая Зинуша, спасибо за письмо, которое получила только вчера. Я с головой окунулась в работу, много новых впечатлений. Сейчас невозможно вернуться, пароход, вероятно, поедет на Южный фронт, вниз по Волге, и теперь уехать никак нельзя. Уж вы махните на меня рукой, и то подумайте, что торчала я десять лет за границей, а потом два года в центре и хочется мне окунуться до страсти в самую гущу провинциальной жизни. Мы близко ее видим. Одно плохо — житье на пароходе тяжелое. Перебрасываемся с пункта в пункт ночью, а днем стоим и бегаем высуня язык по учреждениям и собраниям. Жарища ужасная. Так как кроме нас едет еще 180 человек, то стон стоит на пароходе чуть не до 2–3 часов. Балуют меня всячески, но я ухитрилась слечь, сегодня только отошла немного. Треплют на пароходе, ляжешь — а тут шлют записку от рабочих водного транспорта: "пусть скажет хоть два слова, а не может сказать, пусть покажет хоть свою личность". Ну, приходится идти говорить. У меня совершенно вылетело, что я должна написать для журнала, и ничего не пишу, только записываю впечатления. Я была на многих учительских собраниях и курсах, ничего себе. Даже с делом единой трудовой школы обстоит не так плохо. Пришлось встретить одного внешкольника в (Козьмодемьянске), который страшно меня пленил. Очень интересно рассказывал о формах вынесения внешкольного образования на улицу в деревне. Между прочим, в Козьмодемьянской уезде внешкольникам вменяется знакомство со всеми декретами, каковые они должны разъяснять на местах. Это недурно вообще бы ввести. Везде по Советам раскиданы питерские рабочие, являющиеся обыкновенно наиболее деятельными проводниками в жизнь принципов Советской власти. Но в общем на местах безлюдье, с мест снимать работников не следует, а то совсем завянет там работа.

Чувствуется большая оторванность от Москвы, иногда даже скучно с непривычки. Это пустяки, конечно.

Ну, бывайте здоровы все.

Да, я ведь не знаю, когда назначен День советской пропаганды.

Целую крепко.

Н.К."

В день прибытия "Красной звезды" местные газеты сообщили, что вечером Крупская выступает в университете на митинге интеллигенции.

Актовый зал одного из старейших российских университетов был переполнен, люди сидели на подоконниках, стояли у стен и в проходах. Собралось семьсот человек — учителя, студенты, рабочие, партийные работники, мелькали платочки крестьянок, окладистые мужицкие бороды. Митинг затянулся надолго. Выступали горячо, страстно. Наконец, когда стали расходиться, человек сто тесным кольцом окружили Надежду Константиновну и забросали ее вопросами, просьбами передать привет Владимиру Ильичу. Уже сидя в машине, Крупская продолжала отвечать на вопросы, пожимала тянувшиеся со всех концов руки.

Второй день был полон неприятных открытий. Обнаружилось, что в огромном университетском городе действуют лишь бывшие частные библиотеки, а 300 тысяч томов реквизированных городских и губернских библиотечных книг свалены в Рабочем дворце — нет помещения, чтобы организовать библиотеку-читальню. Другая неприятность встретила Надежду Константиновну на четырехмесячных курсах по внешкольному образованию. Программа оказалась бессвязной, а лекции читали случайные люди.

Крупская нашла время объехать ряд школ, детских общежитий и выяснила, что их помещения заняты военным комиссариатом, а казармы стоят пустые. Порадовало лишь то, что школьное дело было поставлено неплохо и учителя были опытные и в основном правильно понимавшие задачи момента.

Вечером на пароходе при подведении итогов дня и составлении плана на следующий день пришлось поспорить с руководителем агитколлектива В.М. Молотовым. Когда Надежда Константиновна сказала, что утром собирается в уезд, он ответил: "Я вас не пущу. Прошу вас, Надежда Константиновна, ведь есть предел человеческим силам. Пусть поедет кто-нибудь другой". — "Вы не можете не пустить меня, это архиважно. И не будем спорить, я все равно поеду". Он убеждал, просил, Крупская осталась непреклонной.

Вячеслав Михайлович апеллировал к Владимиру Ильичу, жалуясь на ее работу без отдыха и перерывов, и перед самым отходом парохода из Казани Надежда Константиновна получила еще одно взволнованное и обеспокоенное письмо.

"15/VII

Дорогая Надюшка! Пользуюсь поездкой Крестинского в Пермь, чтобы написать тебе. Авось догонит.

Вчера получил телеграмму Молотова из Казани и ответил ему так, что ты должна была — получить до отхода из Казани, назначенного, как мне сказали, в 3 часа ночи.

От Молотова узнал, что приступ болезни сердца у тебя все же был. Значит, ты работаешь не в меру. Надо строже соблюдать правила и слушаться врача хорошенько.

Иначе не будешь работоспособна к зиме! Не забывай этого!

О делах в Народном комиссариате просвещения телеграфировал тебе уже.

На фронтах восточных — блестяще. Сегодня узнал о взятии Екатеринбурга. На юге — перелом, но еще нет серьезной перемены к лучшему. Надеемся, будет.

Горького не уговорил поехать, хотя уговаривал усердно.

Вчера и 3-го дня были в Горках с Митей (он здесь дня 4) и Аней. Липы цветут. Отдохнули хорошо.

Крепко обнимаю и целую. Прошу больше отдыхать, меньше работать.

Твой В. Ульянов".[47]

Надежда Константиновна не изменила своего решения поехать в уезд, так она и сказала Молотову: "Жалобы вам не помогут. Вы должны понять — когда-то еще я доберусь до такой глубинки! Хочу все видеть сама!"

На следующее утро Надежда Константиновна отправилась в уезд, погода была ясная. Ехали в открытой машине вдоль берега Волги.

Сначала заехали на учительские курсы по школьному и внешкольному образованию, размещавшиеся в бывшем имении. В большом светлом доме жили и учились 250 учителей и учительниц. Дом содержался в образцовом по-, рядке, вечерами слушатели курсов работали в огороде и саду. Здесь все было на самообслуживании. Крупской понравились лекции, сами учащиеся.

46

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 55, с. 373–374.

47

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 55, с. 377