Страница 34 из 75
На суд Фэрфакс не пошел. Он не мог видеть, как попирают древние обычаи и обращаются с королем, словно это простой смертный. За него пошла Анна; она словно восполнила недостаток его решимости. Но когда разные люди, используя, в частности, и Анну, его жену, попытались уговорить его отбить короля перед казнью (ведь в его руках Армия, говорили они), он тоже ответил отказом. И здесь он не мог решиться, а ограничился лишь тем, что упорно пытался отложить казнь хоть на несколько дней…
Может быть, бросить все это, с тоской подумал он, уехать на север, в деревню, жить там с женой и Мэри, единственной его дочерью, растить свой сад, пополнять коллекцию монет и делать переводы с латыни? Что, собственно, нужно человеку для счастья? Пища, одежда, кров, любимые лица рядом…
Он вздохнул и прошел в кабинет, где уже ждали его секретарь и солдат, принесший почту, сел за стол и взял первое письмо. Оно было от президента недавно испеченного Государственного совета Брэдшоу. Упразднив палату лордов и Тайный совет, республиканский парламент избрал из своей среды исполнительный орган — Государственный совет и тем укрепил свою власть в стране. Его председателем избрали Джона Брэдшоу. Дался им этот Брэдшоу! Никому не известный судья из провинции, с длинным носом и лицом ограниченного человека, ничтожество и к тому же трус, он почему-то был избран председателем суда над королем, а теперь — президент Совета!
Фэрфакс сломал печать, развернул пакет, из которого сразу выпал исписанный лист, и пробежал глазами аккуратные безликие строчки: «Милорд, вложенное сюда сообщение известит вас о распущенном и буйном сборище людей, появившемся недалеко отсюда, в месте, называемом холмом святого Георгия. И хотя предлог, который они выставляют для своего пребывания там, может показаться смехотворным, все же эта толпа народа способна положить начало гораздо более значительным и опасным событиям, ведущим к нарушению мира и спокойствия в Республике. Мы поэтому рекомендуем вашему превосходительству послать в Кобэм, Серри, отряд кавалерии с приказом разогнать этих людей и пресечь подобные сборища в будущем, с тем чтобы злонамеренные и враждебные силы не могли под видом этой смехотворной толпы причинить нам еще больший вред».
Ну конечно, Брэдшоу везде мерещатся заговоры. Он дрожит за свою жизнь. Недаром у него в шляпе зашиты стальные пластинки. Фэрфакс презрительно усмехнулся. Но что же это за толпа? Он взял вторую бумагу, помятую и не отличавшуюся чистотой. Писал некто Сандерс, из Уолтона-на-Темзе:
«В прошлое воскресенье, — читал Фэрфакс, кривя тонкие губы, — некто Эверард, ранее служивший в армии, но теперь уволенный, который именует себя пророком, некто Уинстэнли, а также Полмер и Колтон, и еще двое, жители Кобэма, пришли на холм св. Георгия, что в Серри, и начали вскапывать ту сторону холма, которая примыкает к огороженному лагерю; они засеяли ее пастернаком, морковью и бобами. В понедельник они снова пришли туда, уже в большем числе, а на следующий день, во вторник, подожгли вереск, не менее сорока руд, что является большим ущербом для города. В пятницу их стало 20–30 человек, и они копали весь день. Они намерены иметь в работе два или три плуга, но не запаслись поначалу семенами, что сделали в субботу в Кингстоне. Они приглашают всех прийти и помочь им и обещают за это еду, питье и одежду. Они угрожают разрушить и сровнять с землей все ограды и намереваются вскоре все засадить. Они заявляют, что в течение десяти дней их станет четыре или пять тысяч; и грозятся соседям, что заставят всех их выйти на холмы и работать; и предупреждают, чтобы они не подпускали свой скот близко к их плантации, иначе они вырвут ему ноги. Есть опасение, что они что-то замышляют».
Донос был помечен 16 апреля, и письмо Брэдшоу — тоже 16 апреля. «Судья проворен», — подумал Фэрфакс и вспомнил новость, которую среди других лондонских сплетен сообщил ему на днях неугомонный Хью Питерс, армейский проповедник.
«Говорят, появились люди, — шептал он, округляя глаза и то и дело дотрагиваясь то до огромной шпаги, висевшей на боку, то до пистолета за поясом, — которые хотят вернуть творение божие в его прежнее состояние, до грехопадения, так сказать… Ну да, восстановить древнюю общность в пользовании землею…»
И еще что-то… Ах да, «накормить голодных, одеть нагих»… Уж не об этих ли копателях с холма святого Георгия шла речь?
Еще не зная, какое решение он примет по этому делу, Фэрфакс отложил оба письма и взял газету. Это был «Умеренный», издававшийся левеллерами. И хотя Фэрфакс не любил ни Лилберна, ни Овертона, он все же регулярно читал их еженедельные выпуски, ибо должен был знать настроение Армии. Глаза его сразу наткнулись на Манифест, написанный в Тауэре, куда главари партии в марте были заключены за зловредную оппозицию Республике.
Уже длинное и тяжеловесное название Манифеста отдавало скандалом: «…имеющий целью, — читал он, — опровергнуть многочисленные клеветы, направленные против людей, обычно (хотя и несправедливо) именуемых левеллерами, для того, чтобы сделать их ненавистными для мира и опасными для государства…»
Интересно, от каких клевет они думают себя очистить… Ага, они старались «вывести из общественных бедствий сочетание свободы и блага для народа»… Это вряд ли совместимо. Дальше общие слова о том, как много они трудились для счастья нации… Упреки в адрес Республики… А вот и суть: «Наши враги с великой страстностью распространяют о нас все, что только может нас опорочить в глазах других… Распускают самые невероятные слухи, что будто мы хотим уравнять состояния всех людей, что мы не хотим иметь никаких сословий и званий между людьми, что мы будто не признаем никакого правления, а стремимся лишь к всеобщей анархии…» Но вы сами даете повод так о себе думать, господа! Посмотрим, как вы ответите?
Генерал увлекся не на шутку. Он взлохматил свои черные, еще густые для тридцатисемилетнего мужчины волосы и стал похож на мальчишку, углубившегося в занятную игру. «Черный Том», — звали его солдаты. «Мы объявляем, — читал он, — что у нас никогда не было в мыслях уравнять состояния людей, и наивысшим нашим стремлением является такое положение Республики, когда каждый с наивозможной обеспеченностью пользуется своей собственностью… А различия по рангу и достоинствам мы потому считаем нужными, что они возбуждают добродетель, а также необходимы для поддержания властей и правительства… Они сохраняют должное уважение и покорность в народе…»
Фэрфакс, довольный, откинулся от стола. С этими людьми можно-таки договориться! Вот и выходит, что Кромвель был неправ, когда багровел и грохал кулаком по столу: «Или мы сокрушим этих людей, или они сокрушат нас!» Никого не надо сокрушать, можно договориться миром и не терзать понапрасну Армию.
Взгляд его снова упал на давешний донос из Серри. А вот это уже другое дело. Здесь пахнет уравнением состояний, разрушением оград и вообще смутой. Он потряс колокольчик:
— Капитана Глэдмена ко мне.
Пока ходили за капитаном, план действий был готов. Сборище на холме надо разогнать, но прежде следует выяснить, что у них на уме. Капитан Глэдмен для этого — самый подходящий человек: умен, находчив, привык думать, прежде чем действовать. И предан Республике. Он будет не столько карателем, сколько разведчиком. Кто знает, может, Брэдшоу преувеличил опасность. Во всяком случае не следует действовать поспешно. Дверь приоткрылась, и Фэрфаксу доложили:
— Капитан Глэдмен.
Глаза у капитана светлые-светлые, скорее серые, чем голубые, рот насмешлив. Пожалуй, он слишком умен для солдата.
— Капитан, вы возьмете два отряда кавалерии и пойдете с ними в Серри, на холм святого Георгия. Это приказ Государственного совета. — Фэрфакс с удовольствием отметил, как едва заметная усмешка змеей скользнула по губам капитана. — Выясните, что замышляет и чем занята толпа, которая собралась там у римского лагеря. Если ее действия и образ мыслей покажутся вам опасными, примените силу, но не ранее, чем убедитесь в этом достаточно определенно. Вы меня поняли?