Первое задание

Шварц и сам уже понял свою ошибку — не нужно с этой недотрогой вести себя грубо, это у таких женщин вызывает протест, между тем лаской с ними можно делать что угодно. Понимал это зарвавшийся Ганс, но переключиться уже не мог.

— Вы, кажется, забылись, фрау? — со злостью выжимая слова, насмешливо процедил он сквозь зубы. — Вы слишком многого хотите! Нельзя ли несколько умерить ваш аппетит?

— Нельзя! — с вызовом ответила Наташа.

— А придётся это сделать, тем более, что ты самая обыкновенная влюблённая дура!

— Вот это мне уже нравится. По крайней мере откровенно, хотя не очень умно.

— Молчать! Марш в спальню! Сегодня, сейчас же ты будешь моей!

— Нет!

— Будешь! Или я сделаю небольшую дырку в твоём прекрасном теле!

В подтверждение своей угрозы Шварц расстегнул кобуру и достал пистолет.

Наташа перешла на другую сторону комнаты, подальше от двери, ведущей в спальню, и оказалась возле большого, обтянутого жёлтой кожей дивана.

Шварц, не опуская пистолета, медленно направился к ней, но в правой руке Наташи блеснул никелем маленький дамский пистолет.

— Учтите, стрелять я тоже умею! — твёрдо сказала она.

Наташа не спускала глаз с коменданта. Голова работала ясно: «Никакие уговоры не помогут. Зверь уже открыл пасть и прыгнул. Отброшены мишура и притворство, мнимое благородство завоевателя. Проявилось во всей своей красе истинное лицо бандита и садиста».

— Брось свою игрушку, — усмехнулся Ганс.

— Почему же «игрушка»? Я отлично запомнила ваши уроки. В этой «игрушке» вполне достаточно сил, чтобы навсегда остудить ваши скромные желания.

— Дура!

— Вы очень любезны.

— Брось пистолет, тебе говорят!

— Спрячьте свой!

— Стрелять буду!

— Я успею сделать то же.

— Упрямая русская корова!

— Неправда! Сами десятки раз восхищались моей фигурой.

— Чёрт бы тебя взял с твоей фигурой! Брось пистолет!

— Повторяетесь. Это не оригинально. Видимо, вы уже ничего не сможете придумать. Лучше послушайте моё предложение.

— Ну?

Растерянный, с размазанной по лицу грязью, Шварц был смешон и жалок.

— Прежде всего, — сказала Наташа, — вам необходимо умыться. Во-вторых, прекратите командовать. Я не солдат, а женщина, и люблю ласку, а вы, как морской пират, пытаетесь взять меня на абордаж. Если выполните эти условия, тогда у нас, поверьте мне, появится возможность провести время намного приятнее и интереснее… Не пугайте меня, пожалуйста. Вы же сами прекрасно знаете, что этого не требуется. И повежливее — у меня врождённое отвращение к насилию, я его не переношу.

— Отдай пистолет, — неуверенно попросил Шварц.

— Пожалуйста, — сказала Наташа смиренно, — хотя и невежливо отбирать свои подарки.

Шварц взял из её рук пистолет, разрядил и тут же вернул обратно.

— Отвернитесь, — тоном, с которым обращаются к ребёнку, сказала Наташа, — потушите свет, я приведу себя в порядок.

— Идёмте в спальню.

— Нет, мне здесь больше нравится, — улыбаясь, ответила Наташа.

— Хорошо, но раздевайтесь при свете, — упрямо произнёс Ганс.

— Однако вы трусоваты, — спокойно сказала Наташа.

— Просто осторожен.

— Тогда прикажите своим солдатам отойти от дверей, они подслушивают.

— Что? — Шварц резко толкнул дверь, но за ней никого не оказалось.

Тем временем Наташа не торопясь расстегнула кофточку, сняла её и повесила на спинку стула.

Ганс стоял с пистолетом в руке и всё ещё недоверчиво смотрел на неё.

Она подняла глаза, озорные искорки вспыхнули в глубине.

— Вы не памятник Фридриху Великому, — с улыбкой, нежно проворковала Наташа, — поскорее приходите в себя и помогите расстегнуть пуговочки на платье, — она показала рукой себе на спину.

Ганс подошёл к ней, крепко обнял и поцеловал в губы. Она не сопротивлялась, а трепетно всем телом прижалась к нему. Только теперь он поверил ей. Положив пистолет на край стола, он дрожащей рукой торопливо расстегнул пуговки на её платье и буквально впился долгим поцелуем в белую шею. Наташа встрепенулась, и Ганс услышал страстный шёпот:

— Потуши свет и раздевайся сам. — И начала снимать с себя платье.

Голос её был робок, и вся она была беззащитной и слабой, покорившейся его мужской воле. И эта слабость явилась той силой, которая окончательно заставила поверить ей.

Да и как он мог сомневаться. Женщина всегда остаётся женщиной. Одна ломается больше, другая меньше, а результат всегда один. Ганс не торопясь снял портупею, китель и шагнул к выключателю.

Свою ошибку он понял слишком поздно. Сзади раздался характерный щелчок предохранителя парабеллума. Всё ещё ничего не понимая, он быстро обернулся и увидел Наташу с пистолетом, направленным на него.

— Что за глупости! Брось пистолет, эти фокусы не для детей! — резко крикнул он.

— Ни с места! — тихо, полушёпотом, но так твёрдо произнесла Наташа, что Шварц замер. — Если ты, болван, сделаешь ещё хоть один шаг, я продырявлю твою глупую башку, как гнилую тыкву!

— Ты что, с ума сошла?

— Нет, я в своём уме, а вам придётся спуститься с небес на землю и проветрить свежим воздухом свою пустую голову.

Всю ненависть, накопленную за многие дни вынужденных унижений, вкладывала она в свои слова. Ганс слушал, глупо разинув рот от неожиданности и страха.

— Не надо так шутить, Наташа!

— Грязная фашистская свинья, — продолжала Наташа, — как ты мог подумать, что я влюбилась в тебя? Что есть в тебе человеческого? Надутый индюк! Бандит с большой дороги, пакостный и трусливый, как ощипанная ворона!

Шварц понял, что это уже не шутки. Стрелять она не посмеет — за дверью автоматчики. Необходимо как-то успокоить её, выиграть время, а потом… Надутого индюка и ощипанную ворону он ей не простит, какая бы раскрасавица она ни была!

— Что с вами? — вкрадчиво, нежно спросил он.

— Объясняюсь в любви, вы ведь ждали этого.

Шварц не мог отвести взгляда от дула пистолета.

— Наташа, вас обидела моя грубость. Это была неудачная солдатская шутка. Извините меня и давайте всё сделаем, как вы хотите. Желание женщины, да ещё такой, как вы, для меня закон! Конечно, я был неправ.

Он потянулся дрожащей рукой к графину, зазвенел стакан, громко булькнула вода.

Наташа плохо слушала лепет Ганса, и его красноречие пропало даром. Отступать ей было некуда: живой майор Шварц означал её смерть, но и мёртвый он почти не оставлял ей шансов на спасение: два автоматчика, два полицая — многовато! Но всё-таки мёртвый Шварц был лучше.

— Я люблю тебя, Наташа, — с дрожью в голосе сказал он.

— Я советский человек, мы — смертельные враги, — жёстко сказала Наташа, — и наши личные отношения не имеют никакого значения! Кроме того, в этих отношениях вы насквозь пропитаны ложью и гадостью.

Ганс растерялся. Он понял, что последние слова Наташи были его приговором. С трудом он оторвал взгляд от дула пистолета и посмотрел в лицо Наташи. Глаза её были бездонными, беспощадными. Что ты думал раньше, Ганс? Как пренебрежительно-невнимателен был по отношению к Наташе! И как глубоко прав Демель!

— Боже мой, — прошептал Шварц. — Наташа, милая моя! Обещаю тебе, мы поженимся.

Он ещё на что-то надеялся. Не верил, что перед ним была не его простодушная, преданная ему, готовая на всё ради него Наташа. Он умолял, просил, и ему казалось, что он говорит правду… Себя он, кажется, убедил, но её…

— Ничтожество!

— Я клянусь честью…

— Честь? — удивлённо спросила она.

— Я готов… — промолвил он, но, увидев что-то новое в её глазах, остановился. Пауза была короткой. В следующее мгновение майор Шварц, убедившись окончательно, что пощады от Наташи не будет, закричал громко и истерично:

— Ко мне, быстро!

Призыв его относился к солдатам. Он потонул в грохоте выстрела. Наташа выстрелила Гансу в лицо.

Бравый завоеватель, майор непобедимой германской армии, военный комендант города Лесное свалился на пол медленно и мягко.