Страница 3 из 137
В начальной школе был случай, по словам Твена, определивший его отношение к религии. Горр на уроках читала главы из Евангелия и комментировала их: «Во время одной из таких пояснительных бесед она остановилась на тексте: «Просите, и дастся вам», — и сказала, что если человек очень хочет чего-нибудь и усердно об этом молится, то его молитва, без сомнения, будет услышана. <…> Мисс Горр я верил на слово и нисколько не сомневался в результатах. Я помолился и попросил имбирного пряника. Дочь булочника Маргарет Кунимен каждый день приносила в школу целую ковригу имбирного пряника; раньше она ее прятала от нас, но теперь, как только я помолился и поднял глаза, пряник оказался у меня под руками, а она в это время смотрела в другую сторону. Никогда в жизни я так не радовался тому, что моя молитва услышана, и сразу уверовал. Я во многом нуждался, но до сих пор ничего не мог получить; зато теперь, узнав, как это делается, я намеревался вознаградить себя за все лишения и попросить еще чего-нибудь. Но эта мечта, как и все наши мечты, оказалась тщетной. Дня два или три я молился, полагаю, не меньше, чем кто-либо другой в нашем городе, очень искренне и усердно, — но ничего из этого не вышло. <…> Что-то в моем поведении встревожило мать; она отвела меня в сторонку и озабоченно стала расспрашивать. Мне не хотелось сознаваться в происшедшей со мной перемене: я боялся причинить боль ее доброму сердцу, — но в конце концов, обливаясь слезами, я признался, что перестал быть христианином. Убитая горем, она спросила меня:
— Почему?
— Я убедился, что я христианин только ради выгоды, и не могу примириться с этой мыслью, — так это низко.
Она прижала меня к груди и стала утешать. Из ее слов я понял, что если я буду продолжать в том же духе, то никогда не останусь в одиночестве». Твен говорил, что именно после этого у него «начались сомнения, постепенно приведшие к убеждению, что все религии — ложь и надувательство». Упрощал, конечно.
Протестантская религия делится на сотни ветвей, по некоторым вопросам различающихся принципиально. До 1848 года Джейн Клеменс и ее дети принадлежали к методистской церкви, после — к пресвитерианской. Пресвитерианство — разновидность кальвинизма, отличающегося от прочих протестантских вероучений доктриной двойного предопределения, которая в упрощенном виде выглядит так: в результате первородного греха все люди плохие, Бог не обязан их спасать, но по своей воле дарует спасение избранным, причем делает это до того, как они родились, а остальные до рождения обречены на проклятие. Так что спасение нельзя ни заслужить, ни вымолить, ни потерять. На первый взгляд из доктрины следует, что можно напропалую грешить, раз от поступков ничего не зависит, но это не так. Деяния — не причина, а следствие: человек, предопределенный к спасению, попросту не может вести себя плохо, и все у него ладится (особенно бизнес — кальвинистская этика тесно связана с предпринимательством), а если он поступает дурно и все у него валится из рук, то он наверняка проклят; грех страшен не потому, что мешает спасению (ему невозможно помешать), а потому, что является признаком дородового проклятия (с которым невозможно бороться).
Чтобы кальвинисты от безнадежности не спились и не переменили веру, проповедники, как правило[3], оставляли им лазейки, связанные с неисповедимостью Божьего промысла, так что для взрослых это довольно комфортная и спокойная религия. Твен: «Пресвитеранцы никогда не ведут себя как фанатики… Мы встаем утром в воскресенье, надеваем все лучшее, что у нас есть, и весело идем на главную улицу города; мы спокойно входим в церковь, и встаем, и садимся, и снова встаем, и поем гимны по книге, и отмечаем строфы карандашом, чтобы ничего не пропустить, и сидим серьезно и тихо, когда проповедник читает проповедь, и украдкой поправляем платья и шляпки, и зеваем, и следим взглядом за пролетевшей мухой… Ничего безумного, ничего фанатичного; все спокойно. Никогда не услышишь, чтобы пресвитерианин из религиозного фанатизма кого-нибудь зарезал». Но для ребенка, который еще не научился вспоминать о Боге, лишь когда это удобно, и посредством софизмов убеждать себя, что самый омерзительный его поступок богоугоден, все иначе: ему страшно и религия для него отождествляется с пыткой.
Методизм отрицает двойное предопределение: человек может достичь спасения верой и делами. До восьми лет Сэм посещал методистскую воскресную школу «Старый корабль Сиона», где его учил местный каменщик Ричмонд, «добрый и внимательный», потом перешел в пресвитерианскую, где познал страх, и называл ее тюрьмой. А еще в воскресной школе грозили тюрьмой настоящей — исправительным заведением, куда якобы отправляли непослушных белых детей…
Протестантство предполагает доскональное изучение (в том числе — детьми) текста Библии, которую в своей последней книге, «Письма с Земли», Твен охарактеризовал так: «В ней есть великолепные поэтические места; и несколько неглупых басен; и несколько кровавых исторических хроник; и несколько полезных нравоучений; и множество непристойностей; и невероятное количество лжи». По его мнению, Ветхий Завет, где говорится об изнасилованиях, кровосмешении, половых извращениях и массовых убийствах, для ребенка книга неподходящая: «У меня осталось чувство горечи по отношению к тем, кто призван был охранять мои юные годы, а вместо этого не только разрешил мне, но заставил меня прочесть от первой до последней страницы полный текст Библии еще до того, как мне исполнилось пятнадцать лет. <…> Во всех протестантских семьях мира ежедневно и ежечасно Библия творит свое черное дело распространения порока и грязных порочных мыслей среди детей. Она совершает этой пагубной работы больше, чем все другие грязные книги христианского мира, вместе взятые, — и не просто больше, а в тысячу раз больше».
Отец Сэма был «вольтерьянцем», в церковь не ходил, Библию не читал, что не мешало ему пользоваться уважением в обществе: протестанты терпимы. Дядя, Джон Куэрлс, был универсалистом: верил, что в конце времен все души будут спасены. Но религия считалась женским делом, мужчины воспитанием детей не особенно занимались, Джон только выписывал для них «Парли мэгэзин», научно-популярный журнал, где публиковались статьи по геологии, географии, химии и детям в мягкой форме давалось понять, что библейские рассказы не следует понимать буквально; в остальном все делалось, как хотела Джейн. Немного странно, что жизнерадостная и добрая женщина стала кальвинисткой (возможно, под влиянием своей матери), и Твен отмечал, что некоторые ее идеи были еще более неортодоксальны, чем у мужа и зятя.
«О ней говорили, что она, благочестивая пресвитерианка, может попасться на удочку и замолвить доброе словечко за самого Сатану. И такой опыт был проделан. Начали поносить Сатану, заговорщики один за другим язвительно упрекали, беспощадно бранили его, жестоко обличали, — и наконец доверчивая жертва заговора попала в западню. Она согласилась, что обвинение справедливо, что Сатана действительно погряз в пороках, как они говорили; но разве к нему отнеслись справедливо? Грешник есть грешник, и больше ничего; и Сатана такой же грешник, как все другие. Почему же все другие спаслись? Неужели только собственными усилиями? Нет, таким образом никто не мог бы спастись. К их слабым усилиям присоединились горячие, взывающие о милости молитвы, которые возносятся ежедневно из всех церквей в христианском мире и из всех сострадательных сердец. А кто молится за Сатану? Кто за тысячу восемьсот лет просто, по-человечески, помолился за того из грешников, которому было больше всего потребно, — за нашего собрата, который больше всех нуждается в друге и не имеет ни единого, за того из грешников, который имеет явное и неопровержимое право, чтоб за него молились денно и нощно, по той простой и неоспоримой причине, что он нуждается в этом больше других, как величайший из грешников?» Жалость и любопытство к «величайшему грешнику» у сына Джейн сохранятся надолго. «Представители всех религий дурно говорят о нем, но нам никогда не удается выслушать его самого…»
3
Большинство ветвей протестантства не признает верховных авторитетов, и каждый проповедник, грубо говоря, мог толковать Писание по личному усмотрению.