Страница 175 из 178
Много зависит от руководителя. Брежнев, например, при хорошем руководителе может неплохо работать.
— Мне в ЦК сказали: Сталин и Молотов действовали не убеждением, а наганом, троцкистскими методами. Вот Троцкий так же расстрелял Думенко и Миронова…
— Мы к этому не имели отношения.
— Сталин и Молотов поступали так же. Погибли Тухачевский, Блюхер… Почти весь XVII съезд уничтожили…
— Ну, ну. Это обывательская душа, мелкобуржуазная, хрущевская — она живет. И не хочется быть обывателем в политике, а тянет.
— Когда я им заметил, что у нас, кроме Ленина, в истории страны не остается ни одного хорошего руководителя, мне сказали «Андрей Андреевич Андреев, Шверник…»
Молотов от души рассмеялся…
В прошлый раз я принес ему многостраничную записку, написанную работниками Краснопресненского райкома партии Е. Ф. Груниным. Молотов с интересом читает ее.
Автор записки пишет о том, что при Ленине Совнарком сосредоточил всю полноту хозяйственной, экономической и административной власти, а партия была помощницей.
— При Ленине — да, — говорит Молотов.
— Ленин в одном из писем Молотову в марте 1922 года писал:
«Наконец, необходимо разграничить гораздо точнее функции партии и ЦК, Советской власти…» А сейчас слишком много отдали партии.
— Попробуйте руководить иначе. Он критикует правильно в большинстве случаев, но выводы сделать не может. Это трудно, — говорит Молотов.
— Он предлагает оставить за партией общее руководство работой государственных органов без мелкого вмешательства.
— Это трудно осуществить в наших условиях, — говорит Молотов, — трудный вопрос.
— Он хочет докопаться, почему люди плохо работают.
— Потому что мы плохие коммунисты, мы еще плохие коммунисты в большинстве. И слава богу, что все-таки находятся какие-то силы, которые при всех недостатках и при слабом понимании всего комплекса вопросов все-таки держались за какое-то ядро партии и удержали… Мы не обращаем внимания на то, что требование для социализма и коммунизма оказалось одинаковым — от каждого по способности. Это недостаток, и придется в нем каяться. А лучше, чтоб этого не было и чтоб разобраться вовремя, вот я не успел это написать, потому что надо точно сформулировать. Уже немножко тяжело работается…
Да, надо усиливать роль Советов, но сразу у нас это не выйдет. Мы во всем нуждаемся, по крохам собираем, чтобы помогать каким-то отраслям промышленности, бытовым делам, но сделать многое пока не можем. Нам надо усиливать основную линию партии, чтобы обыватели не взяли верх. Отдыхать найдется немало желающих. М-да.
26.01.1986
А кто же ленинцы?
Придет время, напечатают, — говорю я Молотову о своем очерке о нем.
— Я тоже считаю, что опубликуют, — соглашается Молотов. — Теперь люди не знают, на кого равняться.
— В очерке я показал, что Ленин, Сталин, Молотов были заодно, одно знамя несли. А мне в ЦК говорят, что у меня получилось, что Сталин и Молотов — ленинцы. Я говорю: «А кто же они?» Там вас не считают ленинцами.
— А кого же они считают ленинцами? — спрашивает Молотов. — Пусть назовут. И тогда получится, что у них в голове не все ясно.
— Они из-за того не хотят печатать, что я провожу линию: вы последовательно отстаивали ленинизм.
— Будут все время путать. Надо, чтоб партия шагала после серьезной проверки в каждом вопросе. И очень трудная будет полоса, очень трудная. Ни у Ленина, ни у Сталина нет этого.
07.11.1985
Снова говорим о моем очерке.
— Там есть такие отдельные места… Перехваливать не надо. Не надо, — замечает Молотов. — И такое есть: Рыков и Молотов были из одной деревни, оба заики. Зачем это? Неприятно.
В семейных делах, в товарищеской среде можно, но печатать не надо. Афанасьев, редактор «Правды», должен быть осторожным и в отношении похвал, и в отношении хулы.
09.03.1986
Кино
Меня попросили молодые киношники уговорить Вячеслава Михайловича сняться для документального фильма. Начинаю с ним разговор:
— Разрешите им. Хорошие ребята. Они хотят так снять: мы с вами сидим за столом, я задаю вопросы, вы рассказываете. Несколько минут. Пусть для истории останется.
— Не очень мне хочется. У меня искривляется лицо.
— Ничего оно не искривляется. Нормальное.
— Да, но немножко в напряжении. Я не понимаю некоторые вопросы.
— Самые простые вопросы — о Ленине, о Сталине. Вы же столько знаете интересного!
— С пустыми словами неудобно.
— У вас нет пустых слов.
— Ас серьезными делами я не готов. Обойдется без меня, — говорит он, как бы не слыша мою фразу и продолжая свою предыдущую.
— Без вас история не обойдется. Надо оставить для молодежи.
— Моих портретов много.
— Портреты — одно дело, а это в виде беседы будет.
— Надо хорошо подготовляться, а я вот не могу.
— Не надо готовиться. У вас пойдет. Они снимут и выберут самое интересное.
— Не хочется очень заниматься пустяками.
— Я понимаю, что время дорого, но это ненадолго, а память хорошая останется. Я тоже сначала подумал, не стоит вас тревожить, а потом решил: нет, все-таки стоит.
— Вы преувеличиваете: им заработать надо.
— Заработать они могут больше на других. Молотов почти согласился, но съемка не состоялась: через несколько дней зять отговорил его.
25.01.1986
В следующую нашу встречу Молотов продолжил разговор о записке Грунина:
— Эту записку я прочитал еще раз. Она кажется не совсем ясной. Он почти считает, что не получилось ничего, никакого социализма нет. Он между крайностями колеблется. Но все-таки власть удержали, промышленность в руках государства, жизнь крестьянства пошла по пути коллективизации — советская, новая жизнь, сломано то, что было очень трудно сломать. Идем мы вперед через противоречия, и они будут еще не одну пятилетку, так что надо набираться упорства и понимания того, что происходит. Противоречия в нашем социалистическом обществе еще существенны, но не они берут верх, хотя они тоже свое дело делают, а все-таки победит основная линия — диктатуры пролетариата. А у автора получается: чиновники всем владеют. На практике чиновники очень много захватили в свои руки, но это категория, у которой голова почти оторвана. Трудности остаются.
Поэтому я два раза прочитал. Эта записка отражает почти пессимистический взгляд на наше положение. А движемся мы вперед; несмотря на то что много старого еще висит на нас, как гири на ногах, так что ходить очень трудно. Но нет таких сил, которые могут нас повернуть назад. Мы неуклонно идем вперед, но медленнее, чем желательно. Вот мое мнение. Не знаю, как ваше.
— Что ему можно посоветовать?
— Во-первых, продолжать ту линию, которую мы ведем, она ленинская, она социалистическая, но не полностью — надо усиливать социалистические элементы и в хозяйстве, и в культуре, и в самой партии. Это трудно, но мы взялись за трудное дело, которое, по-моему, мы, в общем, победоносно двигаем вперед. Много еще старого на путях и загораживает нам дорогу. Какой-то гладкой фразой не отделаешься. Вам не все ясно?
— Мне не все ясно. Он видит наши недостатки и думает, как их исправить.
— Я об этом и говорю. Мы идем вперед, но остается много трудностей, в том числе возникают те трудности, которые, казалось бы, были преодолены легко, а легко нам ничего не дается, потому что мы живем, по существу, в мелкобуржуазной стране. И строим социализм и идем к коммунизму, потому что власть и авангард народа твердо держатся за политику, которую проводит партия. Вот главное.
Авангард у нас остается, укрепляется, социалистический, коммунистический, это главное. Впадать в пессимизм неправильно. Наша работа в Советском Союзе имеет влияние на все человечество, идет вперед, в общем, успешно, но медленно. А иного и быть не может. Есть еще и троцкисты, и бухаринцы, они подчеркивают наши трудности и недостатки, они выразители отчаяния и неверия, будто мы идем не вперед, а назад. Это неправильно. Через пять — десять лет у нас будет пояснее, но трудности останутся очень большие. Сверх того, что делается, что-то конкретное я не могу сказать, но считаю, что делается неплохо. И наша работа настолько глубоко в народную жизнь вошла, что повернуть назад уже невозможно. А людей, которые будто бы смогут предложить что-то новое, по-моему, еще мало. Не накопились эти новые элементы. Никто новый не выдвигается, не заметно? О ком разговаривают, о каких статьях? Да, выдвинулось немало новых, но они не проверены в большом масштабе. Такие вот дела.