Актриса года

Выходец из Лондона Лайонел Лейтем имел в Голливуде небольшой офис и работал со звездами английского происхождения. То был спокойный, четкий и аккуратный в каждом своем высказывании и действии мужчина лет под семьдесят. Многие почему-то считали его голубым. Но они ошибались. Как-то, еще в шестидесятых, он был замечен в розарии у сэра Лоренса Оливье за неприглядным занятием — теребил гениталии коккер-спаниеля великого артиста. Горькая же истина крылась в том, что последние сорок пять лет Лайонел не спал ни с кем — ни с мужчинами, ни с женщинами. И началось у него все это еще в Южной Африке, во время сафари, когда он мастурбировал за чтением романа «Любовник леди Чаттерлей» и его вдруг напугал дикий кабан.

— Ну вот, птичка моя, — сказал Лайонел, когда секретарь подлил Фионе свежего крепкого чая. — Выпей еще чашечку, и все сразу станет на свои места. Ведь сегодня тебя как-никак номинировали на «Оскара».

— Но теперь это потеряло всякий смысл! — простонала Фиона, дрожащими руками поднося к губам чашку «Эрл Грей» и проливая в нее слезы. — И лучший, самый светлый день моей жизни превратился в безысходный мрак!

— Вот что, милая моя, — сурово произнес Лайонел, — советую приберечь дурацкие стенания для эпизода в фильме. В нормальной жизни люди так не говорят! И нечего разыгрывать тут драму в стиле Джоан Крофорд! Давай только разберемся, что к чему.

Фиона глубоко вздохнула и поставила чашку на стол. Затем полезла в сумочку за драже «Тик-так» и выжидательно уставилась на Лайонела.

— В этой жизни нет ничего непоправимого, — назидательно заметил он. — И может, уже сегодня вечером твой Колин вернется.

— Вряд ли, — ответила Фиона. — Он забрал все свои курительные трубки, презервативы и собрание сочинений Чосера.

— Да, похоже, это серьезно… Ты думаешь, тут замешана другая женщина?

— Я как-то об этом не подумала…

— Или мужчина?

— Лайонел!

— Ведь он же англичанин, не забывай этого, курочка моя.

— Нет, — вздохнула Фиона. — Видно, все дело в нашей интимной жизни.

— Которая вас не удовлетворяет?

— Если бы! Ее, можно сказать, не существует вовсе!

— Не существует? — удивился Лайонел и навострил уши.

— Вот уже в течение года… — сказала Фиона, краснея до корней волос. И сунула в рот еще одно драже «Тик-так». Со времени приезда в Америку Фиона пристрастилась к этим крохотным конфеткам как к наркотику и уже не могла обходиться без них.

— Ну, знаешь, дорогая, лису в курятнике не удержать, если не будешь взбивать и чистить перышки, — заметил Лайонел, питавший пристрастие к громоздким и сложным метафорам.

— Это началось еще в прошлом году, во время работы над «Звуками музыки» в Вест-Энде, — сказала Фиона. — Причем справедливости ради должна заметить: мне никогда особенно не нравилось заниматься сексом. Равно как и любой другой англичанке, как мне кажется… Ну разве что кроме Джоан Коллинз и еще этой лошади и шлюхи Камиллы Паркер-Боулз. Но свой супружеский долг я исполняла: лежала на спине и вспоминала Англию, как учила меня мама. И ко времени, когда получила роль Мэри, исследовала все сельские окрестности. А потом, лежа на спине, думая уже об Австрии. Но тут на репетициях начали происходить странные вещи. Чем больше я вживалась в роль Мэри, тем меньше мне хотелось, чтобы Колин меня трогал. Еще до премьеры мы стали спать в разных постелях. И с тех пор сексом не занимались.

— О Господи, Боже мой! — сочувственно протянул Лайонел. — Не думаю, что у Роджерс [12]и Хаммерстайна [13]было на уме именно это, когда они начинали свою деятельность.

— Боюсь, я слишком вошла в образ Мэри фон Трапп, — кивнула Фиона. — Эта роль напрочь отбила у меня охоту к сексу. Ты же меня знаешь, Лайонел. Когда я берусь за роль, то должна обследовать каждый уголок, подняться на каждую вершину…

— А теперь, получается, лишилась одной из самых любимых и привычных вещей, — заметил Лайонел.

— Возможно, ты прав, — согласилась Фиона. — Возможно, у него действительно появилась другая женщина. Более сочная и пышная травка на пастбище и все такое прочее.

— Забудь о сочности и пышности, детка моя. Он наверняка готов наброситься на кого угодно, раз был лишен этих радостей больше года, — сказал Лайонел.

— Ну и что же мне теперь делать? — спросила Фиона.

— Положись на меня, — ответил Лайонел. — Знаю одного человека, он может помочь…

— Сексопатолога?

— Нет, цыпленок. Частного детектива.

— Частного детектива?.. Но он тут при чем?

— Просто он выяснит, есть у Колина другая женщина или нет. Это для начала, — сказал Лайонел. — А там посмотрим. Если есть, подключим средства массовой информации.

— Но это так пошло! — поморщилась Фиона.

— Может, и пошло, зато эффективно. Если пустить слух, что Колин тебе изменяет, это вызовет сочувствие, прежде всего среди академиков. И не забывай, что тебе светит сыграть в «Макбете» с Ричардом Гиром. Неужели думаешь, что Колин даст тебе роль леди Макбет, если разведется?

— Скорее всего нет…

— Ничего подобного! — пылко возразил Лайонел. — Зато если ты получишь «Оскара», а в прессе разразится скандал, ему будет далеко не так просто убедить студию «Тристар», что он лучше Скорсезе или Бертолуччи.

— Да ты, Лайонел, оказывается, уже целый план разработал! — воскликнула Фиона и забросила в рот еще одну горошину «Тик-так».

— Частный детектив — это именно то, что нам надо! — убежденно произнес он.

— Как думаешь, можно будет нанять этого совершенно отвратительного коротышку, который обычно работает на Майкла Джексона? — спросила она.

Глава 9

Колин Троманс лежал на кровати в гостиничном номере и слушал Вагнера, компакт-диск которого только что приобрел в магазине «Тауэр рекордз». Он покидал дом в спешке, однако не забыл прихватить портативный плейер. Заехав в «Тауэр рекордз» по пути к фешенебельному мотелю под названием «Шангри-Ла», он купил несколько дисков, которые смогли бы заменить радио. Ничто не наполняло Колина такой страстью и верой в собственные силы, как волна этих мощных, первобытной силы аккордов из вагнеровского «Кольца нибелунгов» [14]. А диск стоит всего девять долларов девяносто девять центов!

«Просто удивительно, до чего дешева сегодня эта грандиозная, захватывающая музыка!» — думал Колин.

Страсть, мощь — именно этого не хватало ему теперь, когда он наконец разошелся с Фионой. Господи Боже, как же он мог обходиться без секса на протяжении столь долгого времени? Нет, ему следовало бы догадаться, чем все это кончится, с самого начала, с первой брачной ночи, когда Фиона, едва он успел войти в нее, запела: «Боже, храни королеву».

Ладно, как бы там ни было, но все это теперь позади. Его жизнь изменилась с той поры, как он нашел новую подружку. При одной мысли о женщине, с которой он занимался любовью последние две недели, плоть у Колина затвердевала и превращалась в некое подобие французского батона, которым можно было бы дирижировать на протяжении всех восьми часов исполнения «Кольца нибелунгов». «Нет, мне необходимо в душ, — подумал он. — А то еще кончу сейчас, прямо тут, на кровать».

Теплые струйки воды хлестали по коже и помогали снять стресс после совершенно безобразного утреннего скандала с Фионой. И где-то к половине шестого Колин вновь обрел присущую ему юношескую миловидность. Он потянулся к своему детородному органу размером с крупную копченую сельдь и начал массировать его. И тут вдруг дверцы душа раздвинулись: перед ним стояла Карен Кролл в трусиках и бюстгальтере.

— Что, решил начать без меня? — игриво осведомилась она, стянула белье и шагнула в кабинку. Затем крепко прижалась к нему своими роскошными грудями, ощущая, как он упирается ей в живот, теплый и пульсирующий, словно самописец детектора лжи. С помощью такого же наверняка допрашивали О. Дж. Симпсона [15].

— Вообще-то я размышлял тут о Вагнере и «Кольце нибелунгов»… — с замиранием сердца пробормотал Колин.