Караджале

«Он сверкал остроумием и казался моложе, чем когда-либо. В течение шести часов подряд, ни на минуту не присаживаясь, он рассказывал разные истории, представляя в лицах то, о чем он рассказывал. Именно тогда я услышал из его уст самые блестящие литературно-критические «страницы», которые я знал когда-либо. И тогда же он сыграл несколько маленьких сцен и изобразил несколько характерных типов, которые сами по себе могли бы составить известность любому писателю. Этот человек создавал жизнь играя. Требовалось ли еще какое-нибудь другое доказательство молодости?.. В сущности, Караджале никогда не старится, потому что такая чистая душа «не ведает ни времени, ни пространства». Дух Караджале действительно не старился. Но сердце его уже тогда было в прескверном состоянии. Понимал ли он это? Этого мы не знаем. С уверенностью можно лишь сказать, что уже не в его власти было изменить свой всегдашний образ жизни, умерить постоянный и живой интерес к событиям и друзьям, перестать растрачивать свои силы в постоянных разъездах, отказаться от чрезмерной чувствительности, от самого себя.

ПОСЛЕДНЯЯ ВСПЫШКА

Так он жил, подчиняясь своим старым привычкам: частые путешествия сменялись коротким отдыхом в кругу семьи, шумные споры и дискуссии с друзьями чередовались с периодами одиночества и нервным напряжением бессонных ночей, проведенных за письменным столом. Ни одна из его страстей не угасла в последние годы жизни. Не угасла и политическая страсть.

Последняя вспышка произошла незадолго до кончины. Не помешало разочарование в партии Таке Ионеску. Не остановили Караджале и все чаще высказываемые им самим мысли о бесполезности растрачивания сил на политической арене, напоминающей цирковой манеж, и о том, что он не принадлежит к людям, могущим реформировать общество. Как только представилась новая возможность и появилась надежда, что его вмешательство будет иметь реальный вес, Караджале, недолго думая, снова ринулся в политическую борьбу.

Правда, это происходит уже не в Бухаресте. Караджале знает, что путь в политику на родине перед ним закрыт навсегда. И он понемногу дает себя втянуть в политическую жизнь румын, проживающих в Австро-Венгрии.

Конечно, здесь, за Карпатами, господствует совсем другая атмосфера, чем в румынском королевстве. Трансильванские румыны — угнетенная нация, их политические битвы носят серьезный, подчас драматический характер. Здесь нет почвы для политических водевилей типа «Потерянного письма». Среди румынских деятелей Трансильвании трудно найти Кацавенку, газетами здесь не управляет Рика Вентуриано. К тому же в Трансильвании нет румынских помещиков, в обществе господствует демократический дух. Автор «1907 года» хорошо это понимал.

Трансильванские румыны пришлись по сердцу Караджале своей серьезностью и бесхитростностью, чуждыми характеру бухарестского Митики. Молодежь, участвуя в национально-освободительном движении, рисковала тюрьмой. Поэтому она мыслила и действовала во многом иначе, чем бухарестская студенческая молодежь. Румынское студенческое землячество Будапешта встречало приезд Караджале с огромной симпатией. Неня Янку в Бухаресте и Яссах символизировал богемного писателя, остроумного комика, которому, пожалуй, не стоит придавать серьезного значения. Неня Янку в Будапеште, Араде, Блаже звучало уже иначе — это духовный вождь, один из идолов университетской молодежи и интеллигенции, принимавшей участие в национальной борьбе.

Связи Караджале с трансильванскими румынами были давними. Решив покинуть Бухарест, он дважды выяснял возможность обосноваться в Трансильвании. Когда это ему не удалось и он поселился в Берлине, дружба с закарпатскими румынами еще больше укрепилась. Во время своих частых поездок из Берлина на родину он почти всегда останавливался в Будапеште или в одном нз трансильванских городов. Дважды на протяжении одного года он ездил в Будапешт в гости к румынским студентам. Там же он вел переговоры об издании румынского литературного журнала «Моменте либере» («Свободные мгновенья»). Это должен был быть чисто литературный орган, распространяемый как в Румынии, так и в Трансильвании. Когда выяснилось, что такой журнал издать пока нельзя, Караджале принял приглашение сотрудничать в газете «Ромынул», выходящей в Араде. Это был официальный орган румынского национально-освободительного движения.

Итак, между Караджале и многими литературными и общественными деятелями Трансильвании существовали давние и сердечные связи. Трансильванского поэта Георгия Кошбука Караджале считал равным по таланту с Эминеску. Были другие трансильванские поэты и литераторы, которых он любил и уважал. Но, решив сотрудничать в трансильванской печати по чисто литературным мотивам, он поддался своему темпераменту и неожиданно послал в «Ромынул» политическую статью, наделавшую много шума.

В румынском национальном движении существовали свои разногласия и трудности. Газета «Ромынул» вела полемику с другой румынской газетой, выходящей в том же городе Араде — «Трибуна». И вот Караджале неожиданно вмешался в их спор и поддержал «Ромынул».

«Трибуна», разумеется, не осталась в долгу. В статье «Караджале и политика» редакция решительно отвела его притязания давать лекции трансильванским деятелям и напомнила ему политические провалы в Румынии. Разве не странно, что писатель, которому «на своей родине никогда не удавалось добиться политического влияния и играть какую-нибудь роль», считает возможным поучать трансильванских патриотов? Вот если бы драматург решил собирать материал для новой комедии, он нашел бы за Карпатами всеобщую поддержку. Ему следует понять, что он должен ограничиться ролью культурного наставника и борца за чистоту литературного языка, а не политика.

Газета затронула больное место в душе Караджале — в сущности, она повторила то, что ему приходилось уже не раз выслушивать в Бухаресте. И трансильванская газета не была права, так же как не были правы бухарестские монополисты политики. Караджале не собирался подливать масла в огонь полемики между различными румынскими группировками. Наоборот, он призывал к примирению. Грех его состоял в том, что он остался верен своим демократическим идеалам и не давал себя увлечь шовинистическими чувствами. Наибольший гнев «Трибуны» вызвали те фразы из караджалевской статьи, в которых редакция усмотрела призыв к национальной терпимости. Писатель — неудачник в политике у себя на родине вдруг является в чужую страну и пытается «поднять флаг мира между двумя народами, которые ссорятся веками». Вот это-то и не устраивало редакцию «Трибуны». И Караджале снова пал жертвой не столько своей политической горячности, как своей принципиальности и демократичности, намного опередившей его время.

Статья «Трибуны» сильно огорчила Караджале. Он даже специально ездил в Бухарест, чтобы обсудить с ближайшими друзьями, как ему быть в дальнейшем. Получив телеграмму, что Караджале едет к нему за помощью, Александру Влахуца, осведомленный в общих чертах о деле, записал в своем дневнике:

«Бедный Караджале! В какую, должно быть, бурю он попал! Я, разумеется, ответил, что жду его с любовью. Да, с любовью и озабоченностью. И с состраданием! И я снова и снова думаю о нем! Это побежденный титан, да, побежденный титан!»

Влахуца, находившийся всецело под обаянием личности своего Друга, в этот раз несколько сгустил краски. Инцидент с газетой «Трибуна» был лишь мимолетной вспышкой былых политических страстей Караджале. Вернувшись в Берлин, он вскоре отказался от писания аполитических статей для трансильванской печати. |А в своей последней статье-притче, напечатанной в «Ромынул», назвал себя «бедным драматургом, заблудившимся в политике». Прямолинейность и органическая неспособность к компромиссу не годились и для Трансильвании, хотя здесь царила иная, более серьезная атмосфера, чем в румынском королевстве.

Караджале остался до конца своих дней искренне привязанным к своим трансильванским друзьям, к их борьбе и чаяниям. Летом 1911 года он ездил в Карлсбад, чтобы встретиться с Георгием Кошбук и просить его совета по поводу своего нового произведения. Караджале привез с собой в Карлсбад рукопись на восемнадцати страницах. Это было начало пьесы в совершенно необычном для него жанре — аллегорическая драма на сюжет, заимствованный из истории Дидоны — королевы Карфагена. Пьеса была задумана как аллегория на современную политическую ситуацию и должна была быть напечатанной в газете «Ромынул». Рукопись не сохранилась. Но все, что мы о ней знаем, указывает на то, что последняя вспышка политической страсти Караджале оказала влияние и на самое сокровенное, что таилось в глубине его души — на планы творчества.