Страница 10 из 92
Накануне голода Годунов организовал систему общественного призрения, учредив богадельни в Москве. Чтобы обеспечить заработок нуждавшимся, царь приказал расширить строительные работы в столице.[20]
В годы «великого голода» доктрина общего благоденствия подверглась подлинному испытанию. Власти не жалели средств, чтобы помочь голодающим. Ежедневно на четырех больших площадях столицы чиновники раздавали беднякам в будний день по полушке, в воскресенье по деньге, т. е. вдвое. Как отмечали очевидцы, казна расходовала на нищих по 300–400 руб. и выше в день.[21] Иначе говоря, помощь ежедневно получали до 60–80 тыс. голодающих.
Аналогичные меры проводились в Смоленске, Новгороде, Пскове и других городах. «Мне известно, — писал Я. Маржарет, — что он (Борис. — Р.С.) послал в Смоленск с одним моим знакомым 20 000 руб.».[22] Таковы были масштабы казенных затрат на нужды «всенародного множества». Однако надо иметь в виду, что власти оказывали помощь преимущественно городскому населению. Льготы, предоставленные деревне, не шли ни в какое сравнение с благотворительностью в городах.[23] Крестьянские подати имели, столь важное значение для государственного бюджета, что власти не сочли возможным повторно отказаться от них, как то было сделано при коронации Бориса. Не располагая достаточными средствами, казна не пыталась прокормить миллионы голодающих крестьян.
Современники по-разному оценивали значение мер помощи голодающим. Исаак Масса, откровенно чернивший дела Бориса Годунова, считал, что раздача милостыни лишь усилила голод в Москве, ибо в столицу потянулся нуждающийся люд со всей округи. Сверх того, милостинные деньги попадали не в те руки: их разворовывали приказные и пр.[24] Совершенно иную оценку мерам Годунова дали русские летописцы, избежавшие предвзятого отношения. Один современник в таких выражениях описал положение дел в Москве: «А на Москве и в пределях ея ели конину, и псы, и кошки, и людей ели, но царскою милостынею еще держахуся убогии…»[25] Помощь голодающей бедноте в самом деле имела неоценимое значение.
Стремясь не допустить рост дороговизны в городах, правительство Годунова предприняло первую в русской истории попытку государственного регулирования цен. Осенью 1601 г. посадские люди Соль-Вычегодска обратились в Москву с жалобой на то, что местные торговцы подняли цены на хлеб до рубля за четверть и выше. 3 ноября 1601 г. царь Борис указал ввести в Соль-Вычегодске единую цену на хлеб, обязательную для всех. Государственная цена была вдвое меньше рыночной. Чтобы покончить со спекуляциями, указ вводил нормированную продажу хлеба. Запрещалось продавать в одни руки более 2–4 четвертей хлеба. Посадский «мир» получил право отбирать хлебные излишки у торговцев и без промедления пускать их в розничную продажу. Торговые люди, отказывавшиеся продавать хлеб по государевой цене, подлежали тюремному заключению и подвергались пятирублевому штрафу.
Правительство не желало прибегать к крайним мерам по отношению к богатым купцам, располагавшим крупными хлебными запасами. Наказание не лишало нарушителей торговой прибыли. Даже те люди, которые подлежали тюремному заключению, должны были получить всю выручку, полученную от продажи изъятого у них хлеба.
Блюдя интересы купеческих верхов, власти проявляли гораздо меньше снисхождения к мелким спекулянтам. Им грозила «торговая казнь», т. е. наказание кнутом.[26]
Некоторые современники высказывали мысль, что в такой обильной хлебом стране, как Россия, люди могли бы избежать неслыханных бедствий голода. По утверждению Исаака Массы, наличных запасов хлеба было больше, чем требовалось для прокормленйя всего народа в течение четырех лет голода, что эти запасы гнили от долголетнего лежания и не использовались владельцами даже для продажи голодающим.[27]
Возникает вопрос. Можно ли доверять показаниям подобного рода? Ответ на этот вопрос можно найти в монастырской документации. Монастыри были крупнейшими держателями хлебных запасов, а их хозяйственные книги сохранились сравнительно хорошо. На основании документов конца XVI — начала XVII в. Н. А. Горская обследовала «хлебный бюджет» нескольких монастырей и установила, что наибольшими хлебными излишками располагал Иосифо-Волоколамский монастырь. Подавляющую часть зерна монастырь получал с собственной запашки, часть его монахи пускали в продажу. В неурожайные годы Иосифо-Волоколамский монастырь либо имел минимальные излишки, либо закупал недостающий хлеб. После недорода 1590 г. келарь монастыря подсчитал, что ему потребуется на ближайший год 12 000 четв. ржи (на «обиход» монахам, ссуды крестьянам и проч.), тогда как в закромах имеется всего лишь 1982 четв.[28] При среднем урожае в 1599 г. монахи выделили на покрытие годовых нужд 7362 четв. ржи, после чего у них осталось 7792 четв. ржи из старых запасов и нового урожая, молоченной и немолоченной в кладях на полях. Подобным же образом расходовался овес и прочие яровые. Из 23 718 четв. на семена и монастырский обиход выделяли 13 594. В остатке оставалась меньшая часть «нового и старого жита». На полях в скирдах хранился овес из урожая 1596–1597 гг., но в общем запасе его доля была невелика.[29]
Кирилло-Белозерский монастырь принадлежал к числу крупнейших феодальных землевладельцев России. Его земли не отличались плодородием, и. необходимый хлеб монастырь получал в основном со своих крестьян. В 1601 г. наличные запасы ржи и овса в обители не превышали 30 тыс. четв. Ввиду неурожая на долю вновь собранного хлеба приходилось менее 12 тыс. четв. Ежегодный расход монастыря, учитывая поправку Н. А. Горской, составлял более 10 тыс. четв. ржи и овса. Таким образом, монахи имели в излишках столько Хлеба, сколько им надо было для удовлетворения собственных нужд в течение всего лишь двух лет.[30]
Накануне голода хлебные запасы Вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря составляли 2834 четв. ржи и овса. Год спустя они сократились до минимума — 942 четв. Монахи вынуждены были начать закупки зерна.[31]
Современники имели все основания упрекать монахов, богатых дворян и купцов в том, что они спекулировали хлебом и обогащались за счет голодающего народа. Спекуляции отягощали бедствия населения. Но главная причина губительного голода в России в начале XVII в. была все же другая. Суровый климат, скудость почв, феодальная система земледелия мешали созданию таких запасов зерна в стране, которые могли бы обеспечить пропитание народу в условиях трехлетнего неурожая.
Недоброжелатель Годунова Исаак Масса утверждал, будто царь мог, но не повелел строжайшим образом, чтобы его знатные господа, монахи и прочие богатые люди, имевшие полные амбары хлеба, продавали свой хлеб. Сам патриарх, имея большой запас продовольствия, якобы объявил, что не хочет продавать зерно, за которое со временем можно выручить еще больше денег.[32] В литературе можно найти многократные ссылки на приведенные слова Массы. Однако их достоверность вызывает сомнения. Сочиненная Массой «патриаршая речь» проникнута торгашеским духом, характерным для голландского негоцианта, но не для Иова. Ближайший помощник Бориса не мог выступить как открытый сторонник, спекуляций, когда власти принимали все меры для обуздания хлебных спекуляций.