Беглецы

Дверь заскрипела, приоткрылась, и на пороге появилась женская фигура с завешенным фонарем в руке. Завеса спала, резкий переход от тьмы к яркому свету на миг ослепил узников. Затем они различили, кто перед ними. То была жена Барбата.

– Тсс, – шепнула она, приложив палец к губам. Выждав, пока сопровождавшая ее молодая служанка плотно закрыла дверь, она нежным, печальным голосом спросила узников: – Можете ли вы простить нас?

– Ты ни в чем не виновата, – сказал Бренн. – Мы рады, что спасли тебе жизнь, а если для нас дело плохо обернулось, – это неважно!

Женщина обвела подвал глазами и содрогнулась.

– Как здесь холодно! – молвила она. – Но вам уж недолго здесь оставаться.

Она вытащила из-под своего покрывала большую связку ключей и передала ее служанке. Трепеща от радости, пленники узнали ту самую связку, которую видели, когда стражи замыкали их оковы. Служанка быстрым шагом подошла к ним. Испробовав, при свете фонаря, несколько ключей, она нашла те, которые ей были нужны, и не без усилия повернула их в тяжелых замках.

Узники так тихо, как только могли, положили цепи наземь и выпрямились, расправляя затекшие руки и ноги.

– Не Думайте о нем дурно, – сказала женщина. – Он ведь привык строго соблюдать законы…

Голос ее дрогнул, она опустила покрывало на лицо; узникам показалось, что она беззвучно плачет.

– Успокойся, госпожа, – сказал Феликс, – покуда на свете есть не только такие люди, как твой муж, но и такие, как ты, – еще можно жить.

– Вы всем нам спасли жизнь, – молвила она едва слышно, – и мне очень совестно, что единственное, чем я могу вас отблагодарить, – это выпустить вас на свободу.

– Ничего другого нам и не нужно, – ответил Бренн. – Мы совсем не хотим оставаться в этих местах.

– Прошу вас, возьмите вот это, – сказала женщина.

Она сняла с шеи золотое ожерелье, но Бренн остановил ее, воскликнув:

– Нет, нет! Нам нужно только одно – свобода. Твой муж быстро хватится… Прошу тебя – и не думай об этом.

Женщина с явной неохотой снова надела ожерелье и молвила, словно размышляя вслух:

– Я освободила вас от оков, а себя не могу освободить…

– Пойдем с нами, – сказал Бренн, сгоряча не подумав, что для нее означает такое решение.

Она рассмеялась тихим, серебристым смехом.

– Спасибо! Мне кажется, за всю мою жизнь ничто не радовало меня так, как твое предложение, но я не могу его принять. Отныне я буду считать, что вы втроем подарили мне эту золотую цепь, и, быть может, мне теперь легче будет носить ее. – Голос женщины снова стал ровным, звучным. – Но вам лучше уйти поскорее, – прибавила она.

– Покажи, в какую сторону нам идти, – попросил Марон. Мы не хотим встретиться кое с кем.

Ему неприятно было упоминать имя ее мужа.

– Он спит, – холодно, спокойно сказала женщина, – он пьян.

Помолчав, она пояснила:

– Значит, вам нечего бояться. Идите тем же путем, каким пришли. Девушка проводит вас до большой дороги, а крестьяне не сделают вам зла. Они знают, кто спас их от мавров, и завтра будут искать вас не там, где надо.

Она повернулась, взяла фонарь, снова завесила его и открыла дверь. Они пошли по направлению к вилле. Женщина шла впереди, служанка следовала за ней, мальчики и Феликс замыкали шествие. Дорогой никто не проронил ни слова. Подойдя к вилле, женщина передала фонарь служанке, движением руки попрощалась с беглецами и бесшумно скользнула в боковую дверь.

Девушка вывела их по тропинке к мостику, за которым пролегала большая дорога.

– Идите все прямо, – сказала она. – У первого перекрестка свернете налево и попадете в долину. Да хранят вас боги!

Она передала фонарь Бренну, помедлила минуту-другую, затем, понуря голову, быстро повернула назад – и исчезла во мраке.

Трое друзей бодро пошли по дороге. В густой мгле они время от времени оступались и попадали в рытвины. Пройдя около мили, они сняли завесу с фонаря; им стало легче идти. Дорога была достаточно широка, чтобы они могли шагать в ряд и не натыкаться друг на друга, Вновь обретенная свобода так радовала беглецов, что они не чувствовали усталости. Им казалось, что перекресток только что пройден, а они уже были у самой долины, где виднелись следы стоянки мавров. Беглецы углубились в долину.

– Надеюсь, у доброй госпожи не будет неприятностей, – сказал Бренн, который никак не мог забыть нежный, печальный голос жены Барбата и весь ее прекрасный облик.

– Не хотел бы я завтра быть на ее месте, – отозвался Феликс.

Они продолжали путь молча. Им вдруг стало ясно, что Барбат заподозрит жену и рассердится на нее. Несомненно, он дознается, что кто-то брал ключи, и если даже его гнев падет на кого-нибудь, она никогда не даст избить плетьми ни в чем не повинного слугу, Она тотчас признается во всем. Что с ней сделает муж, – этого ни Феликс, ни мальчики себе не представляли. Но они были уверены, что, по своей мстительной натуре, он не оставит безнаказанным открытое сопротивление своей власти.

– Я уж и не рад, что она пошла на это! – воскликнул. Бренн.

– И я тоже, – признался Марон.

– И я, – не столь горячо заявил Феликс.

Помолчав немного, он с волнением в голосе прибавил:

– Нам следовало перед уходом зайти в дом и в знак признательности доброй госпоже прикончить мучителя.

Мальчики тоже были взволнованы. К радостному сознанию свободы примешивалась тревога за женщину, которая, наверно, пострадает из-за них.

– Но теперь мы бессильны что-либо сделать, – сказал Бренн, пытаясь успокоить свою совесть.

Феликс и Марон согласились с ним. Да, теперь ничего уже нельзя было сделать, и, хотя все они очень жалели женщину, которую, вне всякого сомнения, родители насильно выдали за Барбата, когда она была совсем еще молода, они мало-помалу забыли о ней. Все возраставшая необходимость зорко следить за извивами дороги, беречь силы, думать о будущем постепенно изгладила из их памяти прошлое. Они пересекли дубовую рощу, перешли последнюю цепь холмов и при первых лучах зари, сливавшихся с угасавшим огнем фонаря, увидели перед собой хижину пастуха.

Уверенные в радушном приеме, они постучали в дверь. Им открыла жена Коракса. Разглядев пришельцев, она широко улыбнулась и сказала:

– Да благословят вас боги! Прошлой ночью я молилась за вас, и вот вы здесь, целы и невредимы. Вчера к нам забегал крестьянин из поместья, он сказал, что вас заковали в цепи. Наш господин – изверг!

Бренн едва не проговорился, что их освободила сама хозяйка, но вовремя прикусил язык. «Как ни надежны пастух и его жена, – подумал он, – а рассказать им, как было дело, – нехорошо и неосторожно: ведь люди часто без злого умысла болтают лишнее; и если, волею случая, жену Барбата изобличат, – мы, обязанные ей спасением, должны быть непричастны к этому».

– Мы бежали из тюрьмы, – сказал он, многозначительно взглянув на своих спутников; те утвердительно кивнули в ответ.

– Что же вы теперь думаете делать? – спросила женщина. – Мы будем счастливы, если вы останетесь здесь…

– Нет, нет, – возразил Бренн. – Мы не хотим, чтобы вы подвергались опасности из-за нас… Да и вообще, мы задумали пробраться в дальние края…

– Куда же вы хотите пробраться?

– Пойдем вдоль берега, все дальше и дальше на запад… по направлению к Испании…

– Я никогда не слыхала о такой стране. Но я знаю, что вдоль берега на много-много миль тянется пустыня…

– Как-нибудь выдержим переход, – сказал Бренн; его товарищи кивнули в знак согласия.

– Все, что вы можете сделать для нас, – сказал Марон, – это дать нам с собой съестного, чтобы мы могли прокормиться в пути…

– Мы отдадим вам все наши запасы, – ответила женщина, – отдадим с великой радостью. Пойдем в дом, и я соберу все, что только найдется. И муж хочет вас поблагодарить.

Войдя в хижину, трое друзей увидели Коракса, лежавшего на своей убогой подстилке. Ребенок лежал у него в ногах. Пастух сказал, что ему лучше, и особенно полегчало сейчас, когда он убедился, что его спасители – на свободе.