Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 90 из 92



Первый зимний путь давно минул, и московское командование объявило 6 января 1634 года в качестве крайнего срока сбора дворянского ополчения. Но зимняя мобилизация не удалась. К январю 1634 года можайская рать насчитывала 357 человек. Царь Михаил затеял мирные переговоры с Владиславом. В наказах воеводам он настаивал прежде всего на осторожности и выражал надежду на Божью помощь.

Шеин подписал капитуляцию 16 февраля 1634 года, так и не дождавшись помощи. Король Владислав вслед за тем пытался выбить русских из крепости Белой, но успеха не добился. На можайском направлении подступы к Москве надежно прикрывали войска Пожарского.

Воевода Шеин нимало не сомневался в победе, когда начинал смоленскую кампанию. Перед выступлением в поход он обратился к боярам с надменной речью. Он напомнил бывшим членам семибоярщины то время, когда одни воеводы, истекая кровью, обороняли Смоленск, а другие сидели за печью. Бояре восприняли упреки Шеина как смертельное оскорбление и жестоко отомстили ему. Никогда на Руси неудачливым воеводам не секли голов. Но для Шеина и Измайлова бояре сделали исключение. Боярская судная комиссия во главе с князем Иваном Шуйским приговорила Шеина и Измайлова к смертной казни. Палач обезглавил их за городом «на пожаре».

Смоленская война закончилась Поляновским миром. Владислав отказался от притязаний на русский трон. Россия вывела войска из Смоленщины и Северщины. Полякам памятно было имя Пожарского, царь несколько раз поручал ему присутствовать на переговорах с польскими послами. Но каждый раз Пожарский довольствовался ролью «младшего товарища» то при Федоре Ивановиче, то при Иване Петровиче Шереметевых. Все это были старые знакомые, прославленные воеводы, некогда доставившие ему множество тревог.

Отправляясь на богомолье, Романов не раз оставлял Шереметевых ведать Москву, а Пожарского назначал им в помощники. Без князя Дмитрия не обошлась ни одна царская свадьба. Он числился дружкой у Михаила. В больших господах на свадьбах, однако, веселился не он, а Иван Никитич Романов, Федор Шереметев, Иван Черкасский.

Последние военные назначения князь Дмитрий Пожарский получил в 1637–1638 годах, когда возникла угроза большой войны с Крымом и Османской империей. Донские и запорожские казаки в 1637 году овладели Азовом, сильной турецкой крепостью в устье Дона. Крымский хан немедленно послал в набег на Русь большое татарское войско. Царь Михаил ждал их нападения на Москву и приказал спешно укреплять город. Князь Дмитрий Пожарский руководил работами на небольшом участке обороны от Яузы до берега Москвыреки. 24 сентября 1637 года он «чертил деревянный город, как (его) делать», а спустя три дня приступил к устройству земляного вала. Старые укрепления Земляного города обветшали и разрушились. Их надо было заменить новыми. Вскоре столица опоясалась валом, похожим на огромные земляные холмы. Насыпали вал не одни посошные люди и москвичи, но и татары, плененные во время их последнего набега на Русь. На валу сложили деревянную стену с башнями. Под стеной вырыли глубокий ров. Назначение князя Пожарского на второстепенный участок строительства показало, что с ним не очень считались при дворе после смерти Филарета.

С весны 1638 года Москва жила в тревожном ожидании татарского набега. Царь Михаил вверил командование армией Ивану Черкасскому. Пожарскому не нашлось места ни в столице, ни в главной армии. Он был назначен воеводой в Рязань. Однако Крымская орда не осмелилась на новое вторжение.

Как член думы Пожарский периодически нес службу в различных приказах. Вскоре после заключения Деулинского перемирия с поляками он возглавил Ямской приказ. Должность была трудной. Нужен был человек с твердой рукой, чтобы собрать в разоренной стране основную, самую тяжкую подать – «большие ямские деньги». Сбор Пожарского давал значительную часть государственного дохода.



В 1624–1628 годах Пожарский сидел в Разбойном приказе. В его задачу входил контроль за решением уголовных дел в судах по всей стране. В приказе судили за наиболее серьезные преступления, какого бы чина ни был преступник – «князь или боярин или простой человек». Бесконечной чередой проходили перед Пожарским смертоубийцы, воры, фальшивомонетчики и прочий люд, нарушавший порядок.

Судебная карьера Пожарского имела продолжение. В 1636–1637 годах он стал начальником московского Судного приказа. Он разбирал различного рода споры и тяжбы между членами думы и столичными дворянами.

На склоне лет Пожарский вел жизнь великого боярина. Он благоустроил родовое гнездо в дедовской вотчине – селе Мугрееве. В старину село имело еще одно название – Волосынино. В селе на косогоре стоял двор боярский, подле него деревянная церковь с шатровым верхом и еще одна церквушка поменьше, к которой прилепились шесть дворов с жившими в них нищими. В мугреевском приселке Могучеве располагался еще один двор вотчинников. У ближнего озера на вотчинной земле ютился небольшой монастырек с четырнадцатью старцами. Некогда владелец Мугреева ничем не выделялся среди соседей. Теперь ему принадлежало несколько тысяч четвертей пашни и он был самым крупным землевладельцем в округе. В тринадцати верстах от Мугреева находилось село Нижний Ландех, немногим дальше – Верхний Ландех. Оба этих села тянули к обширному селу Мыт. Все эти земли давно стали вотчиной Пожарского и его любимого сына Петра. Подлинной столицей княжеских владений стал «посадец» Холуи. Князь Дмитрий держал тут два господских двора. «Посадец» располагался на бойком торговом месте. Дважды в год здесь собирались ярмарки. Заполучив Холуи, Пожарские стали владельцами двух соляных варниц – «Орла» и «Усолок». Работники без устали черпали рассол из четырех колодцевшахт. Над варницами постоянно дымились трубы.

Боярин заново отстроил столичный двор. Новые хоромы мало походили на прежнее жилище Пожарских годуновской поры. Княжую семью теперь обслуживала большая дворня. Во дворе на Сретенке жили его крепостные мастера: Тимошка-серебряник, Петрушка и Павлик – бронники, Матюшка-алмазник, Пронка – портной мастер, Антошка-седельник и другие. Князь Дмитрий носил расшитый золотом кафтан с поясом и шубу из бархата «золотного, цветного, персидского». Боярин выходил на крыльцо, и ему подводили коня – «жеребец аргамак сер», седло кованное в чекан, золоченое, покрытое бархатом «золотным», уздечка серебряная. Со двора князь выезжал в сопровождении целой свиты из вооруженных слуг и холопов. При торжественных встречах иноземных послов Пожарские высылали на заставу до семидесяти даточных людей на конях и в цветном платье.

После Смуты усилилась тяга русского общества к просвещению. Пожарский не отставал от своего времени. Он собрал порядочную библиотеку. В его доме хранились три тома Четьих Миней, некогда изготовленных для Ивана Грозного в Александровской слободе. Со временем эти тома попали в книгохранилище Соловецкого монастыря. Еще одна «Общая Минея» из библиотеки Пожарского поступила в собрание Троице-Сергиева монастыря. Многие книги Пожарского – Четьи Минеи (12 книг), Псалтырь, «Толкование на Деяния апостольские», «О иконном поклонении» и другие – перешли в собственность Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале. Семья и люди Пожарских питали особое пристрастие к чтению вседневной литературы. Известен случай, когда крепостной Пожарского Иван Попов продал «Общую Минею» некоему торговому человеку и собственноручно подписал проданную книгу.

Пожарские проводили много времени в столице. Покидая Москву, Дмитрий Михайлович уезжал чаще всего в родные места под Стародубом Ряполовским. Минуло лихолетье, и пахарь с сохой вновь обживал места, где еще недавно разбросаны были пустоши. В Холуях возродили древнее ремесло богомазы. Сельские жители охотно покупали произведения их кисти. Народная манера не слишком импонировала церковным ортодоксам. «Поселяне Холуя, – вещал патриарх, – пишут иконы без всякого рассуждения и страха». Патриаршую грамоту читали много лет спустя после смерти Пожарского. При жизни князя искусство художников Холуя и Палеха еще не считалось зазорным. Пожарский покровительствовал народным живописцам. В его вотчинах привольно жилось скоморохам. Их веселые представления тешили всю округу. Скоморохи звали себя людьми Дмитрия Пожарского да Ивана Шуйского. Шуйские и Пожарские были соседями по вотчине.