Страница 51 из 52
– Опусти нож, Декстер.
Теперь ее голос стал немного спокойнее, но те, другие голоса звучали настолько громче, что я с трудом ее слышал. Я попытался опустить нож – правда, всего на несколько дюймов.
– Извини, Деб, я просто не могу, – с трудом произнес я, пытаясь бороться с множащимся вокруг ревом, поднимающейся бурей, всем тем, что формировалось в течение двадцати пяти лет и сегодня должно соединиться моим братом и мной, словно грозовые фронты темной и лунной ночью…
– Декстер, – позвала наша безнравственная мама, которая оставила нас тут одних в ужасной холодной крови, и внутренний голос моего брата шептал в унисон с моим:
– Сука! – И нож поднимался все выше и выше. Откуда-то с пола донесся шум. Ла Гэрта? Не могу сказать, да и не важно. Я должен закончить дело, должен довершить его, должен позволить, чтобы это снова произошло.
– Декстер, – сказала Дебби. – Я твоя сестра. Ты не хочешь делать такого со мной. Что бы сказал папа?
Должен признать, это больно, но…
– Опусти нож, Декстер.
Еще какой-то шум позади меня, какой-то булькающий звук.
– Осторожно, Декстер! – крикнула Дебора, и я обернулся.
Детектив Ла Гэрта стояла на одном колене, задыхаясь, пыталась поднять неожиданно ставшее тяжелым оружие. Ствол все выше и выше, медленно, медленно – уже на уровне моей ступни, икры…
…какая разница? Все так или иначе произойдет, сейчас же, не важно как, даже если я уже вижу, как палец Ла Гэрты напрягается на спусковом крючке, все равно нож в моей руке не замедлит движения.
– Она сейчас тебя пристрелит, Деке! – как безумная закричала Деб.
А пистолет уже смотрел мне в пупок, лицо Ла Гэрты сжалось в гримасу чудовищного усилия, она действительно собиралась меня пристрелить. Я сделал полповорота в сторону Ла Гэрты, но мой нож все еще пробивал себе путь к…
– Декстер, – сказала мама Дебора на столе, однако Темный Пассажир крикнул громче, и вырвался вперед, и схватил меня за руку, и направил нож вниз…
– Деке!..
– Ты хороший мальчик, Деке, – прошептал Гарри из-за плеча своим бархатным, но твердым призрачным голосом, и этого хватило, чтобы конвульсивно остановить движение ножа.
– Не могу, – прошептал я в ответ, все больше срастаясь с рукоятью дрожащего лезвия.
– Выбирай… КОГО… убиваешь, – говорил его жесткий взгляд голубых глаз, который я узнал в точно таких же глазах Деборы, и взгляд их настолько силен, что отводит нож на полдюйма в сторону. – Существует масса народу, кто этого заслуживает, – говорит Гарри мягко, перекрывая поднимающийся изнутри злобный панический ропот.
Кончик ножа поколебался и замер на полпути. Пассажир не мог дожать его вниз. Гарри не мог отвести. На том мы и встали.
Сзади я услышал неприятный звук, сильный глухой удар, а за ним – стон, так наполненный пустотой, что я будто ощутил его у себя на шее – шелковый шарф на паучьих ногах. Я повернулся.
Ла Гэрта лежала с пистолетом в вытянутой руке, пригвожденная к полу ножом Брайана, нижняя губа прикушена, глаза излучают боль. Брайан стоял на коленях перед ней, наблюдая, как ужас изменяет ее лицо. Он тяжело дышал через свою темную улыбку.
– Мы приберемся, братишка? – спросил он.
– Я… не могу, – ответил я.
Шатаясь, мой брат встал на ноги прямо передо мной, покачиваясь из стороны в сторону.
– Не могу? – Еще один вопрос. – Не думаю, что мне знакомо это слово.
Он выхватил нож из моих пальцев, и я не смог ни воспротивиться ему, ни остановить.
Глаза Брайана теперь были на Деборе, но его голос хлестал по мне и призрачным пальцам Гарри на моем плече.
– Должен, братишка. Безусловно, обязан. Иного не дано. – Задыхаясь, на мгновение он согнулся пополам, потом медленно выпрямился и медленно начал поднимать нож. – Должен ли я напомнить тебе о важности семьи?
– Нет, – ответил я перед лицом обеих своих семей, живых и умерших, окруживших меня, требующих и протестующих. И от одного последнего шепота голубых глаз Гарри из моей памяти голова затряслась, и я еще раз произнес: – Нет. – На сей раз совершенно серьезно. – Нет, не могу. Не Дебора.
Мой брат посмотрел на меня.
– Очень плохо. Я так разочарован. И нож опустился.
Эпилог
Я знаю, это почти человеческая слабость, и, может быть, она простирается дальше обычной сентиментальности, но я всегда любил похороны. В первую очередь потому, что они такие чистые, аккуратные и полностью соответствуют тщательно проверенным церемониальным правилам. А эти были очень хороши. Рядами стояли мужчины и женщины в синей полицейской форме, очень торжественные и… ну, церемониальные. Был ритуальный оружейный салют, бережное складывание флага – подобающее и красивое шоу для усопших. Так или иначе, она была одной из нас, женщиной, служившей в одном ряду с избранными и достойными. Или так говорят о морской пехоте? Не важно. Она была копом из Майами, а копы в Майами знают, как устроить своим похороны. У них достаточно практики.
– О, Дебора, – очень тихо вздохнул я, безусловно, понимая, что она не слышит.
Хорошо бы удалось выдавить пару слезинок, чтобы было что вытереть. Мы с покойницей, как ни крути, были довольно близки. И ее смерть была нечистой и неприятной, недостойной полицейского, забитого до смерти убийцей-маньяком. Служба спасения прибыла слишком поздно. Все кончилось задолго до того, как кто-то смог приехать. И все же своим примером самоотверженной смелости она показывает, как коп должен жить и умереть. Я цитирую, конечно, но в этом суть. Очень хорошо звучит, достаточно трогательно, если у вас внутри есть что трогать. Тронутый молчаливой отвагой офицеров в чистой синей форме и плачем гражданских лиц, я не мог сдержаться.
– О, Дебора, – вздохнул я, на сей раз чуть громче, почти с настоящим чувством. – Дорогая моя Дебора.
– Заткнись ты, баран! – прошептала она и крепко ткнула меня в бок.
Она на самом деле неплохо выглядит в новом обмундировании – наконец-то сержант. Это самое малое, что они смогли сделать для Деборы, дабы оценить ее колоссальную работу по поиску, идентификации и почти поимке Потрошителя из Тамиами. Имея его словесный портрет, беднягу – моего старшего брата – все равно найдут, рано или поздно, разумеется, если он сам не найдет их. А после того как мне так насильственно напомнили, что семья – это настолько важно, я правда надеялся, что он сможет остаться на свободе. И Дебора была бы при деле, особенно после повышения по службе. Она на самом деле старается простить меня, она уже больше чем наполовину убеждена в правоте Мудрости Гарри. В конце концов, мы ведь тоже семья, не так ли? После всего происшедшего не такой уж большой скачок – принять меня таким, кто я есть, а? Все ведь складывается, как должно складываться. Как оно всегда на самом деле и было.
Я снова вздохнул.
– Хватит, – прошипела Деб и кивнула на дальний конец одеревенелой шеренги копов из Майами.
Я покосился в ту сторону; на меня, не мигая, смотрел сержант Доукс. За все время церемонии он не отвел от меня глаз, даже тогда, когда бросал свою горсть земли на гроб детектива Ла Гэрты. Он выглядел настолько уверенным, что в действительности все не так, как кажется. Наверняка теперь Доукс будет следить за мной, пофыркивая, идти по следу, как пес, каковым он по природе является, чихать над отпечатками моих следов, облаивать и загонять меня за то, что я делал и буду, совершенно естественно, делать дальше.
Я сжал руку сестры, а другой рукой нащупал в кармане прохладный острый край двойного стеклышка препарата – на нем покоилась маленькая сухая капелька крови, которая не уйдет в могилу вместе с Ла Гэртой, а останется на моей полке. Это меня успокаивало, и наплевать на сержанта Доукса и на то, что он думает или делает. Какое мне дело? Он не может контролировать себя или свои действия больше, чем кто-то еще. Он придет за мной; в самом деле, что еще ему остается?
Что любой из нас может сделать? Все мы так беспомощны, и в объятиях наших тихих внутренних голосов что мы на самом деле можем сделать?