Страница 8 из 73
— Что-то случилось, — сказал он.
Снизу, от входной двери, донеслись возбужденные голоса, громкая, быстрая речь.
Комонфорт откинул крышку шкатулки, стоявшей на маленьком столике в углу, и достал оттуда пистолет. Он положил пистолет на письменный стол, укрыв его за серебряным чернильным прибором, а сам встал рядом — теперь он мог дотянуться до пистолета одним движением.
Вошел лейтенант личной охраны Комонфорта. Комонфорт молча ждал. Хуарес откинулся в кресле.
— Я нижайше прошу прощения, сеньоры, за то, что прервал вашу беседу… Но…
Комонфорт молчал.
— Сеньор архиепископ де ла Гарса-и-Бальестерос объявил, что всякий, кто подчинится «закону Хуареса», простите, сеньор, так говорят, будет отлучен от церкви.
— Это все?
— Да.
Комонфорт сделал короткое отстраняющее движение рукой. Лейтенант вышел. Комонфорт быстро повернулся к Хуаресу.
— Ты понимаешь, какое действие это произведет на общество? — спросил он, едва разжимая зубы.
Хуарес кивнул почти равнодушно.
— Это их возбудит и встревожит, — сказал он.
— Ты помнишь, что делается в горах Керетаро? Индейцы в тех местах готовы всем перерезать горло во славу церкви. Ты знаешь, что написал Томас Мехиа в своем воззвании: «Поднимайте оружие, братья, во имя наших пастырей, лишенных даже гражданских прав, во имя церкви божьей, чье имущество разграблено, во имя славной армии, разрушенной и опозоренной, поставленной на одну доску с бандитами, во имя честных граждан, чьи ранчо не защищает бессильное правительство, во имя столицы республики, растоптанной грязной и наглой ордой, которую неразумие и слабость наших политиков извергли на Мехико с Южных гор, разнузданной ордой, которая угрожает жизни и чести наших жен и дочерей». Я это выучил наизусть! Мехиа — индейский вождь, но обращается он ко всем! И уверяю тебя, что во многих душах найдет сочувствие. Пойми, Бенито, дары, как бы они ни были прекрасны, принимают не из всяких рук. Ты же видишь — Мексика не желает получать свободу из рук варваров. Все были в восторге от Альвареса, пока он не стал президентом…
Комонфорт стремительно подошел к Хуаресу и навис над ним.
— Альварес должен уйти! Мне больно говорить это, Бенито! Но это единственный выход! Я открываю тебе все карты, я верю тебе. Вот что переслал мне Добладо. Это письмо от его друга отсюда, из Мехико.
Он почти отбежал к угловому столику и из той же шкатулки достал листок бумаги.
— Вот: «Я не знаю, какое проклятое созвездие тяготеет над нами и насылает на нас мародерство и распутство в лице этих исчадий Юга. Вы бы умерли со стыда, если бы увидели эти орды дикарей, которые имеют наглость называть себя Армией восстановления свободы! И в их руках столица республики! Мы сокрушены ордами Аттилы! Эти не менее жестоки, кроме того, глупы и недоразвиты, как негры! Не знаю, что с нами будет, если от вас не придет помощь. Без вас здесь все погибнет».
Он швырнул листок на стол.
— Если Добладо выступит, — сказал Хуарес, — значит, он гораздо глупее, чем я думал. Это будет огорчительно.
— Но при сегодняшнем состоянии умов у него все козыри! Он придет как избавитель!
— Это состояние умов существует главным образом в столице. Поднимать мятеж для того, чтобы изгнать из Мехико армию, которая привела к власти либералов, странно для либерала — даже для самого умеренного. Стало быть, ему понадобится иной лозунг. При нынешнем положении собрать армию можно только под двумя знаменами — или: «Долой фуэрос!», или: «Да здравствует фуэрос!». Первый лозунг наш, и выступать под ним против нас — абсурд. Второй лозунг неминуемо скомпрометирует Добладо в глазах всех либералов, как бы им ни претила армия Юга.
— Каков бы ни был Добладо — он выступит! Поверь мне.
Хуарес внимательно посмотрел на Комонфорта.
— Я верю тебе. И ни о чем не спрашиваю. Но через два-три дня Добладо узнает о декретированной нами отмене фуэрос.
— Это только ускорит события!
— Посмотрим.
— Бенито, как бы то ни было — Альварес должен уйти. Минует этот кризис — начнется новый! Успокоится Добладо — выступит Видаурри.
— Если президент решит уйти — я не исключаю такую возможность, — то причиной этому будет вовсе не необходимость, а некоторые особенности его личности. И твоей личности, Игнасио. Ты, военный министр и глава кабинета, обязан был бы поддержать его.
— Не имею права. Вспомни судьбу Герреро. Я боюсь за Альвареса. Его убьют. Я не хочу этого.
— Не знаю, какое решение примет президент. Но только помни, Игнасио, — армия Юга плохо обучена для регулярных действий и вооружена хуже войск гарнизона, но когда эти люди решают сражаться, они сражаются насмерть…
— Пугаешь меня?
— Нет, хочу, чтобы ты ясно представлял себе обстановку и был осмотрителен.
Хуарес встал и вынул из кармана своего черного жилета большие серебряные часы.
— Прекрасные часы, Игнасио, хотя и старые. Мне их подарил много лет назад мой будущий тесть, когда я начал свою адвокатскую практику. Мне пора.
— До свидания, Бенито.
Хуарес наклонил гладко причесанную голову, и Комонфорт не увидел выражения его глаз — в них было снисходительное презрение. Хуарес вышел. Комонфорт смотрел вслед.
Пустынные пески нежной цыплячьей желтизны, ясные снежные хребты и мягкая зелень лесов встали перед ним. Он шумно вздохнул — так, что красный мундир на его сильной груди натянулся, — и отогнал видение.
«Мой высокочтимый друг, с тех пор как несколько дней назад я писал Вам, умоляя о помощи, произошли некоторые важные события, изменившие положение. Во-первых, ходят упорные слухи, что Альварес собирается вывести своих солдат из столицы и передать — временно или постоянно — президентские полномочия сеньору Комонфорту. Но даже если эти слухи пущены нарочно и не подтвердятся, Вам не следует предпринимать решительных шагов. Главное то, что четыре дня назад обнародован так называемый „закон Хуареса“, декретирующий, пока только решением правительства, отмену фуэрос. Признаться, этот Хуарес поразил даже меня, а уж я видывал виды! Я беседовал с ним 20 ноября. Я пытался выяснить, что он собирается делать как министр юстиции. Он был очень корректен и, как мне показалось, простодушен. Я готов был поклясться после беседы, что у него нет вообще никакого определенного плана действий. Он говорил общие слова и дал понять, что еще не разобрался в ситуации и не склонен обременять нас новыми законами, пока не убедится в их необходимости. На меня он произвел впечатление человека медлительного, некоторого тугодума. Я был спокоен, о чем и писал Вам тогда. И вдруг такой сюрприз! Слухи об этом законе уже ходили, но никто не ожидал, что он появится в ближайшем будущем. Хуарес сумел подготовить закон и произвести все необходимые формальности за какой-то безумно короткий срок! И все изменилось, мой друг. Теперь каждый, кто хочет сохранить честное имя либерала, волей-неволей обязан поддерживать этот закон. Ведь и в самом деле — мы столько лет ратовали за него. Мы просто не можем себе позволить против него бороться, не попав при этом в идиотское положение! Хотя это нам сейчас так некстати! Мы вынуждены поддерживать Хуареса, поскольку именно он автор закона, вне зависимости от того, нравится ли нам этот сапотек или не нравится. Он сделал удивительно точный ход. К этому человеку надо присмотреться. Все, что мы о нем знали прежде, — бледная тень его реальных качеств, клянусь Вам.
Мой высокочтимый друг, я еще не получил от Вас каких-либо известий, но здесь возник слух, что Вы подняли знамя восстания и объявили клич „Религия и фуэрос!“. Не хочу верить, хотя и понимаю Вашу тактику. Но заклинаю Вас всем святым, если это так — немедленно отступите назад. Один наш давний союзник, не хочу называть его имя, сказал мне сегодня: „Добладо пропустил момент для действий. И если он теперь выступит за фуэрос, то из испытанного вождя модерадос мгновенно превратится в авантюриста без определенной программы“. Простите, что я привел эти слова, но Вы должны знать, что здесь думают.