Страница 3 из 73
— Да, сеньор полковник, я когда-то получил это звание.
— Так вы, стало быть, тот Хуарес, что был губернатором Оахаки?
Отец и сын разглядывали дона Бенито как существо редкостное и удивительное, — они все еще не могли совместить знаменитого политика и этого обтрепанного индейца.
Дон Диего тяжело покраснел.
— Почему же вы мне ничего не сказали, когда пришли ко мне?
Хуарес слегка поднял брови.
— Какое это имело значение? Вам нужны были грамотные люди для писания писем, а не губернаторы.
Генерал захохотал. Он выпучил негритянские глаза с яркими белками и хлопнул сына по спине.
— Он так и должен был ответить! Он — настоящий пуро![2]
Генерал встал перед Хуаресом, весело ухмыляясь. Он был на голову выше дона Бенито, но тот стоял так прямо и естественно, что полковник, смотревший на них со стороны, не заметил этой разницы.
— Если бы вы знали, дон Бенито, как вы мне нужны! Вы пишете мои письма уже три дня и наверняка поняли, что я за птица! Когда я стал губернатором, ученость уже не лезла мне в голову, дон Бенито. Я не тупица, нет. Но я столько думал в жизни о том, как лучше устроить засаду, как провести тысячу человек через саванну, так, чтобы ни один гачупин[3] не заметил следов, я так много думал, что же мне делать с этой проклятой страной, которая все не хочет стать счастливой… Для грамоты у меня уже и места в голове не осталось. Я надеялся на сеньора Комонфорта, он мой друг и достойный человек, но то, что он говорит, — я начинаю сомневаться, надо ли было все это начинать только ради того, чтобы выгнать прохвоста Санта-Анну из президентского дворца? А если слушать сеньора Комонфорта, то так оно и получится… Ничего другого мы не добьемся… У него добрые намерения, но нас с ним опять перехитрят… Как перехитрили моего друга Герреро…
Альварес подошел к двери и оперся руками о косяк. Он посмотрел на Хуареса и дона Диего через плечо. Солнце освещало ему затылок и правую щеку, а лицо оставалось в тени, и оттого казалось, что большая голова генерала окружена сиянием.
— Они заставили его стать на колени, — сказал он, — а ведь он двадцать лет сражался за свободу, он уже два года был законным президентом… Он был смелым и таким гордым… А они заставили его стать на колени и выстрелили ему в лицо! Знаете, за что, сеньор Хуарес? За то, что он им поверил! Это и мне урок! Но скажите — как же мне не верить людям, которые говорят, что они мои друзья? Я столько лет подставляю под пули эту уродливую голову, я столько людей послал на смерть ради свободы… И каждый раз нас обманывают…
Он быстро повернулся и подошел к Хуаресу, хотел было положить ему руки на плечи, но удержался, не решился.
— Я назначаю вас, дон Бенито, своим советником. Вы будете советовать мне, какую политику вести… Я вам верю. Я много слышал о вас. И вы не признались, что вы лисенсиат и губернатор! Смотрите, как вы смутили бедного Диего!
Он снова весело захохотал и хлопнул полковника по спине, и тот тоже засмеялся, смущенно и добродушно.
«Мне жалко их, — подумал Хуарес, — они и не представляют, что их ждет после победы… И смогу ли я помочь им?»
«Сегодня мой друг сеньор Марискаль, сподвижник президента Хуареса, рассказал мне историю диктатора Санта-Анны, которого свергли Альварес и Комонфорт. Я хочу поместить эту историю в свою будущую книгу, ибо карьера Санта-Анны, думаю, только в Мексике возможна в наш век и о многом она говорит! Как послушаешь о деяниях этого господина — понимаешь, почему терпеть больше нельзя было.
Тут еще помнить надобно, что Мексика триста лет была под испанским игом. А испанцы ее не только грабили, но и здоровым ее силам развиваться препятствовали, и душу ее унижали. Оттого проистекли — естественным путем — многие нынешние уродства. (Подумать о сходстве с Русью под татарами.) Недовольства и мятежи испанцы заливали кровью. И молодой офицер Санта-Анна весьма этому способствовал. Когда же наконец в 1821 году испанцев удалось прогнать и власть захватил некий сеньор Итурбиде, тоже покрытый кровью борцов за свободу, то Санта-Анна решил подольститься к этому самозванцу, объявившему себя императором Агустином I. Но Агустин ему не доверял, и ничего не получилось. Но вот императора свергли, в стране началась длительная смута, и тут-то наш ловкач и стал ловить рыбу в мутной воде. Дело в том, что в Мексике три партии действуют — консерваторы, ну, это понятно что такое, модерадос — умеренные либералы, пурос — левые либералы. У нас пурос назвали бы радикалами. Они стоят за скорые реформы и ближе всего, по моему разумению, к французским якобинцам. Нынешний президент Хуарес — пуро. А прошлый — Комонфорт — был модерадо.
Санта-Анна стал ловко играть этими силами, присоединяясь то к одним, то к другим и по обстоятельствам всех по очереди предавая. Он был зачинщиком многих мятежей и не раз получал верховную власть. Сеньор Марискаль живописал мне с некоторым даже восхищением одно из возвышений этого злого гения несчастной страны.
После удачного боя с испанцами, высадившимися на мексиканском берегу в 1829 году, Санта-Анна приобрел большую популярность среди народа и поддержку либералов. В 1833 году он был избран президентом, а вице-президентом стал закаленный пуро Гомес Фариас, заклятый противник церкви. Но бедные пурос не знали, какую роковую ошибку они допустили, доверившись этому красавцу генералу.
Сеньор Марискаль, со свойственным латинской расе красноречием, так живо и взволнованно повествовал обо всех бедствиях своей родины, что я как бы видел перед собой все это. Особенное вдохновение вызывал у моего друга именно Санта-Анна. „Представьте себе, — говорил он, — девственный тропический лес, полный ярких попугаев и обезьян, деревья, сплошь перевитые лианами и огромными цветами. И вы едете по дороге сквозь этот лес, изредка встречая по сторонам стада черных быков и видя бамбуковые хижины, из которых выглядывают женщины самбо, — полуиндейцы-полунегры населяют эти деревни. И теперь представьте себе человека, который владеет всеми этими землями вместе с обезьянами, быками и этими дикими людьми. Представьте себе не грубого плантатора с бичом, не безжалостного потомка Кортеса, но изящного невысокого сеньора, с прекрасными черными глазами на бледном и всегда грустном лице, изысканно воспитанного, с мягкими, деликатными манерами и тихим голосом. Так вот — этот герой Байрона и есть бессовестный потрясатель всех устоев Мексиканской республики, готовый ради своих целей продать хоть господа бога! Ну как тут было не впасть в обман! Кто мог угадать, что за этой очаровательной внешностью кроется темперамент и жажда власти — под стать той дикой тропической природе, которая его взрастила!“
Я могу так подробно передать речь Марискаля, потому что во время беседы делал короткие записи.
Таким образом, Санта-Анна стал президентом. Но он оказался куда более тонкой штучкой, как сказал бы наш Гоголь, чем можно было предположить. Когда пришел срок ему принимать должность, он сказался больным и удалился на свою асиенду к черным быкам и попугаям. И всю власть препоручил своему вице-президенту. Гомес Фариас, как уже было сказано, решительный либерал-пуро, немедленно обрушился на церковь. Он отменил обязательную десятину в пользу церкви, дал право монахам возвращаться в мир по своему желанию. Он облегчил положение индейцев. А главное, он посягнул на привилегии армии!
Тут необходимо некоторое объяснение — в Мексике священники и офицеры владели фуэрос — привилегией, которая делает их неподвластными государству, — они имели право судиться только в собственных судах и давать отчет только своим властям. Можно себе представить, к чему это приводило в армии! И вот Фариас лишил офицеров их фуэрос…
Разумеется, сразу же стали составляться заговоры и вспыхивать мятежи.
2
Пурос (ед. число — пуро) — левая партия, выступающая за радикальные реформы.
3
Гачупины — так мексиканские патриоты называли испанцев, управлявших Мексикой в колониальные времена. В отличие от креолов — испанцев, родившихся в Мексике, гачупины были уроженцами метрополии.
4
Записные книжки Андрея Андреевича Гладкого, посетившего Мексику «в ее минуты роковые», — явление весьма своеобразное. Андрей Андреевич собирался писать книгу о мексиканских событиях, свидетелем и участником коих он был. Насколько можно понять, эта книга предназначалась для русской радикальной молодежи как кладезь чужого и отчасти чуждого, но ценного опыта.
Эти три толстые тетради прошли с Андреем Андреевичем все его мытарства и, конечно, потерпели немалый урон. Они обнаружились в Туркмении, в архиве полковника царской службы Петра Николаевича Никулина, служившего в Туркестане и закончившего свою жизнь глубоким стариком в городе Красноводске, очевидно, в начале двадцатых годов нашего века. Архив Никулина частично сберегли его потомки.
Данная запись сделана Гладким в августе 1860 года, но я позволил себе использовать ее здесь, ибо она дает предысторию революции Хуана Альвареса. — (Авт.).