Страница 4 из 51
В том же сражении, уже на исходе боя, шальная чеченская пуля сразит декабриста Лихарева в тот самый момент, когда он будет рассуждать с Лермонтовым о Канте, Гегеле и вечности…
Тогда судьба пощадила поэта, но у многих свидетелей сложилось впечатление, что Лермонтов как бы добровольно искал смерти, и смерти в бою, будто точно, наперед зная, что все равно ему суждена смерть здесь — на Кавказе. А иначе как объяснить, что он после тяжелого ранения Р.Дорохова (человека легендарной храбрости, ставшего прототипом Долохова в романе Л.Толстого «Война и мир») в октябре 1840 года примет под свою команду 100 отпетых казаков и «охотников» — нечто вроде сегодняшнего спецназа. Вот как, по словам очевидца К.Мамацева, вел тогда себя Лермонтов: «Он был отчаянно храбр, удивлял своей удалью даже старых кавказских джигитов… В этом походе он не подчинялся никакому режиму, и его команда, как блуждающая комета, бродила всюду, появляясь там, где ей вздумается, в бою ища самых опасных мест».
И, наконец, третий из великих — Л.Толстой, автор «Набега», «Казаков» и «Хаджи-мурата». В 1851–53 годах он воевал волонтером, юнкером и офицером на Кавказе. И, пожалуй, только он один трезво и мудро осмыслил то, что происходило (и происходит) между русскими, казаками и горцами.
…и мы оказались в Чечне
«Лимонка» № 23 октябрь 1995 г.
Рядовой Ы. Десантник. 6 месяцев в Чечне.
— Мы попали в Чечню практически после принятия присяги. Под видом учений нас погрузили в самолеты, и мы оказались в Чечне. Сначала было страшно, ведь кругом пули, снаряды, мины. Да и теперь, когда все вроде бы позади, все равно страшновато. Но осталось чувство удовлетворения, мы не испугались, не струсили, оказались нормальными мужиками, можем с гордостью назвать себя солдатами, воинами, бойцами.
Н.Е.А.: — Как вы относитесь к тем ребятам, которые косят от призыва в армию?
Рядовой Ы.: — Как отношусь? Ну, как можно относиться к этим сачкам, этим шлангам? Отрицательно. Ведь если ты отбоярился от призыва, откупился, сачканул, все равно вместо тебя пойдет кто-то другой, и как ты ему будешь после этого смотреть в глаза, что скажет тебе твоя совесть, и что же такое совесть на самом деле?
Н.Е.А.: — Пришлось ли тебе увидеть смерть?
Рядовой Ы.: — А как вы думаете? Конечно! Представьте себе убитых на 40 градусной жаре летом! И их надо отправить домой. Обливаем труп бензином и сжигаем, потом то, что осталось, собираем и складываем в гробы. Эти гробы отправляют домой.
Но самое обидное однажды пришлось собирать станки одного старшего лейтенанта, комроты и одного десантника, убитых снарядами из своего же танка. Дело было так. Артиллерийские наблюдатели отправились на разведку целей и корректировку огня в горы. Их сопровождала рота десантников для охраны, ведь впереди нет войск, только «мамеды» (так у нас называют чеченцев). Выдвинулись ночью, прошли сколько надо, поутру приготовились к наблюдению, расположились на высотке. В это время наши войска начали атаку. И мы попали в поле зрения наших танков. Глянули в бинокль, один танк развернул башню прямо на нас. Я кинулся к рации, вызвал командира, доложил, что танки целятся прямо в нас. Командир мне сказал, что все в порядке, что их предупредили. Однако, танк в это время открыл огонь. Первый снаряд упал метрах в 40 от нас. Мы побежали к деревьям. Снова выстрел. Еще и еще.
4-ым снарядом, который разорвался метрах в 15 от меня, были убиты старший лейтенант и рядовой десантник. И это несмотря на то, что мы показали опознавательные сигналы — зажгли шашку оранжевого дыма. Бесполезно. И естественно, из начальства никто не понес ответственности. Просто убитых списали со счета и все. И никаких проблем! А меня контузило, сейчас плохо слышу!
Н.Е.А.: — А как же вы все-таки относитесь к командирам, к начальству?
Рядовой Ы.: — Вообще-то среди них есть и нормальные мужики, но большинство стараются только заполучить награды и отправить шмотки домой. Целыми вагонами.
Вы конечно же помните Буденновск. Так вот после всего, что там случилось, боевики вместе с Басаевым на двух автобусах, вместе с заложниками уехали в горы. Отпустили автобусы, поднялись на вершину и скрылись в горах. Войска замкнули кольцо, окружив банду Басаева оцеплением примерно в 20 километров. Через некоторое время поступила команда — оцепление снять! Откуда? Не знаем, но догадываемся! Такая вот война!
Н.Е.А.: — А как настроение? Вообще!
Рядовой Ы.: — Нормально, сейчас едем в отпуск, давно не были дома. Повидаем родных, близких и снова в часть. Получать награды, нести службу дальше. Все в порядке. Но все равно, обидно и досадно. За Россию обидно!
Как я стал ненавидеть людей
«Лимонка» № 43, июль 1996 г.
М.М., рядовой запаса:
Замполит говорил нам: «Готовьтесь здесь сдохнуть, я не знаю, где тяжелее — на передовой или здесь». Вместо 600 человек нас было 10, и мы погибали. Там я стал рабом у чеченов. Мы стояли в карауле по 15 суток, а потом приезжали черные на джипах и брали солдат России в аренду. Нас только кормили и поили водкой, а мы и этому были рады. Из 10 человек, кто служил со мной, 3 не умели писать (!!!), один болел энурезом, а один был сердечник и от тяжелых работ на чеченов часто валился с ног с приступами. Потом полк расформировали. А дослуживал я на Щербинке, там было полегче. Такой санаторий дисциплинарного типа.
За время службы в армии я отморозил мочевой пузырь, потерял 3 зуба и похудел на 17 кг. За время сознательной жизни я потерял веру в хороший конец. Когда в первый день на гражданке я увидел сытые лица москвичей, я возненавидел людей.
Война в толпе
(отрывки из книги Д. Корчинського и его друзей)
«Лимонка» № 131 ноябрь 1999 г.
От редакции: Дмитро Корчинський — бывший лидер УНА-УНСО, поэт, писатель, собрал свои и своих товарищей воспоминания о войнах в Приднестровье, Чечне, Абхазии, о событиях на Софийской площади в Киеве, в один талантливый, необычный том. Публикуем пару отрывков. Корчинський побывал у нас в газете 21 апреля с.г.
Д. Корчинський:
В Грозный мы прибыли на второй день после первой попытки взятия его так называемой оппозицией. Возле Рескома (президентского дворца) уже несколько дней митинговали несколько тысяч вооруженных людей. Я разговорился с часовым в предпокое Дудаева. Он был утомленным и хотел спать, но его некем было заменить. Видно было, что каждый достал из серванта свой наилучший пулемет и вышел сюда, как на сцену. Каждый как бы смотрел на себя со стороны и страшно гордился собою. Облик, поза для них много значили. Ради красивого жеста можно было и умереть.
Чеченцы очень отличаются от других кавказцев. Они по большей части флегматики, немногословны. Многие некавказской внешности, светловолосые. Видно, что тут немало намешано. Чечня — это Швейцария XIV столетия. Та же самая публика. Через пятьсот лет она будет финансовой столицей, если финансы все еще будут в моде. Тут, как и везде, на революции хотели погреться множества торгашей. «Парламент — пятая нога в телеге чеченской революции», — сказал как-то Джохар Дудаев и разогнал его. Как выяснилось позднее, это был рациональный шаг. Когда началась война, всех народолюбцев и демократов как ветром сдуло. По окончании войны они объявились, чтоб попроситься в правительство.
С 1991 года Чечня жила и воевала по Бакунину. Там не существовало государства и очень мало людей страдало от этого (от существования государства обычно страдает больше). Чтобы успешно жить и побеждать по Бакунину, необходимо, чтобы нация складывалась из бакунистов — необычайно энергичных, своевольных, воинственных людей.