Страница 20 из 94
— Возражаю, — заупрямился Палисадов. — Неизвестная личность, появился в день убийства… Это очень серьезный факт. Вдруг Аркадий его спугнет?
— Не спугну! — сквозь слезы воскликнул Востриков, не веря своему счастью. — Мы тихо, аккуратненько.
— Кто это мы? — продолжал злиться Палисадов.
— С Мишкой. И Чикомасова с собой возьмем. Как бы делегация от комсомола. Выяснить, как он молодежь в религию агитирует.
— А он агитирует? — удивился Соколов.
— Вообще-то нет… Но отдельная несознательная молодежь к нему в церковь похаживает. Вот об этом мы с попом и потолкуем по-комсомольски. А заодно и на странника поглядим.
— Хорошая идея, — согласился Максим Максимыч. — Только смотри у меня! Пришли, понюхали и ушли.
— Слушаюсь, товарищ капитан!
— Детсад! — фыркнул Палисадов.
— Предатель! — ворчал по дороге Ивантер, бросая на счастливого Вострикова изничтожающие взгляды.
— Почему предатель?
— Потому что Иуда, — не унимался Мишка. — Натарахтел мне про собственное расследование, а стоило Максимычу поманить тебя пальчиком…
— Про собственное расследование тарахтел, положим, ты.
— А про романный метод раскрытия убийства? Уже забыл?
— Чего ж ты за мной увязался?
— Не твое дело! И не вздумай вообразить, что я пошел обеспечивать твое прикрытие. Мне наплевать на твои планы. Просто я хочу на странничка посмотреть. А вдруг это газетный материал.
— Ну и не возникай!
— Сам не возникай!
— Кончайте, мушкетеры! — задыхаясь, вмешался в перепалку Петр Чикомасов. Втроем они быстрым шагом направлялись к церковной площади, невольно стараясь друг дружку обогнать. — Забыли наш школьный принцип? Один за всех, все за одного!
— Я-то не забыл, — продолжал злиться Ивантер. — А вот кто-то из нас троих один на всех с прибором положил. Угадай с трех раз.
Но Чикомасов не стал поддерживать Ивантера.
— Ох, не нравишься ты мне, Миша, — строго возразил он. — Не комсомольское у тебя настроение. Для тебя что важнее: помочь нашим органам разоблачить опасного преступника или провернуть свои темные журналистские делишки? Буду ставить о тебе вопрос на комсомольском активе. Кстати, что это за журнальчик я у тебя видел? «Плейбой» называется. За него, между прочим, срок получить можно.
Ивантер задохнулся от возмущения.
— Что-о! Кто бы говорил, а ты бы молчал в тряпочку, кобель комсомольский! Тоже мне, Николай Островский! Знаю я твой комсомольский актив! Бесплатный дом терпимости!
Чикомасов обиделся, но предпочел не развивать тему.
— Пришли, — напомнил им Востриков. — Значит, так, мушкетеры. Ты, Петька, начинаешь разговор с попом. У тебя с ним налажен контакт. Ты, Мишка, остаешься возле дверей. На случай, если юродивый вздумает сбежать. Остальное — дело техники.
— Постой, какой техники?
Востриков торжественно распахнул пальто и показал приятелям хитроумно прикрепленный к груди небольшой магнитофон, килограмма в два весом.
— Импортный! — восхитился Мишка. — Почем брал?
— Сто пятьдесят рэ на фарцовке. Пришлось мамаше корову резать.
— Не одобряю, — осудил Чикомасов.
— Бедное крупнорогатое парнокопытное! — вздохнул Ивантер.
— Мушкетеры пожаловали! — обрадовался приходу гостей Беневоленский. — Тихон Иванович, познакомьтесь! Прекрасные молодые люди нам в помощь…
И обомлел. Перед ним стоял не Тихон Иванович, епископ и книгочей, знавший два древних и пять новых языков. Перед ним корчил рожи, пуская слюни, старый противный дурачок.
Бочком-бочком, драчливой вороной Тихон подскочил к Петру Чикомасову и клюнул его необыкновенно длинными, какие на иконах рисуют, перстами, собранными щепотью, в левую часть груди, точно сердце хотел вырвать. Но вместо сердца в проворных пальцах юродивого оказался комсомольский значок. Отец Тихон густо харкнул на него длинной зеленой соплей, бросил на пол и начал на нем плясать, приговаривая:
— Тьфу-тьфу-тьфу! Изыди, бес!
На минуту Петр Чикомасов лишился дара речи. Он побледнел, покраснел, потом опять побледнел.
— Это что такое! Это провокация? — шипя и присвистывая, спросил он трясущегося от страха Беневоленского, произнеся слово «провокация» не через «ы», а через «и», как пишется.
Тихон крадучись, как кот, похаживал вокруг остолбеневшего Петра, гладил его по плечам, снимал с пиджака невидимые соринки, разглядывал на просвет и аккуратно пускал по воздуху.
— Женишок пожаловал! Какой холосенький! Заждалась тебя, женишок, твоя невестушка! Заждалась тебя твоя касаточка!
— Какая касаточка? — совсем растерялся Чикомасов.
В дверном проеме, ведущем в спальню, полускрывшись за косяком, стояла Настенька. Тихон Иванович подмигнул ей:
— Иди, милая! Обними жениха!
Настенька звонко рассмеялась, подскочила к Чикомасову и чмокнула его в щеку, смутилась и выбежала из дома, с неожиданной силой оттолкнув стоявшего на пороге Ивантера.
— Вы что здесь устроили! — взорвался секретарь комсомола, поднимая свой опоганенный значок. Он обернулся к Ивантеру и Вострикову, ища у них поддержки, но приятели едва сдерживались от смеха. Чикомасов погрозил им кулаком.
— Сговорились? Заманили? Чтобы посмеяться? Ну хорошо же! Посмеемся вместе, но в другом месте!
Сообразив, что заговорил стихами, Петр совсем испугался. Лицо его стало пунцовым, на ранних залысинах сверкнули бисеринки пота. Петр Иванович гордился своей внешностью, подозревая, что похож на Николая Островского. И сейчас мучительно думал: что сделал бы Павка Корчагин, если бы религиозный экстремист осквернил его комсомольский значок? Наверное, выхватил бы наган и пристрелил, как собаку!
— Не ожидал я этого от вас, Меркурий Афанасьевич! — пропел Чикомасов тоненьким голосом. — Сколько я вас покрывал! Но теперь нет, шалишь! Сегодня же отправлю письмо в обком о вашей разлагающей, идеологически вредной работе среди молодежи!
Тихон прыгнул к Чикомасову и больно схватил его за нос.
— Ты как с батюшкой разговариваешь! Ах ты, вонючка! А может, ты на место его нацелился? Может, ты домишко его себе присмотрел? Не рано ли, при живом-то хозяине? А ну, пшел отсюда… говноед!
С неожиданной для старичка силой Тихон развернул Чикомасова за плечи и поддал коленом под зад.
Никогда еще секретаря районного комитета комсомола Петра Чикомасова так не унижали.
— Мишка! Аркадий! — завопил Петр, бросаясь к выходу. — Я пошел за милицией! Задержите эту шайку до выяснения!
— Что же вы наделали, Тихон Иванович! — со слезами воскликнул Беневоленский.
Тихон лукаво взглянул на отца Меркурия.
— Очень мне понравился ваш Петенька, — нормальным голосом отвечал он. — Правда — замечательный человек! И это — наш человек!
— Но вы его… Вы значок комсомольский сорвали!
— А зачем он ему нужен? — удивился старец Тихон. — Ему в священники пора рукополагаться.
— В священники?! — завопил Меркурий Афанасьевич. — Главу комсомолии всего Малютова?!
— Это не вам решать! — строго сказал Тихон Иванович. — Сегодня комсомолец, завтра — священник. Готовьте-ка Настеньке приданое…
Глава пятнадцатая
Убить Отца!
— Послушайте, святой отец!
— Нет, это вы послушайте меня, Сидор Пафнутьевич! Во-первых, я вас просил не называть меня святым отцом. Какой я святой, помилуйте! Во-вторых, то, что вы говорите о церкви, — это ложь и оскорбление верующих!
— А то, что вы говорите о еретиках, не оскорбление верующих? А эти ваши милейшие церковные картиночки с «жидами, идущими во ад», не оскорбляют чувства евреев? Это во-первых. Во-вторых, я тоже просил вас не называть меня Сидором Пафнутьичем!
— Но почему?!
— Потому что если бы у вас было хоть немного такта, святой отец… или как вас там?
— Петр Иванович.
— Так вот, если бы вы были деликатным человеком, Петр Иванович, то догадались бы, что мне это имя неприятно.
— Ничего не понимаю, — священник развел руками.